прогоняли  посадника,  назначенного  столичным  вечем, выбирали на его место
князя  с  хорошей  дружиной  и объявляли себя независимыми. Иногда отделение
пригородов  происходило  мирным  путем.  Но  обычно  между  ними  и столицей
возникала  борьба, и, если мятежному пригороду удавалось отстоять свои права
силой,  его  независимость была окончательно признана. С положения пригорода
он  сразу  поднимался  до положения "младшего брата", и обе земли вступали в
союз  и  клялись  друг  другу  в  вечной  дружбе, что, разумеется, нимало не
мешало им поссориться при первом же удобном случае.
     Никто  не  думал  извлечь  урок  из  этих  частых отделений, и, когда с
течением  времени  отколовшиеся  пригороды  сами основывали новые пригороды,
процесс  разъединения  неуклонно  продолжался.  Так  внутреннее  развитие  в
средневековой  Руси  протекало  как  бы  в  соответствии с законами природы:
создавалось  все большее количество небольших независимых земель, которые по
существу  были  республиками,  но  по  форме  княжествами. В немалой степени
этому  способствовало  также  увеличение  числа княжеских родов. Всегда были
под  рукой  честолюбивые  княжичи,  жаждущие  власти  и  высокого положения,
готовые подстрекать пригород к отделению и раздувать в нем мятеж.
     Нечто   подобное,   хотя  и  вызванное  совершенно  другими  причинами,
происходило  и  в  некоторых  других  странах Европы. Результат был тот же -
становление  самодержавия.  Как  и  феодальные  бароны,  русские  феодальные
князья  непрестанно  воевали  друг с другом. Подчас горожане приходили им на
помощь.  Но  если  последние  не  проявляли интереса к этим распрям или даже
были  настроены  враждебно, князьям оставалось вверить свою судьбу дружине и
наемным отрядам кочевников, которых они принимали к себе на службу.
     В  конце  концов  страна,  опустошенная  вечными раздорами, потребовала
мира  любой  ценой.  Самым простым и легким - а при данных обстоятельствах и
единственным  -  путем  к  достижению  этой  цели  было  заменить  множество
князьков  одним-единственным  князем.  Ибо  только  в результате длительного
опыта,  развития  духовных  и  материальных  сил  народа  общество осваивает
сложный  и дорогостоящий механизм представительных учреждений - единственный
изобретенный  доселе  способ  совместить  единство  и независимость страны с
государственной безопасностью и личной свободой.
     Древняя   Русь,  не  знавшая  даже  азов  этого  трудного  урока,  была
вынуждена,   как   и   другие   народы,  подвергнуться  испытаниям  тяжелого
ученичества  в  школе деспотического правления. Тем более что политические и
социальные  условия делали установление самодержавной власти на Руси и более
легким,  и  более настоятельно необходимым, чем где-либо. Более необходимым,
ибо   тогдашней   Руси  приходилось  не  только  справляться  с  внутренними
неурядицами,   но  и  защищаться  от  непрестанных  нашествий.  Эти  набеги,
тревожные  и  опасные  в  начальный  период русской истории, в X и XI веках,
стали   в   XII   веке   страшными  и  едва  не  роковыми,  когда  на  смену
невоинственным  кочевникам  пришли свирепые татары. И только после окончания
этой  борьбы,  длившейся  пятьсот  лет, страна была полностью освобождена от
татарского ига и татарских нашествий.
     С   другой   стороны,  социальные  условия  на  Руси  создавали  меньше
препятствий  к  объединению  под  властью  одного монарха, чем в большинстве
других  стран. Обычно процесс объединения происходил в результате завоеваний
и  постепенного  присоединения соседних земель. Такое развитие, зависящее от
случайностей   войны,   было   медленным   и  трудным.  Маленькие  свободные
государства  обычно  защищались  яростно  и  долго.  Могущественная  местная
знать,  боясь  унизиться  до положения провинциального дворянства, связывала
свою  судьбу  с  князьями,  а  народ  вопреки  собственным  интересам  часто
действовал  сообща  со  своими правителями против тех, кого ошибочно называл
чужеземными  врагами.  Замкнутость  и  обособленность  их  жизни, являвшиеся
источником  мелких  неурядиц,  в  сочетании  с  тогдашним невежеством в свою
очередь  порождали  и  ненависть,  и  подозрительность. В Центральной Европе
монархиям  только  с  помощью  трудового  люда  городов  удавалось  побороть
враждебные  влияния  и  завершить процесс объединения путем укрепления своих
королевств.
     На  Руси  процесс  объединения  пошел в другом направлении. Если там не
было  класса городских тружеников, то, с другой стороны, было меньше преград
для  образования  монархии.  Земледельческое  население  лишь  частично было
оседлое.   Великие   пространства   неосвоенных   земель   были   необъятны,
хлебопашество  настолько  отсталое, что население кочевало с места на место.
Спалив  лес,  оно  самым  примитивным способом выращивало нужные ему хлебные
злаки.  Когда  земля истощалась или люди просто хотели переменить место, они
отправлялись  дальше,  и этот процесс повторялся до бесконечности. Крестьяне
всегда  готовы  были  обменяться  полями  с  соседями или даже перебраться в
другую  волость.  Они скитались по обширным русским равнинам в поисках более
плодородной  почвы и менее тягостной жизни. Целые деревни исчезали из одного
места, чтобы появиться потом в другом.
     Главное   направление   огромного  человеческого  потока,  естественно,
определяли  в  те  времена  политические условия. После татарского нашествия
этот   поток   хлынул   главным   образом  на  северо-запад,  где  княжества
Владимирское,  Тверское  и  Московское образовали единое государство, создав
устойчивую  форму  правления. Но между землями помимо главного потока были и
менее  сильные  течения. Непрестанное движение взад и вперед, отлив и прилив
масс  народа,  сплачивая  население  в  единое однородное целое, значительно
облегчили  объединение  страны.  Крестьяне  Твери, Казани и Вятки с течением
времени  уже  ничем  не  отличались  от  крестьян Нижнего Новгорода. В такой
стране,  как Русь, не было благодатной почвы для возникновения пристрастий и
крепких  местных  уз,  всегда характерных для населения, долго прожившего на
своей  земле  и  вкоренившегося  в  нее.  Что  касается служилого класса или
военного  сословия,  то  они еще больше бродили по чужим землям и их местные
узы  были  еще слабее, чем у крестьян, ибо средневековые дружинники, хоть им
и  жаловали землю "в кормление", были привязаны к особе князя, а не к земле.
Все  же  они шли к нему по своей воле, были вольными стрелками и имели такое
же  право  менять  своего  князя, как мастеровой хозяина, право, которым они
зачастую  пользовались,  не  колеблясь  покинуть  воеводу,  если  его звезда
закатилась, для другого, которому улыбнулась фортуна.
     В  этих условиях присоединение чужих владений обычно означало не больше
как   захват   земли,  которая  ввиду  поражения  ее  военных  защитников  и
переселения  значительной  части обитателей в более могущественное княжество
не  могла  оказывать сопротивления победителю. Да и часто случалось так, что
князь,  если  его независимость была под угрозой, решал не искушать судьбу и
избежать  последствий  поражения  на  ратном  поле,  перейдя  к  Москве.  Он
добровольно  отдавал  свои  владения  прежнему  сопернику,  обеспечив себе в
награду  за  повиновение  и  покорность богатства, почести и звание боярина.
При  московском  дворе  насчитывались  десятки  боярских  семей  из  князей,
происходивших из некогда независимых владетельных родов.