Византии, но этих пришельцев с Дальнего Севера даже меньше, чем спафариев.
Велизарию было разрешено ввести в  Палатий лишь часть из  нескольких тысяч
его ипаспистов.  Правда, не так далеко от городской стены сидят испытанные
наемники -  готы и  герулы -  во временных лагерях.  Но Евдемоний более не
дерзнет подсказывать Божественному: не из страха не угадать Его волю. Нет,
легче будет положиться на провидение Обожаемого. Он знает Сам.
     Сам  префект города имел  легион полного состава.  В  каждой центурии
числилось шестьдесят легионеров,  две  центурии  составляли манипулу,  три
манипулы - когорту. Десять когорт - три тысячи шестьсот мечей. Как всегда,
в  строю не  хватало десятой части отпускных и  больных.  В  обычное время
одиннадцатый легион  справлялся с  охраной  порядка  в  Византии.  Сегодня
Евдемонию хотелось  бы  иметь  девятый  и  четырнадцатый легионы,  которые
прежде стояли в городе. И военных домов в самом Палатии было куда больше в
дни правления предшественника Юстина и Юстиниана.  Ныне большая часть схол
в Палатии пустовала,  окна и двери заложили камнем, чтобы никто не грязнил
помещения.
     Сегодня Евдемоний впервые задумался,  вспоминая,  сравнивал.  В  Риме
италийском многочисленные войска,  собранные в  городе,  привыкли играть с
Властью.  Не  так  давно старый Юстин купил войска в  свою пользу золотом,
полученным  от   евнуха   Амантия.   Мудр,   поистине  божествен  базилевс
Юстиниан...
     Послышался  странный  звук,   будто  крыса  скребет  стол.  Евдемоний
очнулся. Перед префектом склонился агент, одетый уличным продавцом лепешек
и  в  самом деле очень похожий на  крысу.  Это  он,  соскучившись,  посмел
напомнить о себе Евдемонию.
     - Говори! - приказал префект.
     - Великолепный светлейший,  - начал шпион с обязательного титулования
сановника,  -  во-первых,  я насчитал за время достаточное, чтобы два раза
шагом обойти ипподром,  пять сотен людей, вооруженных ножами. Во-вторых, я
попал на  след.  Кто-то собирается предложить золото палатийским войскам и
твоим легионерам. Мне тоже нужно золото, чтобы пойти по следу. Чуть-чуть.
     Евдемоний ободрился. Все узнается. И никто не избегнет кары, никто!
     Сановнику вспомнилась строфа, сочиненная одним желторотым ритором:

                    Хитроумно лишив Полифема единого ока,
                    спас Одиссей себя и своих. Чтоб ослепить
                    империю, зрящую тысячеглазьем ищеек,
                    нет Одиссеев...

     Конечно,  нет.  Какие  там  Одиссеи!  Имя  сочинителя стало  известно
префекту прежде,  чем на ситовнике высохла сепия. Писатель выразил истину.
Но  избрал  неподходящие слова,  злонамеренно сравнивая святую  империю  с
диким циклопом, а ее слуг - с собаками.
     Есть  общее между книжниками и  предсказателями Судьбы.  Их  мудрость
полезная для других,  но бесцельна и  опасна для обладателей.  Такова воля
бога,   который  любит  людей,  смиреннопослушных  умом.  Поэтому  префект
раздавил писателя походя, как муравья.


     На  площади Быка,  забравшись на спину медного страшилища,  отшельник
Василиск обращался к толпе:
     - Братья,  родные во Христе,  не верьте и  рясе и  ризе.  Единственно
верьте слову, ибо бог есть слово. Не Христос ли сказал, что легче верблюду
войти в игольное ушко,  чем богатому в царство небесное!  Не он ли завещал
чтить бедность превыше всего! У кого есть два хитона, один отдай ближнему.
     Отшельник успел собрать около себя несколько десятков последователей.
Подражая признанному ими вождю, они вооружились дубинами с крестообразными
перекладинами. Это они подсадили Василиска на Быка.
     К  вечеру с  юга  дохнуло влажным теплом,  удивительным для  северян,
обычным для византийцев,  привыкших к резким переменам. Но багровый закат,
напоминающий цветом  кровянистый желток  насиженного яйца,  предвещал мало
доброго на завтрашний день.
     Отшельнику помешали -  свертывалась манипула,  которая  охраняла храм
святого Конона.  Иоанн Каппадокиец дал знать префекту,  что об  осужденных
"можно забыть".  Народ уже успел привыкнуть к тому,  что легионеры стоят у
храма,  и не замечал их. Сейчас раздались свистки, улюлюканье. Отступление
войска  пробудило смелость,  толпа  сплотилась.  Многие вытаскивали пращи,
доставали из  сумок,  подвешенных под хитоном,  гладкие,  обкатанные морем
камни.
     Окруженная манипула остановилась.  Двумя выкриками центурион заставил
легионеров принять  строй  квадрата.  Образовались четыре  стенки  длинных
щитов.  Византийцы оценили красоту маневра.  Иные аплодировали как  мимам.
Один из случайных вожаков,  которые появляются и исчезают,  подобно щепкам
на гребнях волн, обратился к византийцам:
     - Назад!  Положите камни в  сумки!  Берегите их,  нам  еще пригодятся
пращи. В легионе - наши братья. Поговорим с ними.
     Отшельник  терпеливо стоял  на  спине  Быка.  Толпа  слушала  вожака,
соблазнявшего легионеров.
     - Единоверцы,  римляне!  Что вам в этом базилевсе!  -  Он делал жесты
привычного оратора.  -  Что в  священных телах Юстиниана и  Феодоры,  в их
головах и  других  частях,  которые непристойно назвать.  Что  вы  скажете
насчет  списков  старшинства,  которые прежде  обеспечивали ваше  будущее?
Разве не этот базилевс -  какой позор!  - приказал не вычеркивать умерших.
Ныне  ваши  мертвые  товарищи  стоят  на  вашей  же  дороге,  мешая  живым
приближаться к  выслуге.  Когда вы  стареете,  у  вас отнимают пояс воина.
Казначей говорит: "Я не знаю тебя", и вы лишаетесь жалованья, заслуженного
вами по закону. Что вам в этом базилевсе! Ведь вы не гепиды, не герулы, не
варвары,  которые обожрались золотом Второго Рима.  Может быть,  вы сумели
сделаться гуннами или массагетами?  Нет, золото, которое Юстиниан давит из
нас,  как масло из оливок, идет не вам. Вы - римляне. Варваров кормит этот
базилевс, вы же тощаете.
     Разоренный ритор или опальный легист сыпал соль с  перцем на открытые
раны.  Все  знали,  что Анастасий Молчаливый оставил казну в  триста тысяч
фунтов  золота,  а  Юстиниан  за  несколько лет  все  истратил на  роскошь
Палатия,  на  безумные постройки.  Подумайте,  ему  мало места на  твердой
земле. Чтобы отнять место у Пропонтиды, Юстиниан наращивал берега. Золото,
исчерпанное на такие бессмысленные работы, все же оставалось в империи. Но
Юстиниан превратил казну  в  дырявый сосуд.  Золото  уходило варварам,  от
которых базилевс откупался, варварам, которых он нанимал. Недавно Юстиниан
заплатил Хозрою золотом за перемирие и обязался ежегодной данью.