отпущение и должны будут подвергнуться лишь  легкой  канонической  епитимьи;
но, если по истечении этого срока (обыкновенно месячного) они дождутся,  что
на них поступит донос, они будут преследуемы по всей строгости законов.
     VII. Если в этот льготный промежуток поступали доносы, они записывались
в особую книгу. Им, однако, не давался ход до тех пор, пока не видно  будет,
не явится ли оговоренный по собственному почину.  По  истечении  дарованного
срока вызывали доносчика; ему объявляли, что для открытия истины имеются три
способа судопроизводства: обвинение, донос  и  инквизиция;  его  спрашивали,
какому он отдает предпочтение. Если он указывал на  первый,  его  приглашали
для обвинения оговоренного, но предупреждали, чтобы он  подумал  о  грозящем
ему возмездии, если он окажется клеветником. Этот способ был удобен лишь для
очень небольшого числа доносчиков; им пользовался только  смельчак,  который
думал, что может погубить своего недруга, не подвергаясь такой же опасности.
Большинство объявляло, что побуждение, которое  толкало  их  делать  доносы,
было не чем иным, как боязнью подвергнуться карам,  которыми  закон  угрожал
тем, кто не предаст еретиков святому трибуналу. Они выражали  желание,  чтоб
их донос сохранялся в тайне, вследствие смертельной опасности,  которой  они
подвергаются, если он будет известен, и они называли  лиц,  которых  считали
более способными свидетельствовать против оговоренного. Бывали  даже  такие,
которые  заявляли,  что  их  намерение  состояло  не  в  том,  чтобы  выдать
оговоренного за еретика, так как они об  этом  ничего  не  знают,  а  только
сообщить о составившемся от общей молвы впечатлении, что,  по-видимому,  эти
люди подозрительны в отношении веры. В последнем  случае  против  подсудимых
возбуждалось дело официально.
     VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря  и  двух
священников,  которым  было  поручено  наблюдать,  чтобы   показания   верно
записывались, или, по крайней мере, присутствовать,  когда  они  были  даны,
чтобы  выслушивать  их  при  чтении  полностью.  Это  чтение  происходило  в
присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас
им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на
предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную
тюрьму, в случае если в городе не  было  доминиканского  монастыря,  который
обыкновенно заменял ее.  После  ареста  подсудимый  подвергался  допросу,  и
против него тотчас же начиналось дело  согласно  правилам,  причем  делалось
сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.
     IX. В первые времена инквизиции не существовало  прокурора,  обязанного
обвинять подозреваемых лиц; эта  формальность  судопроизводства  выполнялась
словесно инквизитором  после  заслушания  свидетелей;  сознание  обвиняемого
служило обвинением и ответом. Если  обвиняемый  признавал  себя  виновным  в
одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по  отношению  к  другим;
ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за  которое  он  был
предан суду, было уже доказано. Его  спрашивали  только,  расположен  ли  он
сделать отречение от ереси, в  которой  признавал  себя  виновным.  Если  он
соглашался, то его примиряли с Церковью,  накладывая  на  него  каноническую
епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В  противном  случае
он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в  руки  светской  власти  с
копией приговора.
     X. Если обвиняемый отрицал обвинения и предпринимал  свою  защиту,  ему
выдавали копию судебного дела; но этот документ был  неполным:  в  нем  были
опущены имена доносчиков и свидетелей, а также  те  обстоятельства,  которые
помогли бы ему их  обнаружить.  Вначале  папы  предоставляли  на  усмотрение
инквизиторов допускать  или  отказывать  в  этом  сообщении  обвиняемым;  но
большое  количество  досадных  случайностей,   бывших   последствием   таких
сообщений, заставило верховных первосвященников запретить их  раз  навсегда.
Впрочем, обвиняемые ходатайствовали об этом весьма  редко,  потому  что  при
этом не допускалось отвода ни по какому другому мотиву, кроме  случая  самой
сильной вражды. Для того чтобы узнать, действительно ли она имеет тут место,
обвиняемого спрашивали,  не  имеет  ли  он  врагов,  с  какого  времени  они
проявились и каковы были мотивы их  нерасположения.  Ему  позволялось  также
заявить, не опасается ли он, что кто-нибудь имеет намерение ему вредить.  Во
всех таких случаях допускалась  улика,  и  инквизитор  считался  с  ней  при
постановлении   судебного   приговора.   Инквизиторы    спрашивали    иногда
обвиняемого, после его первого показания, не знает ли он таких-то: эти  лица
были  доносчик  и  свидетель,  что  от  него  скрывалось;  если  ответ   был
отрицательный, он не имел более права их отводить  как  врагов.  С  течением
времени всем стало понятно, что эти лица были доносчики и свидетели, и этого
было достаточно, чтобы инквизиторы отказались от этого средства.  Обвиняемый
мог  отвести  самого  инквизитора,  изложив  свои  мотивы;  если   последний
признавал их справедливыми и достаточными, он  поручал  продолжать  судебное
дело третьему  лицу;  в  противном  случае  суд  происходил,  вопреки  этому
инциденту, согласно обыкновенным правилам.
     XI.  Обвиняемому  равным  образом  позволялось  апеллировать   к   папе
относительно действий трибунала и принятых инквизитором мер. Папа  признавал
или отвергал апелляции, сообразуясь при этом с правилами закона. Инквизиторы
имели право приезжать в Рим, когда считали это нужным, и защищать  там  свое
поведение. Эймерик, однако, показал, что это имело  много  неудобств  и  что
гораздо лучше было вести себя благоразумно и с уважением к правосудию, чтобы
судьи не были поставлены в положение  тяжущейся  стороны.  С  этого  времени
обычай, о котором я говорю, перестал существовать.
     XII. В инквизиционном трибунале не было  правильного  ведения  дела,  и
судьи не определяли срока для  установления  улик.  После  ответа  и  защиты
обвиняемого приступали без отсрочки и без всякой формальности к разбору дела
инквизитором  и  епархиальным  епископом  или   их   уполномоченными.   Если
обвиняемый отрицал  преступление,  хотя  и  был  в  нем  уличен  или  сильно
скомпрометирован, его подвергали пытке, чтобы вынудить признание  его  вины.
Если не находили  причин  для  назначения  пытки,  судьи  выносили  судебный
приговор на основании данных процесса.
     XIII. Если преступление, вменяемое обвиняемому, не было констатировано,
это объявлялось в приговоре и обвиняемого  оправдывали,  выдавая  ему  копию
этого  приговора.  Тем  не  менее  он  продолжал  оставаться   в   неведении
относительно имени своего доносчика, которое от  него  старательно  скрывали
потому, что предполагали, что в этом доносе ненависть не играла никакой роли
и что доносчик не претендовал на  гарантию  верности  своего  обвинения,  но
доносил просто то, что видел и слышал, следуя указу,  касающемуся  еретиков.
Если  ересь  осталась  недоказанною,  а  была  налицо  только  дурная  слава
обвиняемого, он должен был очиститься от нее каноническим путем в том  самом
городе, где она была распространена; затем он произносил отречение  от  всех
ересей и получал условное освобождение от церковных  наказаний,  которые  он
мог навлечь на себя.
     XIV. Самый обыкновенный случай во всех этих процессах был тот, когда не