На  свете Божьем  было  четыре  патриарха:  цареградский, антиохийский,
иерусалимский  и  александрийский.  Они  сидели  под  турками  и  арабами  и
наведывались в Москву только за "милостыней". В кавычки  я  беру  это слово,
чтоб вы не подумали, что  патриархи  приезжали сидеть Христа ради на паперти
Василия Блаженного или канючить в торговых рядах.  Бабки им отваливали прямо
в Кремле  и немалые -- по нескольку тысяч рублей золотом из царевой казны  и
митрополичьих сундуков. Как же было эти деньги не оправдать?
     Как  раз  приехал побираться  антиохийский  патриарх  Иоаким.  И  таким
облезлым он выглядел перед нашим митрополитом, что тут же  в Думе  прочитали
послание царя. Федя будто бы лично писал: "По воле Божией, в наказание наше,
восточные патриархи и прочие  святители только имя  святителей носят, власти
же едва  ли  не  всякой  лишены;  наша  же  страна, благодатиею  Божиею,  во
многорасширение приходит,  и  потому  я хочу, если  Богу  угодно  и  писания
божественные  не  запрещают,   устроить  в  Москве   превысочайший   престол
патриаршеский".
     В   красноречие   Федино   никто  не  поверил,  но  идея   понравилась.
Поторговались  с четырьмя святителями, отбились от их  попытки  подсунуть на
московскую  патриархию кого-нибудь своего  (византийский  Иеремия  даже  сам
подскочил в Москву и  хотел тут остаться). И стали выбирать. Трех кандидатов
предложили  царю  на  выбор, и  Федя,  ободренный  Годуновым, в  присутствии
понятых сразу опознал патриарха в  Иове, годуновском дружке. Посвятили  его,
не мешкая. Случилось это 26 января 1586 года. Так Русь на весь свет воссияла
верховным православием. Де-юре.
     Нужно  было  как-то  на  деле  подтверждать  благочестие.  Подарили  на
прощанье константинопольскому  патриарху рыбьего зуба и  мехов,  громогласно
открестились от обвинений  в привораживании Годуновым царя  Федора.  И стали
сами воевать с колдунами.
     В Астрахани стая вампиров покусала Крымского царевича  Мурат-Гирея, его
семью и свиту. Наш  человек  из Москвы  Афанасий Пушкин и местный  арап (хм,
Пушкин и арап?  --  Занятно!) расследовали это  дело, перехватали  вампиров,
пытали  их,  но без  толку.  Тогда арап  подсказал  Пушкину, что, подвесивши
кровососа  на дыбе, надо сечь  батогами не его самого,  а тень на стене. Вот
так  просто!  Стал  Пушкин пороть  тени,  те  и раскололись,  что пили кровь
пострадавших, но дело исправить можно, если кровь еще не свернулась. Вызвали
у  вампиров отрыжку. Вампиры уверенно  показывали в тазиках, где чья  кровь.
Кровь царевича и его  любимой  жены отрыгнулась  свернутой, и они  вскорости
умерли. Остальных помазали каждого своей кровью, и они очухались.
     Велел Пушкин арапу сжечь колдунов.
     К очистительному огню со всех сторон слетелись несметные  вороньи стаи.
Солнце красиво отражалось в  дельте  Волги, воняло  горелым  мясом,  дым  от
костров смешивался с черными вороньими тучами.
     Пушкин  мечтательно  думал,  что  вот  --  арап,  а  человек  неплохой.
Лобызаться  с  ним противно, дочь  или  внучку, например, замуж  за  него не
отдашь, а работать с ним можно.
     Арап тоже  принял  своей  чуткой  юго-восточной  душой  тонкое вечернее
настроение.  В его  голове звучали неведомые  стихи,  прилетевшие с вороньей
стаей откуда-то из далекого будущего:

     "Ворон к ворону летит,
     Ворон ворону кричит:
     "Ворон, где нам отобедать?
     Как бы нам о том проведать?"...

