- Убежище! Убежище! - раздавались крики.
     Распахнув  двери,  толпа  наполнила храм,  и  чудесно  спасшиеся были
положены перед святыми вратами алтаря.
     Насилие Власти останавливалось перед  дверями храмов,  никто  не  мог
извлечь преступника,  отдавшегося под  защиту  церкви.  Христианские храмы
восприняли  право  убежища,  которым  обладали  до  них  храм  Соломона  в
Иерусалиме,  некоторые храмы Зевса и Аполлона в Италии и в древней Элладе,
священные места  Востока.  Но  сановники церкви  имели  и  другое право  -
разрешать Власти нарушать убежища.
     В сумерках площадь Быка опустела. Город умолк, звездное небо казалось
глубочайшим колодцем с  искрами на  дне.  Январская ночь  повеяла холодом.
Внутри храма святого Конона заночевало несколько сот  человек добровольной
охраны.
     Префект  Евдемоний окружил святого Конона  стражей.  Неизвестно,  что
решит патриарх Мена по воле Юстиниана.


        4

     В  конце ночи,  подобно конным ордам варваров,  в  Византию ворвались
шквалы северо-восточного ветра.  Буря одолела влажные просторы Евксинского
Понта,  и  ее  невидимая пасть поглотила ночной иней.  В  напоенном влагой
воздухе сырела  одежда,  железо оружия покрывалось ледяными каплями.  Стаи
низких туч волочились в рваных лохмотьях,  и казалось, будто от них падали
звуки,  напоминающие глухие удары грозы. Буря на Понте достигла редкостной
силы,  далеко не  каждый год  грохоту евксинских волн удавалось преодолеть
сто сорок стадий, которые отделяли Византию от понтийского берега.
     Копыта  лошадей  скользили  на  грязной  пленке  раскисших  нечистот,
смазавшей плиты и булыжники мостовых.  Все зябко кутались в меховые плащи,
втягивали в  рукава руки  с  огрубевшими от  влаги  ремнями поводьев.  Под
кем-то упала лошадь.  Легионер, сыпля грязные и нечестивые ругательства, с
неистовой злобой рвал удилами рот лошади и бил ногами несчастное животное,
в слепой ярости мешая ему встать. Префект Евдемоний сам совершал последний
перед дневным светом обход постов.
     Злой ветер рождался где-то  в  неведомых краях,  за  землями аланов и
хазаров,  в  запонтийских пустынях.  Он  ядовито  раздражал чувства людей,
мучил  сердца,  возбуждал  страсти,  подхлестывал пороки,  развязывал зло,
прячущееся в  грешных сердцах.  Евдемоний знал,  что наибольшее количество
кровавых расправ,  зверских насилий,  озлобленных драк и  особенно дерзких
ограблений совершалось в дни господства северо-восточного ветра.  В эти же
дни были обычны и убийства непонятные, без видимых причин, не вызванные ни
страстью,  ни  корыстью,  те  убийства,  которые  совершались со  странной
легкостью для забавы, для удовлетворения жажды крови.
     Город уже проснулся.  Бронзовые доски храмовых звонниц звали к ранней
утрене.  Дымные,  со слабыми пятнами зажженных свечей,  дома бога казались
пещерами бесконечной глубины, где совершалась тайна, недоступная пониманию
человека.  Голоса молящихся слитно гудели,  над  общим рокотом поднимались
возгласы священников,  ответы  диаконов,  высокие ноты  согласного на  все
хора.
     Порывы ветра  не  могли  унести смрад  фекалия,  смешанный с  запахом
свежего хлеба:  ночная  выпечка была  только что  закончена.  Мясные лавки
отдавали смрадом завалявшегося мяса и старой крови, рыбные - тухлой рыбой.
Запах чеснока вцеплялся в  ноздри,  как  остроиглые семена бурьяна в  полу
одежды.  От  угольных жаровен несло  дымным угаром,  подгоревшим оливковым
маслом,  на железных сковородах скворчали куски селезенки, сердца, печени,
требухи  подозрительного вида  и  скверного запаха.  Входы  в  полуподвалы
таверн  были  отмечены  нафтовыми  светильниками,   прикрытыми  от   ветра
закопченным стеклом.  Плебс  спешил набить тощее  брюхо перед наступлением
дня.
     Как  будто  нечаянно,  спасаясь от  копыт  лошади префекта,  какой-то
человек вцеплялся в  стремя Евдемония.  Он ловко отскакивал,  награждаемый
ударами плети, которая, впрочем, едва касалась его спины.
     Днем ищейки префекта передавали донесения в домах с тайными входами и
выходами, пронизывающими кварталы так, что лишь посвященный мог знать, как
пройти и  куда  выйти.  В  сумраке агенты действовали смелее.  Люди толпы,
незаметные,  как  стертые  монеты,  они  появлялись у  стремени префекта и
исчезали,  подобно летучим мышам.  Сегодня они сообщали о пращах,  которые
плели ткачи вместо полотен,  об угрозах сановникам,  об обещаниях мести, о
самодельных кинжалах,  которые раздавали злоумышленники,  чьи имена еще не
удалось узнать, о многолюдстве в храмах, необычном для часа ранней утрени,
о том, что гул голосов имел неблагочестивый оттенок.
     Тираническая  власть  империи  не  любила  стечений  народа.   Каждый
префект,  если бы мог,  уничтожил ипподром, храмы, базары. Увы, неизбежное
зло...  Если бы подданные общались лишь в  кругу своих семей.  Если бы они
никак не общались!..
     Шпион шепнул:
     - Ночью встречались старшины прасинов и венетов, - и среди нескольких
имен упомянул Манассиоса-прасина и сенатора Оригена.
     Как!  Ориген,  враг прасинов, венет по крови, если можно так сказать.
Вспомнив оскорбление,  когда-то  нанесенное Оригену базилиссой,  Евдемоний
перестал удивляться.
     Человек деятельный,  состоятельный, известный византийцам, Ориген был
жестоко обижен Феодорой в  первый год  правления Юстиниана.  Это маленькое
событие  характеризует  нравы  Палатия.   Патрикий  Симеон  занимал  тогда
должность Хранителя Священной Опочивальни Феодоры  -  был  ее  казначеем и
управителем личных имуществ.  Симеон был должен Оригену, просрочил долг, а
взыскать  судом  Ориген  не  мог  -  Хранитель  Опочивальни  по  должности
неприкосновенен. Дворцовый евнух под секретом сообщил Оригену, что Феодора
примет жалобу,  ибо собирается изгнать Симеона за упущения. Распростершись
перед  базилиссой,  Ориген  изложил жалобу.  Базилисса произнесла в  ответ
нежным голосом:
     - О знаменитый патрикий Ориген!
     А евнухи подхватили хором:
     - И какая же у тебя выдающаяся грыжа!
     Растерявшись, думая, что ослышался, Ориген воскликнул:
     - О всемилостивейшая!
     Но  базилисса с  той же нежностью повторила его имя,  и  евнухи вновь
оскорбили сенатора.
     Под общий хохот и  насмешки Ориген бежал из Палатия,  поняв,  что его
заманили сюда на позор.