Она начиналась высокой нотой, потом, спускаясь вниз,  замирала  на  трех
печальных, все повторявшихся звуках. Казалось, вся тяжесть скорби  вечно
длящегося блаженства обременяла ее.
   - Тебе холодно? - спросила она. - Скоро зима... Как ты бледен!  Скажи
мне, ты бываешь иногда счастлив?
   - Никогда, - слабо ответил он. - Ведь они любят меня все.
   - А ты?
   - Если бы я любил тебя? - сказал он, как  будто  обращаясь  к  самому
себе. - Было бы мне хорошо? Был бы я счастлив?
   Она положила свои губы  на  его  и  привлекла  его  в  свои  объятия,
ласковая и мягкая. Он не сопротивлялся и весь  дрожал.  Она  чувствовала
сама среди горячего объятия трепет холода и веяние разрушения в  полноте
сладострастия.


   Она еще спала; в комнату вбежала Фатма и с плачем разбудила ее.
   - Бедный мальчик умер!
   - Уже умер?
   Они все любили его, пока он не умер.
   Толстая женщина рвала на себе волосы, ломала руки и закатывала глаза.
   - И зима уже наступает.
   Герцогиня подошла к окну. Напротив, вокруг сарая,  в  котором  стояло
ложе юноши, с шумом прохаживался большой,  золотисто-голубой  павлин.  К
сараю торопливо подошла женская фигура, с закутанным лицом, с  опущенной
головой; она взобралась по  приставленной  лестнице;  это  была  Фарида.
Затем, прерывисто дыша, пришла девушка из соседнего  именья.  Показалась
Эмина  с  покрасневшими  веками.  Подошли  другие,  служанки,  пастушки,
владельцы поместий, одни под вуалями,  нерешительно,  другие  вне  себя,
громко говоря и  жестикулируя;  последней  пришла  Мелек.  Они  ждали  у
подножия лестницы; одна  взбиралась  наверх,  убитая  горем  и  страхом,
другая  возвращалась  назад,  просветленная   благодарной   скорбью,   в
последний раз осчастливленная созерцанием того, кого все они жаждали так
часто, кто доставлял им удовольствие все лето,  и  кого  они  оплакивали
теперь, когда стало холодно.
   К ней в комнату вошел крестьянин.
   - Ты довольна, госпожа?
   - Чем?
   Она осмотрелась.
   Стены и пол были выбелены и чисто вымыты, на столе стояли цветы.
   - Это ты сделал?
   - Это сделала Аннунциата, она ждет во дворе, она хочет  представиться
тебе.
   - Вот эта, что стоит у дверей? Она слишком толста, пусть  не  входит,
от нее, верно, нехорошо пахнет.
   Он закрыл дверь.
   - Ты права, она немного слишком толста. Не то чтобы я имел что-нибудь
против жирных женщин, но она уж чересчур жирна.
   - Ну, служанкой это не мешает ей быть.  Жениться  тебе  на  ней  ведь
незачем.
   - В том-то и дело. Я должен был жениться на ней...  Да,  пойми  меня:
чтобы получить ее землю. Это было необходимо.
   - А! Она твоя соседка? И чтобы округлить свое имение, ты  женился  на
ней, пока меня не было здесь?
   Она смеялась, искренно развеселившись. Он опустил глаза, бормоча:
   - Она слишком толста, я сознаюсь в этом. Мне нравятся  ни  худые,  ни
толстые, - как ты, прекрасная госпожа.  Но  надо  иметь  терпение.  Будь
довольна, тебе будут прислуживать лучше, чем до сих пор!
   - Ну, все хорошо, раз вы сами довольны.
   - Мы будем довольны все трое.
   - Пока помоги мне уложить вещи или пошли мне служанку.
   - Ты опять едешь к морю?
   - Я еду в Неаполь, я буду там жить.
   - Ты покидаешь меня? Я разгневал тебя - может быть, своей женитьбой?
   - Нисколько. Я еще прежде решила это сделать.
   Он преклонил одно колено и громко вздохнул.
   - Не делай этого. Твой раб просит тебя.
   - Это лишнее, встань.
   Он вскочил на ноги и вцепился всеми десятью пальцами в свои  лохматые
волосы.
   - Ты вводишь меня в беду! Ведь я обещал ей, что ты останешься  здесь.
Иначе она вовсе не взяла бы меня.
   - Так я главное условие в вашей сделке? Ну, ничего, вот  деньги.  Она
не выцарапает тебе глаз.
   - Ты, может быть, не совсем довольна мной? - спросил он.
   - Я всегда была довольна тобой.
   Она вынула из портфеля пачку ассигнаций;  его  глаза  сверкнули.  Она
наложила ему полные руки.
   - Всегда довольна, - повторила она. - Поэтому ты и  получаешь  особое
вознаграждение.
   Она вспомнила, что  часто  видела  его  мертвецки  пьяным,  часто  он
возвращался с драк  израненный  и  избитый  врагами,  завидовавшими  его
счастью, часто бывал тупым, упрямым, настоящим зверем - но никогда он не
возмущался против нее. Он видел ее насмешливой, добродушной,  страстной,
веселой или совершенно чуждой, и всегда он смотрел на нее снизу вверх.
   Он тихо вышел, потирая голову. Жене, которая подслушивала, он сказал:
   - Она - госпожа, надо быть терпеливыми.
   Но женщина бушевала целый день.
   Вечером в ее комнату вошел Измаил-Ибн-паша.
   - Какое удивительное совпадение, герцогиня, что вы едете в Неаполь.
   - Как это?
   - На днях - я получил известие - туда приезжает и  король  Филипп  со
своим министром.
   - Наш Фили?.. С Рущуком, моим придворным жидом?
   - Они самые. Кроме того, в Неаполе умер турецкий генеральный консул.
   - Что вы говорите! И какой у вас  торжественный  вид,  Измаил-Ибн.  В
черном сюртуке и лакированных башмаках - вы, старый крестьянин?
   - Заметьте еще, что Порта собирается сделать значительный заем и  при
этом совершенно не сможет обойтись без содействия Рущука.
   - И что же это все означает?