стал".  Обязательным  правом  мира и при господствующем в стране строе одним
из  удивительных  его  свойств  является  полная  свобода  слова и споров на
деревенских  сходках.  Обязательным,  ибо  как  можно  было бы решать дела и
вершить  суд, если бы члены общины не высказывали свободно своего мнения, а,
опасаясь  обидеть  Ивана  или  Петра,  прибегали  к  криводушию и лжи? Когда
суровое   нелицеприятие  и  правдивая  речь  становятся  правилами  жизни  и
освящаются  традицией,  от  них  не  отступятся и тогда, когда на обсуждение
будет  поставлен вопрос, выходящий за рамки крестьянских будней. Наблюдатели
нашей  сельской  жизни единодушны в своем утверждении, что, в то время как в
городах  слова,  означающие  "неуважение  к  властям  предержащим",  даже  в
частной  беседе  произносят  шепотом  и  слушают  с  дрожью,  на деревенских
сходках  люди говорят открыто, критикуют те установления, которыми горожанам
дозволено  лишь  восхищаться,  невозмутимо осуждают самых высокопоставленных
лиц  правящей  олигархии,  смело  ставят  острый  вопрос  о  земле и нередко
порицают  даже  священную  особу  императора,  от  чего у чинного горожанина
волосы стали бы дыбом.
     Однако   неверно   было   бы   заключить,  что  такая  вольность  языка
обнаруживает  непокорный  нрав,  бунтарский  дух.  Это  скорее укоренившаяся
привычка,  порожденная  вековым  обычаем.  Крестьяне  не  подозревают,  что,
высказывая   свое   мнение,   они   являются  нарушителями  закона.  Они  не
представляют  себе,  чтобы  слова,  взгляды,  как  бы  их ни выразили, могли
рассматриваться  как  преступление. Известны случаи, когда староста, получив
по  почте  революционные  листовки,  по  простоте душевной читал их вслух на
деревенской  сходке  как  нечто  важное  и любопытное. Если в деревню явится
революционер-пропагандист,  его пригласят на сходку и попросят прочитать или
рассказать  то, что он найдет интересным и поучительным для общины. Какой от
этого  может  быть  вред?  А  если  история  получает  огласку, то крестьяне
необычайно  изумлены,  услышав  от  жандармов,  будто  они  совершили тяжкий
проступок.  Столь  велико их неведение, что они верят, будто свобода слова -
это право, данное каждому разумному существу!
     Таковы  главные черты нашего сельского самоуправления. Нет ничего более
удивительного,   чем   контраст   между   установлениями   для   сельчан   и
учреждениями,   призванными  блюсти  жизнь  высших  слоев  общества.  Первые
являются   по   существу   демократическими  и  республиканскими;  последние
зиждутся  на  имперском  деспотизме  и  строжайших принципах бюрократической
власти.
     Неизбежным   результатом  этого  несоответствия,  столь  бесспорного  и
поразительного,   существующего   уже   веками,   явилось   одно   важнейшее
обстоятельство  -  резко  выявившаяся  тенденция  русского  народа держаться
подальше  от  государственной  власти.  Таково одно из самых разительных его
свойств.  С одной стороны, селянин видел перед собой свой мир, олицетворение
справедливости   и   братской   любви,   с   другой  -  официальную  Россию,
представленную  чиновниками  и царем, его судьями, жандармами, министрами, -
на   всем  протяжении  нашей  истории  воплощение  алчности,  продажности  и
насилия.  В  этих  условиях  нетрудно сделать выбор. "Лучше виноватым стоять
перед  миром,  чем  невинным перед судьей", - говорит нынешний крестьянин. А
его предки говорили: "Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала".
     Русские  люди издревле остерегались общаться с чиновничьей Россией. Оба
сословия  никогда  не  смешивались,  и  именно поэтому политическая эволюция
поколений  так  мало  повлияла  на  нравы миллионов трудового люда. Не будет
преувеличением  сказать,  что  жизнь  всей  массы  народа и жизнь его высших
классов  лилась двумя близкими, но раздельными потоками. Простой народ живет
в  своих  крошечных республиках, как улитка в раковине. Для него официальная
Россия  -  чиновники,  солдаты  и полицейские - орда чужеземных захватчиков,
время  от  времени  засылающая  на  село своих холопов, чтобы взимать с него
дань  деньгами  и кровью - подати для царской казны и новобранцев для армии.
Однако  в  силу  удивительной  незакономерности  -  одного  из  тех странных
контрастов,  которыми,  как  сказал  один  знаменитый  географ,  полна земля
русская,   -   эти   самобытные   республики,   пользующиеся  столь  широкой
общественной  и личной свободой, одновременно представляют собой надежнейший
оплот, крепчайшие устои деспотического режима.
     Позволительно  спросить,  по  какой  прихоти судьбы или капризу истории
произошла  эта  вопиющая  аномалия?  Каким образом учреждения, находящиеся в
столь  кричащем  противоречии  со  всем  нашим  политическим строем, как эти
крестьянские   парламенты   могут   процветать  под  властью  деспотического
монарха?
     Но  эта аномалия лишь кажущаяся; мы не стоим ни перед загадкой истории,
ни  перед  случайным  стечением  маловажных  обстоятельств.  Я  придаю столь
великое  значение  нашей  системе народного самоуправления, ибо убежден, что
форма,  которую  она  принимает,  и  идеи,  на которых основывается, гораздо
более   соответствуют   политическим   устремлениям   русского  народа,  чем
самодержавие  и  централизованная  форма  существующего  режима. Если и есть
нечто  незакономерное  в  нашем государственном устройстве, нечто навязанное
народу внешними и случайными явлениями, то это сама деспотия.


                                  Глава II

ВЕЧЕ

     С  древнейших  времен  русской истории обширная страна, ныне называемая
Россией,  была разделена на отдельные княжества, различные по размерам своих
владений,  со стольным городом и несколькими большими и меньшими пригородами
и  селами.  Однако князья в этих землях не обладали верховной властью. Князь
был  блюстителем  земли  по уговору, а всей законодательной и исполнительной
властью было облечено народное вече.
     На  вечевой сход собирались свободные граждане без различия имущества и
звания,  и князь был всего лишь на службе у народа и подчинялся его воле. По
заведенному  обычаю  князья  из  поколения  в поколение избирались из одного
воинственного  княжеского  рода,  и все они вели имя от Рюрика, легендарного
основателя   Русского   государства.   Однако  право  наследования  не  было
возведено  в  непреложный  закон.  Вече такого права не признавало, и, когда
местный  князь  оказывался  населению  не  по  нраву,  оно призывало на стол
другого,  более  подходящего,  правителя.  Князь был подвластен народу, а не
властителем  его,  идея  подвластности народа возникла лишь столетия спустя.
Все  же  народ  редко  пользовался  своим правом. В русской истории известны
лишь  немногие  случаи  изгнания  местного  князя  и  замены  его чужеземным
предводителем;  и только однажды, когда народ Галицкой земли решил свергнуть
князя,  в  княжеское  звание  был  возведен простой боярин. Между тем обычай
избирать  правителей  из  одного  рода  вовсе не означал ограничения свободы