Карлос замыслил покушение на жизнь своего отца.
     V. Фавиан Эстрада прибавляет, что он  не  считает  правдоподобными  уже
данные им некоторые детали о причинах опалы  дона  Карлоса.  Но  остановимся
особенно  на  словах:  "если  действительно  не  было  применено   насилие".
Сопоставим их с фразой, которой он старается ответить на аргумент тех,  кто,
не заботясь об истине, с радостью воспринимает в дурном смысле все сказанное
о действиях государей. Он не хочет смешиваться с ними, потому что  это  вещи
скрытые и в них не легко проникнуть.
     VI. Луис Кабрера, историк Филиппа II, в  своем  рассказе  о  болезни  и
смерти дона  Карлоса  утверждает,  что  принятое  им  слабительное  не  дало
полезного результата  и  болезнь  стала  казаться  смертельной;  далее  этот
историк прибавляет: "Об этом деле в Испании и вне этого королевства, а также
в историях, написанных врагами Филлипа  II  и  его  соперниками,  существует
много рассказов. Я пишу то, что видел и о чем слышал тогда и после.  Я  могу
это делать, потому что с детства был  допущен  в  апартаменты  государей.  С
годами  эта  доступность  увеличилась  благодаря  частому  общению  с   ними
вследствие расположения, с которым некоторые министры были приняты  королем,
особенно принц Руи Гомес де Сильва  и  дон  Кристобал  де  Мора,  маркиз  де
Кастель-Родриго, влияние коего было выгодно для моего отца Хуана Кабреры  де
Кордовы. Все это, вместе с добротою, с какою Его Величество принял  меня  на
службу, дало нам свободный доступ к  важным  лицам  и  возможность  близкого
общения с ними". Манера выражения Луиса Кабреры,  заслуживает  внимания.  Он
признает, что в Испании различно толковали о  смерти  дона  Карлоса,  но  он
хочет в то же время почтить память короля, сыну которого он  посвящает  свой
труд. Поэтому он избегает всякого обсуждения, рассказывая о том, что видел и
слышал в то время во дворце монарха, куда входил свободно и где видел  также
принца Эволи. Ясно, что этот наперсник  Филиппа  II  остерегается  открывать
какой-либо его секрет без необходимости. Тем не менее Луис Кабрера  полагал,
что неприятные последствия лекарства и роковой оборот болезни могли  явиться
следствием специально принятых мер, потому что, если бы у него не было  этой
мысли, он не преминул бы энергично опровергнуть противоположное мнение,  как
и следовало делать.
     VII. Истории,  опубликованные  Кабрерой,  Ван  дер  Гаменом,  Опмеро  и
Эстрадой, согласны с  тайными  мемуарами  того  времени,  которые  я  читал.
Поэтому неудивительно, что принц Оранский в своем манифесте  против  Филиппа
II приписал ему гибель сына {Ватсон. История  царствования  Филиппа  II,  на
англ  и  фр.  яз.,  приложение.},  что  Жак   Огюст   де   Ту,   французский
историк-современник, впрочем, очень осмотрительный, делает то  же  самое  на
основании  подробностей,  сообщенных  ему  Луи  де  Фуа  [81],   французским
архитектором, строившим Эскуриал, и к этому приходит и  Пьетро  Джустиниане,
венецианский дворянин, который долго жил в Испании, хотя он ошибся, допуская
вмешательство святого трибунала в это дело и  предполагая,  что  принц  умер
через несколько часов от действия яда; он  высказывает  и  другие  ошибочные
мнения, излишне доверившись своим  корреспондентам  {Де  Ту.  История  моего
времени, на лат.  яз.  Т.  II.  Кн.  43}.  Я  изумлен,  что  другие  авторы,
цитированные Грегорио Лети, наговорили  столько  противоречащих  друг  другу
вещей, что они кажутся вышедшими из-под пера авторов повестей  или  романов.
Кончина принца произошла от таинственного лекарства, и приказ о  приеме  его
был  отдан  тайно.  Поэтому  никто  не  сомневался,  что  эта  смерть   была
насильственна, и каждый строил предположения для того,  чтобы  угадать,  как
она произошла.
