выборов.  Княжеский  род  так  сильно  размножался,  пускал  столько боковых
ветвей   в   различных  русских  землях,  что  подходящие  кандидаты  всегда
находились в избытке.
     Некоторые  историки  так  называемой московской школы из чистой любви к
монархическим   принципам   утверждают,   будто  они  открыли  происхождение
самовластия  в  якобы существовавших у князей Древней Руси законах преемства
и  правах  первородства.  Но  более  глубокие и беспристрастные исследования
новой  школы  показывают,  что  таких  законов  не  было  и  такие  права не
признавались;  отношения  между  правящим  князем  и народом в каждом случае
устанавливались   вечем.   Разумеется,   ближайший   родич   правителя  имел
наибольшие  возможности  показать себя в выгодном свете. В Древней Руси, как
у  всех  патриархальных народов, старость внушала всеобщее уважение, и, если
князь  умирал  или  его  изгоняли,  преемником  обычно избирался его старший
брат,  являвшийся чаще всего и главой рода или той его ветви, которой народу
угодно  было оказать эту честь. Но допустим, что брат не пользовался любовью
народа,  тогда  его  обходили  и  выбор  падал на сына последнего князя. Или
опять-таки  если  народ  желал,  то оба они, и племянник и дядя, вытеснялись
князем,  чье  родство с владетельной княжеской линией было столь отдаленным,
что  его  почти уже невозможно было проследить. Ибо родословная сама по себе
ничего  не  стоила  в  этом  деле,  и  древняя история России дает множество
свидетельств   тому,   что   единственное  непреложное  право  устанавливать
преемство принадлежало вечу.
     Призвание  князя  было  только  первым  шагом  к  его  избранию.  Затем
следовало  подписание  соглашения - ряда - между городом и новым правителем.
Обе  стороны  торжественно  присягали  соблюдать уговор, и без ряда князь не
мог  считать  свое  положение  достаточно  прочным.  Ряд  - это, в сущности,
конституционный   договор,   определяющий   взаимные  обязательства  сторон.
Условия  ряда  подвергались  изменениям не только в различных княжествах и в
разные  времена,  но  и  с  отдельными князьями. Все же главные условия были
почти  тождественны.  Высшее  назначение  князя - "суды судити". В небольших
княжествах  он  один  выполнял  эту  обязанность,  и  во  многих рядах особо
оговаривалось,  что князь должен судить сам, а не через своих приказных, так
как  народ  больше верил в беспристрастность и независимость своего князя. В
позднейшие  времена,  когда  князья,  проникшись  уже  иными  идеями,  стали
нарушать  права  народа, в рядах обозначалось, что князь вершит суд только с
помощью тиуна, назначенного вечем.
     Второй,  и  едва ли менее важной, обязанностью князя была оборона земли
от  внешних  врагов.  Но  право  объявлять  войну  и  распоряжаться войском,
состоявшим  из  всех  граждан,  способных  носить оружие, принадлежало вечу.
Князь,  который  обычно  с  малолетства  привык  владеть оружием, назначался
воеводой  лишь  после  объявления войны, а в крупных княжествах он делил эту
обязанность  с  избранным  вечем военным старшиной. На службе у князя всегда
состояло  более  или  менее  многочисленное  наемное войско, вольные стрелки
наполовину  из  местных  людей  и наполовину из иноплеменных, так называемая
дружина,  то  есть  "други  князя".  Они  и  вправду  были  друзьями  князя,
собирались  день-деньской в княжеской палате, сидели с ним за одним столом -
его  наперсники в увеселениях и сподвижники в борьбе. Князь содержал дружину
на  собственные  средства:  либо  на  деньги,  отпущенные ему вечем, либо на
личные  доходы.  Если  он  задумал  отправиться  на  войну, вече вправе было
отказать  ему  в  помощи  ополчения. Однако князь мог воевать на собственный
страх  и  риск  вместе  со  своими  дружинниками,  и этим правом князья в те
времена   часто  пользовались  к  большой  своей  выгоде.  Дружина,  вернее,
соратники  князя следовали за ним повсюду. Когда он покидал свой стол, чтобы
княжить  в более богатой или крупной земле, они сопровождали его и разделяли
его  удачу.  Но  если  вече  прогоняло  не  полюбившегося ему князя, дружина
изгонялась вместе с ним.
