глубины ее юности и  до  сих  пор  всегда  ходил  по  ее  пятам,  молча,
незамечаемый ею - и, быть может, не чужой?
   - Он стар, и... - сказала она Сан-Бакко, - ты  тоже  стар:  я  забыла
это. Не достигла ли я сама незаметно сорока лет? Но я  чувствую  в  себе
силу ста человек!
   Она вошла в дом и оделась. Слуги поехали вперед.  Она  одна  медленно
вернулась к мертвому. Он лежал в лунном свете, совсем застывший.  Лунный
свет разливался голубыми кругами по гравию, он струился с крыши, капал с
ваз и чашечек  цветов,  разглаживал  бедра  полубогов  в  изгородях.  Он
окружал ореолом голову мертвеца.
   Она разжала руки, отвернулась, медленно,  шаг  за  шагом,  подошла  к
балюстраде и стала спускаться вниз по лестнице, ступенька за ступенькой.
Ее плечи и голову окутывало серебро, - и юная, с  душой,  открытой  всем
далям, спускалась она в залитые лунным  светом  кусты,  точно  в  ладью,
уносившую ее к неведомым берегам.



   Генрих МАНН
   ВЕНЕРА



Анонс

   Любовь... и только любовь! Вот  основная  идея  трилогии  знаменитого
немецкого романиста. Блистательные, колоритные исторические сцены  конца
19-го века, тайные дворцовые интриги - и на фоне  этого  разворачивается
полная любви и  приключений  жизнь  главной  героини  романов  герцогини
Виоланты Асси.

I

   Рассветало. Она открыла глаза.  Поезд  мчался  сквозь  туман,  болота
остались позади. Вдали исчезали смутные очертания  Мантуи,  угловатые  и
темные. Кругом расстилалась плоская, темная равнина.  Маленькие,  слабые
верхушки деревьев неясно вырисовывались на желтоватом облачном небе.  Из
борозд вспаханной земли выглядывали люди,  сгорбленные  и  неторопливые,
казавшиеся крошечными среди огромной равнины.
   Она опустила окно, полная нетерпения.
   - Неужели никогда не будет остановки? Я хочу выйти. Ах, эта земля!
   Она  чувствовала  нежность   к   каждому   клеверному   полю.   Перед
ярко-зеленой после дождя лощинкой паслись косматый ослик и жалкая кляча.
Она уже чувствовала свои руки вокруг шеи животных. Под  ногами  она  уже
ощущала мягкую глину, уже  исчезала  мысленно  в  серой  дали,  вся  уже
принадлежала земле и ее будням, суровым; темным,  ничего  не  знающим  о
праздниках человеческого искусства,  о  фонтанах,  статуях  и  мраморных
порталах.
   Несколько часов спустя она, улыбаясь  над  своей  мимолетной  грезой,
смотрела на чарующие поля  Тосканы.  У  ног  ее,  среди  тополей  и  ив,
извивался Арно. Вдоль длинной дороги лежали города, светлые, выхоленные,
окруженные  виноградниками,  кусты  которых  вились   вокруг   маленьких
вилообразных  подпорок.  До  нее  доносилось,  играя,  мягкое,   свежее,
дуновение ветерка. Небо синело, ласковое и глубокое, и она думала:
   "Почему я не иду  по  той  правильной  аллее  на  мягких  склонах,  к
прелестной  усадьбе.  Ее  осеняет  группа   кипарисов   и   пиний;   она
четырехугольная, и в середине ее возвышается плоская, широкая башня. Как
счастлива была бы я на ее террасе, над  этой  гармоничной  страною,  под
чистым золотом ее солнечных закатов".
   После полудня падавшую от туч тень прорезало  Тразименское  озеро  со
своими черными,  призрачными  островами,  с  розовыми  замками  на  них.
Высокими волнами вздымался лес Умбрии, окружая древние  руины  и  венчая
последние холмы в голубой сказочной дали. В самом  центре,  на  отвесной
черной скале, погребенной под вьющимися растениями, возвышался  город  с
зубцами  и  башнями,  желтыми,  как  охра.  Почти  лишенные  окон,  они,
казалось, глядели внутрь себя, на  свои  грезы.  Эти  грезы  были  полны
тяжелого, страстного стремления вверх, к небу, но они не могли вырваться
из темницы, неумолимо державшей их на этой земле.
   Но вот скрылись и холмы и лес; земля стала голой и торжественной.  Из
разорванных туч  вырывались,  точно  блеск  мечей,  лучи  солнца.  Ветер
приносил с собой эхо старых битв. На несколько коротких часов  герцогиня
перенеслась туда, где грезила и охотилась десять  лет  тому  назад.  Она
видела себя на лошади впереди всадников в красных фраках; они мчались по
выгоревшей траве между могилами у края  поля,  сквозь  разрушенные  арки
акведука. Волы с изогнутыми рогами, развалившись у дороги,  пережевывали
жвачку. У откосов глодали редкую траву козы. Стада овец белыми и черными
пятнами исчезали в складках холмов, под плоской скалой с  циклопическими
стенами и причудливыми церквами. Плющ  расщепливал  стены  башен...  Она
посмотрела на небо, которое вечер  окрашивал  точно  кровью  героев.  За
горизонтом одиноко  вырос  купол,  мрачно  и  тяжело  поднимавшийся  над
равниной: то был Рим.
   Она переночевала и поехала дальше. Однажды  в  полдень,  когда  поезд
остановился, удушливый ветер заставил ее вздохнуть. Он  точно  поцеловал
ее в глаза; она должна была закрыть их. Он словно устлал  землю  пышными
коврами и приглашал ее ступить на них. Она вышла и поехала  в  маленьком
скрипучем экипаже по пням и  камням,  под  плодовыми  деревьями,  сквозь
стада коз  и  группы  больших  индейских  петухов.  Высокие,  загорелые,
спокойные женщины в  зеленых  юбках  и  красных  корсажах,  покачиваясь,
благородной поступью проходили по  дороге,  неся  на  покрытых  плотными
белыми  покрывалами  головах  медные  сосуды.  Вокруг  широких  верхушек
деревьев вился виноград. Она  была  опьянена,  сама  не  зная  чем.  Она
слышала, как бродят соки в растениях, животных, людях. Она  видела,  как
пенится вокруг нее, точно вино, жизнь.
   Экипаж задребезжал по камням города. Он  остановился  у  харчевни,  в
глубине какого-то двора, полного хлама и смеющегося народа.  Здесь  были
светлые, в голубых полосах стены, просторные комнаты и  гулкие  каменные
плиты. Она спросила, где она. "В Капуе".
   Проспер, камеристка и повар прибыли вслед за ней и завладели  кухней.
В городе не было мяса; но ей подали рыбу, вареную  и  в  масле,  жареные
артишоки и свежий хлеб, яичный грог, большие фиги, лопающиеся  и  тающие