было  установлено,  что  обвиняемый  был  еретиком,  и  он  казался   только
подозреваемым в этом преступлении, вследствие совершенных им  поступков  или
некоторых писаний или  разговоров,  в  которых  обвинялся.  Так  как  хотели
распределить наказания пропорционально тяжести подозрения, то его  разделили
на три степени: легкое, тяжелое и  очень  сильное.  Таким  образом  судебный
приговор гласил, что осужденный виновен в том,  что  вел  себя  относительно
религии предосудительно, давая основание смотреть на него как на еретика или
заподозренного в этом преступлении в такой-то и такой-то степени.
     XV. Обвиняемому, объявленному заподозренным, хотя бы  он  был  таким  в
самой малой степени, предъявляли требование  отвечать,  согласен  ли  он  на
отречение от всех ересей и в частности от той, в которой подозревался;  если
он отвечал утвердительно, то с него снимали отлучение от  церкви  условно  и
его примиряли с Церковью, наложив на него  наказания  и  епитимьи;  если  он
отказывался взять на себя обязательство отречься, его  отлучали  от  Церкви;
если в конце года он не просил прощения и  не  давал  обещания  отречься  от
ереси, на него смотрели как на упорного еретика и  поступали  с  ним  как  с
таковым.
     XVI.  Трибунал,  признав,  что  оговоренный  был  формальным  еретиком,
готовым сделать отречение и нисколько не виновным в преступлении  вторичного
впадения в ересь, разрешал  ему  примирение  с  Церковью,  наложив  на  него
наказания и епитимьи. Как на рецидивиста  смотрели  на  того,  кто  был  уже
осужден как формальный еретик или как очень сильно заподозренный  в  тех  же
самых заблуждениях. Хотя бы он и не был в таком положении, но при отказе его
отречься от ереси он передавался в руки светской  власти,  не  только  когда
признавал себя за формального еретика или когда это  преступление  было  ему
вменено по справедливости, согласно положительным уликам,  несмотря  на  его
отрицания, но также и тогда, когда  просто  был  на  подозрении  по  третьей
категории.
     XVII. Отречения происходили в том самом месте, где  инквизитор  устроил
свою резиденцию, иногда в епископском дворце, в монастыре доминиканцев или в
самом помещении, занимаемом инквизитором. Но обыкновенно это  происходило  в
церквах,  служивших  для  аутодафе.  Отречения  сопровождались  церемониями,
которые  видоизменялись  согласно   с   обстоятельствами.   В   воскресенье,
предшествующее этому своего рода торжеству, во всех церквах города объявляли
день, когда оно должно было состояться, и предлагали жителям  присутствовать
на проповеди,  которую  инквизитор  должен  был  произнести  о  католическом
учении. В назначенный день духовенство и народ  собирались  вокруг  эстрады,
где обвиняемый в легком подозрении помещался  стоя,  с  обнаженной  головой,
чтобы быть у всех на виду. Служили мессу, и инквизитор, прервав божественную
службу после чтения апостола, произносил проповедь  против  ересей,  которые
были причиной церемонии этого дня. После сильного их порицания  он  заявлял,
что тот, кого видят на эшафоте, находится в легком подозрении во впадении  в
эту ересь; чтобы доказать это всем, инквизитор сообщал о действиях, словах и
писаниях, составлявших содержание процесса, и кончал свое сообщение словами,
что виновный готов сделать отречение и  что  для  этого  отданы  все  нужные
распоряжения.  После  этого  обвиняемому  подносили  крест  и  Евангелие   и
заставляли его читать свое отречение, которое он должен был подписать,  если
был грамотен; затем инквизитор давал ему отпущение, примирял его с Церковью,
прочитывал принесенный приговор (а в приговоре изложена была  кратко  ересь,
подозрение в которой навлек на себя осужденный) и накладывал на  обвиняемого
наказания и епитимьи, которые считал полезными.
     XVIII. Когда подозрение в ереси было очень сильное, в воскресенье или в
праздничный  день  устраивалось  аутодафе.  В  этот  день   не   позволялось
произносить  проповеди  ни  в  одной  церкви,  чтобы  стечение  народа  было
наибольшим в той церкви, где происходила церемония. Виновного предупреждали,
что в будущем он должен вести себя не только как хороший  католик,  но  и  с
осторожностью, необходимой, чтобы не быть обвиненным вторично, имея в  виду,
что в случае нового впадения в ту же ересь он  потерпит  кару  релаксации  и
может  подвергнуться  смерти,  хотя  он  и  отречется  от  ереси  и  получит
примирение с Церковью. Отчет о вменяемых  ему  действиях  и  словах  читался
секретарем,  а  инквизитор  возвещал,  что  осужденный  расположен   просить
примирения с Церковью.
     XIX. Если виновный был заподозрен в крайней степени, с  ним  обращались
как с еретиком; его заставляли носить в церкви одежду  кающегося,  сделанную
из обыкновенной материи темного цвета, с нарамником  без  капюшона  и  двумя
нашитыми крестами из желтого сукна; каждый крест имел три ладони в  длину  и
две в поперечнике; сукно, из которого они  были  сделаны,  имело  пол-ладони
ширины во всех своих частях. При этом соблюдались  те  же  церемонии,  какие
совершались при допущении к примирению формального еретика.
     XX. Когда подсудимый должен был пройти через  каноническое  оправдание,
то о дне этой церемонии также оповещалось заранее. Она происходила в  соборе
или в другой главной церкви в воскресенье или в один из больших  праздников.
Секретарь  читал  изложение  удостоверенных  фактов,  которые   подтверждали
подозрение в ереси, и отзывов о репутации, которую составил себе обвиняемый.
Затем подымался на кафедру  инквизитор  для  произнесения  проповеди  и  для
извещения, что подозреваемому приказано опровергнуть дурную  славу,  которая
над ним тяготеет,  посредством  собственной  присяги  и  присяги  двенадцати
достойных доверия  свидетелей,  которые  его  знали  и  посещали  в  течение
последних десяти лет. После его присяги в  том,  что  он  не  был  еретиком,
свидетели под присягой объявляли, что они верят правдивости  его  заявления.
После того как эта двойная формальность  была  исполнена,  обвиняемый  делал
отречение от всех ересей вообще  и  в  частности  от  той,  в  которой  стал
заподозренным и подвергся диффамации.
     XXI. Если обвиняемый раскаивался и просил о примирении с  Церковью,  но
находился в разряде рецидивистов, его следовало  передавать  в  распоряжение
светской власти, и было известно, что он предназначен  для  смертной  казни.
Вследствие  этого  инквизитор,  постановив  приговор  обвиняемого,   поручал
доверенным священникам осведомить обвиняемого  о  положении,  в  котором  он
находится, и о том, чего он может ожидать  от  папских  булл  и  гражданских
законов, и побудить его ходатайствовать пред  инквизитором  о  милости  быть
допущенным  к  таинствам  исповеди  и  причастия.   После   того   как   эти
священнослужители проводили с осужденным два или три  дня,  по  всей  стране
объявлялось об аутодафе, которое справлялось посреди городской  площади,  на
таком же эшафоте, о каком я уже говорил. Читался приговор, в  силу  которого
осужденный должен быть передан в  руки  светской  власти,  причем  последним
словом этого  приговора  была  просьба  к  судьям  обращаться  с  осужденным
человеколюбиво. Затем он передавался им после лишения сана  епископом,  если
это был священник.
     XXII. Если обвиняемый был нераскаянным еретиком,  не  рецидивистом,  он
присуждался к релаксации [287]. Но никогда не доводили дела до аутодафе,  не