     Тем временем в Москве стали отливать Царь-пушку, делать серебряную раку
для мощей Сергия Радонежского короче, жизнь продолжалась!
     И чем  дальше  продолжалась  жизнь царя,  тем  безнадежнее  становилось
положение Годунова. Сначала он надеялся, что Ирина родит сына. Тогда Федю --
под Архангельский собор,  младенца -- в цари, себя  --  в принцы-регенты. Но
Ира родила дочь, та сразу  померла.  Выходило плохо. Сейчас  Федя -- в ящик,
Дмитрий из Углича -- в цари, Борис -- не  в принцы, а в нищие. Это в  лучшем
случае. Приходилось брать инициативу в свои руки.
     Сначала стали Дмитрия травить через кухню. Но яд на него не действовал.
Годунов  собрал   совет   приближенных.  Его  родственник  Григорий  Годунов
отказался  участвовать в злодействе и больше не был зван на заседания. Совет
предложил  избрать исполнителями акции Загряжского  и Чепчюгова -- эти взяли
самоотвод.  Борис совсем расстроился.  Тогда его друг  Клешнин  пообещал все
устроить. И устроил. Была набрана команда: дьяк Михайла Битяговский, его сын
Данила,  племянник Никита  Качалов  и сын мамки приговоренного царевича Осип
Волохов. Эта бригада была послана в Углич не  просто так, а по  специальному
документу для устройства городского хозяйства, а то  ни тепла, ни  света, ни
канализации в Угличе еще не  было. Царица Марья заподозрила недоброе и стала
за царевичем следить. Но в полдень 15 мая  1591 года мамка Волохова какой-то
уловкой задержала ее во  дворце и вывела царевича во  двор, под  ножи убийц.
Кормилица  царевича  Ирина  Жданова  почуяла  беду, тащилась за  мамкой и со
слезами уговаривала не вести мальчика во двор. Осип Волохов встретил Дмитрия
на крыльце:
     -- А это у тебя новое ожерелье на шее?
     -- Нет,  старое,  -- ответил Дмитрий, задирая подбородок.  Осип  махнул
ножом по его горлу. Но вен не задел. Кормилица упала на  царевича всем телом
и  стала  звать  на  помощь.  Ее  оттащили  в  сторону  и  забили  ногами до
полусмерти. Потом Данила Битяговский и Качалов спокойно дорезали Дмитрия.
     Выбежала  мать,  подняла  вопль,  но все попрятались.  И только  старый
пономарь по  кличке  Огурец,  запершись  в  соборной  церкви, бил  в  набат.
Сбежался народ. Убили Битяговских и прочих -- всего 12 человек...
     Сдается мне,  что среди народа были и люди из Москвы, посланные  вторым
эшелоном.  Очень  уж  удачно  получилось  для Годунова:  никаких  злодеев не
осталось, чья была "наука" -- не дознаться.
     Послали  грамоту к царю. Гонец попал к Годунову. Тот переписал грамоту,
что царевич  зарезался сам в эпилептическом  припадке по небрежению Нагих. О
"падучей" болезни  Дмитрия  знали все. Федор Иоаннович расплакался, послал в
Углич комиссию из четырех человек  во главе  с Василием Ивановичем  Шуйским.
Следствие  собрало  показания  и  сделало  вывод  об  убийстве  по  наущению
Годунова. Вернувшись в Москву, Шуйский так прямо и заявил: "Царевич Димитрий
Иоаннович, брат государя... зарезался сам". Привезли в Москву Нагих. Годунов
с  Клешниным  стали их пытать,  как же  они, сволочи, царевича  не сберегли?
Нагие хрипели, что от вас, волков, разве убережешь?
     Царицу  постригли в монахини и  заточили  в  Выксинскую пустынь, других
Нагих  разослали  по городам  и  тюрьмам.  Обслугу  дворца и  подвернувшихся
угличан кого казнили, кому отрезали язык. Прочих этапом погнали в Сибирь  --
пора  было осваивать технику ссылки без права переписки. Углич опустел, зато