горести, ни досады и снес уничижение с кротостию Христианина, приписывая
оное, может быть - равно как и бедственную осаду Новагорода - гневу Божию
на Суздальцев за опустошение святых церквей Киевских в 1169 году. Сия
мысль смирила, кажется, его гордость. Он не хотел упорствовать в злобе на
Ростиславичей, не думал мстить Ярославу за измену и не мешал ему спокойно
властвовать в Киеве, к прискорбию Святослава Черниговского, коего
искусство государственное состояло в том, чтобы ссорить Мономаховых
потомков. [1174 г.] Сей Князь, не имея надежды вооружить Андрея, начал
требовать удела от Ярослава, говоря: "Ты обещал под Вышегородом дать мне
область, когда сядешь на престоле Святого Владимира; ныне, сидя на оном -
право ли, криво ли, не знаю, - исполни обещание. У нас одни предки: я не
Лях, не Угрин". Ярослав сухо ответствовал, что он господствует в Киеве не
по милости Ольговичей и что род их должен искать Уделов только на левом
берегу Днепра.
   Князь Черниговский замолчал; но в тишине собрал войско, внезапно изгнал
Ярослава, пленил его жену, сына, Бояр и, ограбив дворец, ушел назад.
Киевляне оставались равнодушными зрителями сего разбоя в ожидании, кто
захочет быть их Князем. Ярослав возвратился; и, думая, что они сами тайно
призвали Святослава, обложил данию всех граждан, даже Попов, Монахов,
иноземных купцов, Католиков.
   "Мне надобно серебро, чтобы выкупить жену и сына", говорил озлобленный
Князь и, наказав Киевлян, виновных единственно своею к нему холодностию,
заключил мир с Святославом, который жег тогда область брата, Олега
Северского.
   Сей мир казался Ростиславичам малодушием, а тягостная дань, возложенная
на Киев, несправедливостию. Огорченные Андреем, но внутренно уважая в нем
старейшего из Князей, достойного быть их Главою, они изъявили ему желание
забыть прошедшее и взаимным искренним согласием успокоить южную Россию:
для того хотели, чтобы Великий Князь, как ее законный покровитель, снова
уступил Киев Роману Смоленскому, и брали на себя выслать оттуда Ярослава,
не любимого народом и неспособного блюсти древнюю столицу Государства.
Андрей, довольный их уважением, обещал посоветоваться с братьями,
Михаилом, Всеволодом; писал к ним в Торческ и не дождался ответа, кончив
жизнь от руки своих любимцев.
   Великий Князь, женатый - по известию новейших Летописцев - на дочери
убиенного Боярина Кучка, осыпал милостями ее братьев. Один из них
приличился в каком-то злодействе и заслужил казнь. Другой, именем Иоаким,
возненавидел Государя и благотворителя за сие похвальное действие
правосудия; внушал друзьям своим, что им будет со временем такая же
участь; что надобно умереть или умертвить Князя, ожесточенного старостию;
что безопасность есть закон каждого, а мщение должность. Двадцать человек
вступили в заговор. Никто из них не был лично оскорблен Князем; многие
пользовались его доверенностию: зять Иоакимов, Вельможа Петр (у коего в
доме собирались заговорщики), Ключник Анбал Ясин, чиновник Ефрем Моизович.
В глубокую полночь [29 июня 1174 г.] они пришли ко дворцу в Боголюбове
(ныне селе в 1 1 верстах от Владимира), ободрили себя вином и крепким
медом в Княжеском погребе, зарезали стражей, вломились в сени, в горницы и
кликали Андрея. С ним находился один из его Отроков. Услышав голос
Великого Князя, злодеи отбили дверь ложницы или спальни. Андрей напрасно
искал меча своего, тайно унесенного Ключником Анбалом: сей меч принадлежал
некогда Святому Борису.
   Два человека бросились на Государя: сильным ударом он сшиб первого с
ног, и товарищи в темноте умертвили его вместо Князя. Андрей долго
боролся; уязвляемый мечами и саблями, говорил извергам: "За что проливаете
кровь мою? Рука Всевышнего казнит убийц и неблагодарных!"... Наконец упал
на землю. В страхе, в замешательстве они схватили тело своего товарища и
спешили удалиться. Андрей в беспамятстве вскочил, бежал за ними, громко
стеная. Убийцы возвратились; зажгли свечу и следом крови Андреевой дошли в
сенях до столпа лестницы, за коим сидел несчастный Князь. Петр отрубил ему
правую руку; другие вонзили мечи в сердце; Андрей успел сказать: "Господи!
В руце Твои предаю дух мой!" и скончался.
   Умертвив еще первого любимца Княжеского, Прокопия, заговорщики овладели
казною государственною, золотом, драгоценными каменьями; вооружили многих
Дворян, приятелей, слуг и послали объявить Владимирской дружине или
тамошним Боярам о смерти Великого Князя, называя их своими
единомышленниками. "Нет, - ответствовали Владимирцы: - мы не были и не
будем участниками вашего дела". Но граждане Боголюбские взяли сторону
убийц; расхитили дворец, серебро, богатые одежды, ткани. - Тело Андрееве
лежало в огороде: Киевлянин, именем Козма, усердный слуга несчастного
Государя, стоял над оным и плакал. Видя Ключника Анбала, он требовал
ковра, чтобы прикрыть обнаженный труп. Анбал отвечал: "Мы готовим его на
снедение псам". Изверг! сказал сей добродушный слуга: Государь взял тебя в
рубище, а ныне ты ходишь в бархате, оставляя мертвого благодетеля без
покрова. Ключник бросил ему ковер и мантию. Козма отнес тело в церковь,
где крилошане долго не хотели отпереть дверей: на третий день отпели его и
вложили в каменный гроб. Через шесть дней Владимирский Игумен Феодул
привез оное в Владимир и погреб в Златоверхом храме Богоматери.
   Неустройство, смятение господствовали в областях Суздальских. Народ,
как бы обрадованный убиением Государя, везде грабил домы Посадников и
Тиунов, Отроков и Мечников Княжеских; умертвил множество чиновников,
предавался всякого рода неистовству, так, что Духовенство, желая
восстановить тишину, прибегнуло наконец к священным обрядам: Игумены,
Иереи, облаченные в ризы, ходили с образами по улицам, моля Всевышнего,
чтобы он укротил мятеж.
   Владимирцы оплакивали Андрея, но не думали о наказании злодейства, и
гнусные убийцы торжествовали.
   Одним словом, казалось, что Государство освободилось от тирана: Андрей
же, некогда вообще любимый, по сказанию Летописцев, был не только набожен,
но и благотворителен; щедр не только для Духовных, но и для бедных, вдов и
сирот:
   слуги его обыкновенно развозили по улицам и темницам мед и брашна стола
Княжеского. Но в самых упреках, делаемых Летописцами народу
легкомысленному, неблагодарному, мы находим объяснение на сию странность:
вы не рассудили.
   (говорят они современникам), что Царь, самый добрый и мудрый, не в
силах искоренить зла человеческого; что где закон, там и многие обиды.
Следственно, общее неудовольствие происходило от худого исполнения законов
или от несправедливости судей: столь нужно ведать Государю, что он не
может быть любим без строгого, бдительного правосудия; что народ за
хищность судей и чиновников ненавидит Царя, самого добродушного и