милосердого! Убийцы Андреевы знали сию ненависть и дерзнули на злодеяние.
   Впрочем, Боголюбский, мужественный, трезвый и прозванный за его ум
вторым Соломоном, был, конечно, одним из мудрейших Князей Российских в
рассуждении Политики, или той науки, которая утверждает могущество
государственное. Он явно стремился к спасительному единовластию и мог бы
скорее достигнуть своей цели, если бы жил в Киеве, унял Донских хищников и
водворил спокойствие в местах, облагодетельствованных природою, издавна
обогащаемых торговлею и способнейших к гражданскому образованию.
Господствуя на берегах Днепра, Андрей тем удобнее подчинил бы себе
знаменитые соседственные Уделы: Чернигов, Волынию, Галич; но, ослепленный
пристрастием к северо-восточному краю, он хотел лучше основать там новое
сильное Государство, нежели восстановить могущество древнего на Юге.
   Летописцы всего более хвалят Андрея за обращение многих Болгаров и
Евреев в Христианскую Веру, за его усердие к церквам и монастырям, за
уважение и любовь к сану Духовных. Подражая Святому Князю, крестившему
Россию, он наделил в Владимире новую Епископскую Соборную церковь
Богоматери (им в 1158 году заложенную) поместьями и купленными слободами;
отдал ей также десятую часть из торговых доходов своих и Княжеских стад;
призвал художников из разных земель, чтобы украсить оную великолепно; и
драгоценные сосуды ее, златые двери, паникадила, серебряный амвон,
живопись, богатые оклады икон, осыпанных жемчугом, были тогда предметом
удивления для Россиян и купцов иностранных. В сем новом Десятинном храме
стоял Палладиум Великого Княжения Суздальского: образ Богоматери, с коим
Андрей прибыл из Вышегорода на берега Клязьмы и победил в 1164 году
Болгаров. Не менее славилась великолепием церковь Боголюбская, украшенная
золотом и финифтью. Такую же хотел Андрей соорудить и в Киеве, на Дворе
Ярослава - в память, как говорил он, древнему отечеству его предков; уже
отправил туда зодчих, строивших Владимирские Златые врата, но не успел
исполнить своего набожного обета. В некоторых летописях сказано, что сей
Великий Князь думал учредить Митрополию в Владимире, но что Патриарх
Цареградский отказал ему в том, желая оставить Киевского Митрополита
единственным в России.
   Со времен Владимира Святого до Георгия Долгорукого мир и тишина
царствовали в недрах Российской благословенной Церкви. При Изяславе II сей
мир был нарушен несогласием Епископов о посвящении Митрополита Климента:
при Великом же Князе Боголюбском открылась первая ересь в нашем отечестве,
важная, по мнению тогдашних Христиан. Ростовский Епископ Леон, изгнанный
народом за его корыстолюбие и грабеж, утверждал, что ни в какие Господские
праздники, буде они случатся в Среду или в Пятницу, не должно есть мяса.
Новый Епископ Суздальский, Феодор, в присутствии Великого Князя опровергал
Леона, который решился искать суда в Греции. Послы Киевский, Андреев,
Переяславский и Черниговский отправились вслед за ним ив ставке Императора
Мануила, бывшего тогда на Дунае, с великим благоговением слушали, как
Святитель Болгарский, Адриан, уличал Леона в заблуждении. Император думал
согласно с Адрианом; но Леон противоречил, и столь дерзко, что Вельможи
Греческие схватили нескромного еретика и хотели утопить в реке. Митрополит
Российский и Черниговский Епископ Антоний держались мнения Леонова: за что
Князь Святослав Всеволодович изгнал Антония из Чернигова. Сие странное
прение несколько лет волновало умы и совесть людей простодушных.
   Гораздо удивительнее и важнее то, что Летописцы рассказывают нам о
другом Ростовском Епископе. Великий Князь, признав монаха Феодора
достойным Святительского сана, посылал его ставиться в Киев; но Феодор,
уже приняв на себя звание Епископа, не хотел ехать к Митрополиту. Сего
мало: будучи корыстолюбив и злобен, он мучил людей в подвластных Епископу
селах, Иноков, Игуменов, Священников; брил им головы и бороды; даже
распинал некоторых, выжигал глаза, резал языки, единственно для того,
чтобы присвоить себе их достояние. Князь терпел изверга, довольствуясь,
может быть, одними угрозами. Еще более тем озлобленный, лжепастырь вздумал
наконец запереть все церкви в Владимире и взял от них ключи. Народ
взволновался. Великий Князь, низвергнув Феодора, предал его на суд
Митрополиту, который велел отрезать ему язык, отсечь правую руку и
выколоть глаза: "ибо сей еретик (прибавляют Летописцы) злословил
Богоматерь!"
   Такие происшествия могут быть изъяснены одним тогдашним невежеством и
грубостию нравов.
   К последнему году княжения Андреева относится любопытное известие
Хлыновского Летописца о первом населении Вятки Россиянами. В 1174 году
некоторые жители области Новогородской, отчасти наскучив внутренними
раздорами, отчасти теснимые возрастающим многолюдством в их пределах,
решились выехать из отечества и, Волгою доплыв до Камы, завели селение на
берегу ее. Зная, что далее к Северу обитают народы дикие в стране лесной,
изобильной дарами природы, многие из сих выходцев отправились вверх до
устья Осы; обратились к Западу; дошли до Чепцы и, плывя ею вниз, покорили
бедные жилища Вотяков; наконец, вошли в реку Вятку и на правом берегу ее,
на горе высокой, увидели красивый городок, окруженный глубоким рвом и
валом. Место полюбилось Россиянам: они захотели овладеть им и навсегда там
остаться; несколько дней говели, молились и, призвав в помощь святых
защитников своего отечества, Бориса и Глеба, на память их, Июля 24, взяли
город.
   Жители скрылись в лесах. Сие укрепленное селение называлось Болванским
(вероятно, от капища, там бывшего): завоеватели дали ему имя Никулицына и
построили в нем церковь Бориса и Глеба. Между тем оставленные на Каме
товарищи - может быть, опасаясь соседственных Болгаров - решились также
искать другого жилища; пришли на судах к устью Вятки; плыли сею рекою
вверх до Черемисского города Кокшарова (ныне Котельнича) и завладели оным.
Утвердясь в стране Вятской, Россияне основали новый город близ устья речки
Хлыновицы, назвали его Хлыновом и, с удовольствием приняв к себе многих
Двинских жителей, составили маленькую республику, особенную, независимую в
течение двухсот семидесяти осми лет, наблюдая обычаи Новогородские,
повинуясь сановникам избираемым и Духовенству.
   Первобытные обитатели земли Вятской, Чудь, Вотяки, Черемисы, хотя
набегами беспокоили их, но были всегда отражаемы с великим уроном, и
память сих битв долго хранилась там в торжественных церковных обрядах: два
раза в год из села Волкова с образом Св. Георгия носили в Вятку железные
стрелы, кои были оружием Чуди или Вотяков и напоминали победу Россиян.
Новогородцы также от времени до времени старались делать зло Хлыновским
поселенцам, именовали их своими беглецами, рабами и не могли простить им
того, что они хотели жить независимо.