     VIII.  Однако  права  истины  неотъемлемы;  рано  или   поздно   правда
обнаружится. После двух с половиною столетий мы открываем столько  фактов  и
деталей об этом событии, что  их  соединение  вносит  в  наш  ум  внутреннее
убеждение, что  смерть  дона  Карлоса  обладает  всеми  внешними  признаками
естественной смерти и что больной сам считал ее таковою.  Рассказ  некоторых
благоразумных иностранных историков о последствиях лекарства уже опровергнут
подлинными документами. Рассказ тех писателей, которые забавляются  писанием
романов под видом истории, опровергнут  также.  Поэтому,  не  останавливаясь
долее на этом спорном предмете, я продолжу мой  рассказ,  излагая  истину  и
пригласив читателей отбросить все, что они найдут  противоречащего  этому  в
других книгах.
     IX. Дон Карлос, узнав от Оливареса, что его болезнь неизлечима и смерть
близка, побуждаемый в то  же  время  приготовиться  к  ней,  пожелал,  чтобы
позвали брата Диего де Чавеса, его духовника. Его приказание было  исполнено
21 июля. Принц поручил монаху попросить прощения от его имени у короля,  его
отца. Тот велел ему ответить, что от всего сердца дарует прощение, дает свое
благословение и надеется, что раскаяние поможет  ему  получить  прощение  от
Бога. В тот же день он принял с большим благоговением таинства причащения  и
соборования.  С  соизволения  короля  он  оформил  завещание,  которое  было
написано Мартином де Гастелу, его секретарем. 22 и 23 июля он был в  агонии.
В этом состоянии он спокойно  выслушал  увещания  дона  Диего  де  Чавеса  и
доктора Суареса Толедского, подателя милостыни.
     Министры предложили королю посетить  сына  и  вторично  дать  ему  свое
благословение, представляя, что эта милость лучше всего  утешит  умирающего.
Филипп II справился у двух вышеупомянутых духовных лиц. Те ответили, что дон
Карлос сейчас хорошо настроен, но можно опасаться, что вид  отца  произведет
смущение в его мыслях. Этот мотив на время удержал его. Однако, узнав в ночь
с 23 на 24 июля, что его сын при последнем издыхании, он пришел в комнату и,
простирая руку через плечи принца Эволи и великого приора, дал ему  вторично
свое благословение, не будучи им замечен. Сделав это,  он  вернулся  весь  в
слезах. Вскоре после его ухода  последовала  смерть  дона  Карлоса,  который
испустил последнее дыхание в четыре часа утра 24  июля,  накануне  праздника
св. Иакова, патрона Испании.
     X. Смерти этого принца не скрывали; наоборот, его  похоронили  со  всей
пышностью,  приличествующей  его  сану,  в  церкви   королевского   женского
монастыря Св. Доминика в Мадриде, но надгробной речи  не  было  произнесено.
Филипп II оповестил о смерти дона Карлоса всех лиц и все корпорации, которые
он уведомил о его заключении.  У  меня  имеется  копия  письма,  которое  он
написал  толедскому   капитулу   27   июля.   Оно   подписано   монархом   и
контрасигнировано Франсиско де Эрасо,  государственным  секретарем.  У  меня
есть также копия письма этого  статс-секретаря  к  дону  Диего  Де  Суньиге,
коррехидору Толедо, от 28 июля. Он дает подробный отчет о начале, причинах и
течении болезни дона Карлоса, о его безропотности и набожности  в  последние
три дня жизни. Город Мадрид торжественно справил его заупокойное поминовение
14 августа. Проповедь была сказана братом  Хуаном  де  Товаром,  настоятелем
доминиканского монастыря Аточа. Это он в ночь с 27 декабря предыдущего  года
обманул принца, заставив его объявить, кого он хотел убить. Наконец,  в  том
же году напечатали длинную реляцию о болезни, смерти  и  погребении  принца.
Муниципалитет Мадрида поручил составить ее Хуану Лопесу дель Ойо, профессору