6

     Пруссы  успели сварить пищу  на  очаге  челна.  Из  двух  котлов мясо
вываливали на кожу, служившую походной скатертью. Ели как придется, лежа и
сидя  на  корточках.  Мясо  резали  боевыми  ножами  и  запивали  отваром,
пользуясь  общим  черпаком.   Все  быстро  и  жадно  глотали  пищу.  Малху
показалось, что трапеза была подчеркнуто сурова, как у древних спартанцев.
Необходимо утолить голод -  и  только.  Скандийцы покончили с едой в такой
срок,   в   который  ромеи  успели  бы  сделать  лишь  несколько  глотков.
Опорожненные котлы  ополоснули в  реке  и  наполнили для  тех,  кто  хотел
утолить  жажду,   -  для  пруссов,  видно,  была  хороша  и  мутная  вода,
почерпнутая у самого берега.
     Глава пруссов,  будто собираясь купить раба,  пощупал руку Малха. Эти
сильные люди должны уважать силу! Малх послушно согнул руку, вздув твердый
как кость бицепс. Прусс одобрительно щелкнул языком.
     Не  показать  ли  пруссам  шутки  с  вещами,   которые  так  поразили
воображение Ратибора?
     Малх  вовремя почувствовал,  что  это  может  вызвать лишь  недоверие
пруссов.
     - Где ты бывал, какие страны ты знаешь? - спросил Индульф.
     А, так Малха позвали за делом - Индульф не станет праздно тешить свое
любопытство.  Медленно,  по  слогам,  Малх назвал десятка полтора городов,
таких, как Рим, Афины, Неаполь, Антиохия, Александрия, - быть может, имена
мест,  знаменитых многие столетия,  дошли  до  гиперборейской Пруссии,  до
страны, которая, вероятно, была Киммерией Геродота. Неспроста все! У Малха
вспыхнула мечта бежать с пруссами.
     По  неподвижному лицу Индульфа Малх не  мог понять,  дошел ли  слух о
великих городах Юга до Холодного моря.
     - Покажи города! Покажи, - повелительно сказал кто-то из пруссов.
     - Показать? Как?
     Индульф  дал  Малху  несколько погасших  углей.  Черты,  изображающие
землю, понимает каждый.
     На коже, просаленной сотней трапез, появился берег Евксинского Понта.
Вот  овал его  к  югу  от  устья Днепра.  Проливы,  Эллада,  Италия.  Малх
попытался начертить малоазиатское побережье,  устья Нила и пустынный берег
Ливии. Карта, начерченная при последнем свете дня на диком берегу! Сколько
таких  карт  чертили  люди  всех  времен,   пытаясь  понять  дни   пути  и
пространства  неизвестного  мира.  Изгнанник  уже  видел  себя  в  далеком
плавании среди гостеприимных пруссов.  Он им нужен,  он будет полезен.  Он
мечтал почти вслух.
     - Ты раб? - вдруг спросил Малха Индульф.
     - Нет.
     - Кто же ты?
     Дневной свет угасал вместе с  мечтой.  У  Малха не  было достаточного
запаса  славянских слов,  чтобы  объяснить необходимость тайного  бегства,
оправдать  себя  перед  людьми,  которым  ведомы  лишь  порочащие человека
преступления: кража, убийство, насилие. Гнет, который империя осуществляет
над совестью и свободой граждан,  - как втолковать такие понятия! В лучшем
для  Малха случае пруссы сочтут его изменником ромейской земле!  Все будет
кончено  с  ними  тогда.   Предавший  одного  -  завтра  предаст  другого.
Старая-старая истина.
     Малх почувствовал себя чужим,  без рода,  без отечества.  Петр-Гавала
прикоснулся сзади к плечу изгнанника:
     - Иди, господин хочет, чтобы ты пришел.
     Репартий готовился ко сну.  В  маленьком шатре нашлось место для двух
легких кроватей.
     Почти      шепотом      купец      принялся     наставлять     своего
полутоварища-полуклиента:
     - Ты совершаешь ошибки,  да,  да. Ты неосторожен, как юноша. Деметрий
недоволен тобой, да, он сердит на тебя.
     - Клянусь, на острове я совершил ошибку, не думая, - сознавался Малх.
- Но  святой  человек принял мое  покаяние.  Он  приказал бросить бронзу в
реку, я послушался.
     Это была хорошая бронза.
     Репартий не мог удержаться от укора. Глупец Малх... Не мог расстаться
вовремя с  красивой игрушкой.  Не догадался подарить ее другу.  Разве мало
Репартий сделал для  ссыльного!  Но  умный  человек не  станет высказывать
сожаление о непоправимом. Репартий продолжал:
     - Ты опять рассердил Деметрия.
     - Но чем же?
     - Для чего ты общаешься с северными варварами?
     - Они пригласили меня, у меня не было дурных намерений.
     - Э,  -  жестко сказал Репартий, - ты, видно, никогда не поймешь, что
решают не наши намерения, но то, что о них думают другие.
     - Откуда Деметрий узнал, где я?
     - Служители бога заботятся о  наших душах пристальнее,  чем  о  своем
благе.  Им дано видеть больше,  чем нам, - благочестиво сказал Репартий. -
Не  всякое  приглашение следует принимать.  И  чтобы  ты,  друг  Малх,  не
согрешил опять, останься ночевать со мной.


     На берегу и на кораблях все еще спали, когда Малх потихоньку выбрался
из  шатра Репартия.  Кажется,  необходимо что-то  решить -  эта  мысль его
разбудила.  Он плохо умел решать,  когда дело касалось его личной судьбы -
Малха слишком сильно занимало отвлеченное,  -  таков удел  слабых душ,  по
мнению людей, преуспевающих в жизни.
     К чему все существующее?  Малх не находил ответа. Порой ему казалось,
что,  родись  он  в  годы,  когда  христианство было  религией угнетенных,
протестом против насилия и  несправедливости,  он отдал бы жизнь за учение
Христа, как те праведники, которых ныне славит торжествующая церковь. Нет,
хорошо,  что  он  не  принадлежал к  числу  мучеников,  обманутых  химерой
христианства.
     Малх  по-прежнему  увлекался мудростью мира,  умершего,  быть  может,
раньше,  чем  христиане  занялись  истреблением  того,  что  они  называли
язычеством.  Его увлекали мудрость Эпикура, суровость стоиков, беспощадная
логика Сократа, мужество пифагорейцев; тешили загадки Апулея, таинственные
намеки магов.
     Но  все  же,   к   чему  весь  видимый  мир?   Да,   все  говорили  о