бананов, ни заячьего  паштета,  и  причины,  на  которые  ей  сослались,
показались ей недостаточными, но все поданное было  превосходно.  Ванна,
которую ей приготовили позднее, была сильно надушена,  но  не  пармскими
фиалками; она находилась тут же в спальне, за  несколькими  ступеньками.
Герцогиня вошла  в  нее;  зашумела  портьера;  из-за  нее  выступил  дон
Саверио, весь точно из мрамора.


   Утром она высунулась из окна, между  огромными  каменными  фантазиями
фасада: улитками, детскими головами, мордами и хвостами драконов. Рядом,
на причудливо выпуклом церковном портале, восседали на  конях  ангелы  с
трубами. Голуби подлетали и садились, точно  в  волшебном  лесу,  полном
каменных растений и чудовищ.
   Улица сверкала и жужжала на утреннем солнце. Вверх посмотрела молодая
девушка; на руке у нее была большая корзина с бельем. Она была  смуглая,
маленькая и гибкая. Черные волосы были высоко подняты и  связаны  узлом;
глаза были теплые, кроткие, как у газели.
   "Мне хочется  поцеловать  ее  в  приплюснутый  африканский  носик,  -
подумала герцогиня. - К тому же она может быть моей прачкой".
   Она сделала знак девушке; та радостно кивнула головой и  впорхнула  в
ворота. Герцогиня ждала;  наконец,  она  потеряла  терпение  и  спросила
своего камердинера, статного, полного достоинства человека. Он ничего не
видел; лакеи в передней и на лестнице то же самое. Быть  может,  девушки
на галереях, в запутанных коридорах? Они со смехом и пением носились  по
ним; они были так любопытны и перегибались через перила при каждом  шаге
на  лестницах.  "Нет!.."  А  величественный  швейцар  с  бритым  тройным
подбородком? Он ничего  не  знал.  Герцогиня  была  озадачена.  Как  мог
человек, на ее глазах  перешагнувший  через  порог  ее  дома,  бесследно
исчезнуть? Проспер, ее егерь, делал многозначительное лицо и молчал. Она
заметила отсутствие своей камеристки.
   - Где же Нана? Она еще не вернулась?
   - Вернется ли она когда-нибудь? - сказал Проспер.
   - Сегодня утром мне прислуживала другая, очень  ловкая  девушка.  Она
сказала мне, что Нана попросила отпустить  ее  посмотреть  Неаполь,  что
меня очень удивило; Нана поступает обыкновенно иначе, когда хочет  уйти.
Где она может быть?
   - Кто знает? - возразил Проспер. - Кто знает, где  теперь  был  бы  я
сам, если бы не носил револьвера в кармане.
   - Что ты говоришь?
   - Когда я вчера вечером вернулся домой,  Чирилло,  портье,  не  хотел
впустить меня. Герцогине я  больше  не  нужен,  сказал  он.  Конечно,  я
засмеялся ему  в  лицо  и  сказал:  "Я  сопровождаю  герцогиню  с  самой
Далмации, где она была королевой; ею она  и  осталась,  и  меня  она  не
прогонит"...
   - Я и не сделаю этого.
   - Но сейчас  же  меня  окружила  целая  куча  этих  обезьян  и  стала
размахивать руками. Я должен был показать им оружие.
   - Это очень странно, - сказал  она.  Но  прежде  всего  она  находила
забавным веселый водоворот пестрой улицы,  которая,  чтобы  служить  ей,
вливалась  в  ее  дом,  высоко  вздымаясь  по  величественным  ступеням.
Проворная, желто-черная толпа лакеев, камеристок и  горничных,  поваров,
грумов, кучеров и подметальщиков возбуждала  в  ней  любопытство  своими
наглыми шутками, низким смирением и тайными проделками. Это  была  новая
разновидность народа. На все ее  приказания  они  отвечали:  "Все  будет
исполнено", и все делалось хорошо, но иначе. Они ползали  перед  ней  на
брюхе,  а,  как  только  она  отворачивалась,  показывали  ей  язык.  Ее
камеристку они украли у нее. Ни один не выдавал другого,  они  держались
друг за друга, как держатся хвостами обезьяны  в  клетке.  "Я  попала  в
царство говорящих животных", - думала она.
   Она наблюдала за принцем среди людей, которых он нанял для  нее.  Они
гнули  спину  перед  ним  меньше,  чем  перед  ней,  госпожой;  но   они
внимательно следили за его  глазами.  Вероятно,  они  и  обманывали  его
меньше. Она давала денег, сколько он просил, и ни о чем  не  спрашивала.
Она забавлялась, как когда-то ребенком, в своем одиноком морском  замке,
своей бесчисленной челядью. Один торт был особенно удачен.
   - Шеф сам делал его, - заметил Амедео, камердинер.
   - Я хочу поблагодарить его.
   Проспер стоял  в  конце  зала.  Он  исчез  и  вернулся  с  невысоким,
миловидным подростком, который снял свой бумажный колпак и непринужденно
поклонился.
   - Это я, милостивейшая герцогиня, испек торт, - сказал он, делая  при
каждом слове новую гримасу. Принц тоже оживился.
   - Вот так комик! Спой-ка что-нибудь!
   - Этот мальчуган великолепен, я хочу сегодня опять послушать  его!  -
сказала она на следующий день. Проспер пошел за ним: маленький  кондитер
исчез. Герцогиня и егерь молча переглянулись. Между тем  явился  высокий
рыжий повар и объявил, что  всегда  все  торты  делает  он  сам.  Такого
мальчика, о каком говорит герцогиня, никогда не было в доме.
   - Кто знает? - спокойно сказал дон Саверио.
   - Меня ждут в клубе, - прибавил он. - Проспер, мой плащ.
   Проспер принес его, и принц собрался уходить. Вдруг он сунул  руку  в
карман и остановился.
   - Мой бумажник! Должно быть, он выпал в  гардеробной,  посмотрите-ка,
Проспер... Что, нет?
   - Нет, ваше сиятельство.
   - Это очень странно. Я положил его в карман, входя сюда. Проспер снял
с меня плащ, вы заметили это, герцогиня. Он сам  отнес  его  в  кабинет,
который имеет только этот вход и в который за это время никто не входил.
Так бумажника нет там на полу? Это очень странно.
   - Ваше сиятельство, я не вор, - сказал егерь, сдерживая дрожь.
   Дон Саверио любезно улыбнулся.
   - Кто говорит это, мой друг? Было бы глупо с моей стороны  утверждать
это, раз у меня нет доказательств. Вы выходили за маленьким  булочником,
хотя, вероятно, знали еще раньше, что это бесцельно.  У  вас  я  поэтому
бумажника, конечно, не нашел бы, даже если бы вы взяли его  -  чего  вы,
конечно, не сделали.
   - Ваше сиятельство, позвольте! - воскликнул егерь, выпрямляясь.
   - Я отпускаю тебя, Проспер, - сказала герцогиня, делая знак глазами.
   Он тотчас же успокоился.