     Подобные  переходы  князей  со  стола  на  стол были в порядке вещей, и
редко  кто  не  занимал  в  продолжение своей жизни полдюжины престолов (или
"столов",  по  бывшему  тогда  в употреблении многозначительному выражению).
Смена  правителей  происходила без особых конфликтов. Когда князь становился
неугоден   городу,   вечу   просто   надо   было   собраться   и  произнести
сакраментальную  фразу:  "Приветствуем  тебя,  княже!"  После  этого светлый
князь   удалялся,   испытывая   к   своим   бывшим  избирателям  не  большую
недоброжелательность,  чем,  скажем,  провалившийся  на  выборах  кандидат в
члены  английского  парламента.  Если  преемник не оправдал ожиданий и вече,
изменив   свои  намерения,  снова  призывало  прежнего  князя,  последний  с
величайшей  готовностью  садился  на  стол.  Бывали  случаи,  когда в том же
городе  тот  же  князь  избирался,  прогонялся и снова призывался три-четыре
раза подряд.
     Таким  образом,  княжества  в  средневековой Руси вопреки монархической
форме  правления в действительности были отдельными свободными республиками.
Республиками  их  называет также один из лучших наших современных историков,
Костомаров,  хотя он из осторожности и помня о цензуре избегает употребления
латинского   термина,   заменяя   его  равнозначащим  славянским  выражением
"народоправство".   Князья,  по  существу,  были  наемные  воины  с  боевыми
отрядами,  которых  республика практически брала себе на службу. Такой уклад
во  многом  сходен  с  положением,  существовавшим  в  небольших итальянских
республиках   средневековья,   с  той  единственной  разницей,  что  русские
condottieri  составляли  особую  касту и происходили из одного владетельного
рода.
     Однако  этот факт ни в коей мере не ущемлял демократического строя того
времени,   ибо   самое  поразительное  в  нашей  древней  истории  -  полное
отсутствие  каких-либо  тиранических  тенденций.  Лишь  редко случалось, что
князь  силой  оружия сопротивлялся воле народа. Это значило бы слишком много
потерять  и  слишком  мало  выиграть. Полуоседлый народ, обитавший в стране,
столь  редко  населенной,  что  земля  не  представляла  ценности,  едва  ли
испытывал  особенно  крепкую  привязанность  к месту. Равно и князь не питал
чрезмерной  приверженности  к  своему  стольному  городу.  Кочуя так же, как
кочевал  народ,  князь и его дружина довольно безразлично относились к тому,
куда  направиться  или  где  обосноваться. Князь сам для себя, а дружина для
своего  князя  стояли  лишь  на страже своих интересов, то есть ценили город
покрупнее  и  кормление пожирнее. Поэтому не к выгоде князя было противиться
воле  веча,  ибо  такое  пятно  на  его  репутации значительно ограничило бы
возможности  дальнейшего возвышения. Да и вообще на крайний случай он всегда
мог  найти  какое-нибудь  захудалое  княжество,  готовое  принять  его, ибо,
посадив  на  стол  князя вместо простого посадника, город приобретал большую
славу  и  независимость.  А  тем  временем наш князь мог уверенно смотреть в
будущее  в  ожидании  чего-либо  лучшего.  Князья  так  часто прогонялись из
стольных  городов  и  раздоры  с  вечем  были  столь  обычны, что княжескому
искателю  приключений  с  добрым  нравом,  если  он  не зевал, нетрудно было