быстро исчезла в облаке пыли. Было ли это  на  самом  деле,  или  только
почудилось им?
   А среди пыли брел рабочий Бальрих  и  нес  сестру,  отяжелевшие  руки
которой обвили его шею. Засыпая, она шептала брату:
   - Карл, родной мой, ничто не спасет нас! Нам все равно погибать.
   Праздник в Гаузенфельде  продолжался  уже  при  огнях.  По  пустынным
лестницам их корпуса Бальрих незаметно пронес  Лени  и  за  перегородкой
опустил ее на кровать. Она вздохнула во сне. Он не решался снять туфли с
ее ног, плясавших сегодня "вокруг всего света". Но на их запыленной коже
остался след его губ.
   В дверях стояла Тильда, как всегда, она кралась за ним,  как  всегда,
молилась за него. В ушах же Бальриха еще звучали слова сестры: "Нам  все
равно погибать", и он обнял Тильду.
   - Разве ты еще любишь меня? - спросила Тильда.
   - Да, конечно.
   И они вышли в ночь. Из-за туч пробился мягкий свет луны.

VI

НЕ УХОДИ!

   Что делать? Считать себя уволенным? Едва ли! Пусть даже Геслинг решил
вычеркнуть из памяти письмо отца и плюнуть на все угрозы, - остаются  же
еще рабочие. "А они не за хозяина, они за меня. И то, что я  им  обещаю,
этого он дать не может".
   Только наутро Бальрих, наконец, успокоился и хотел было приняться  за
работу, но тут в дверях показался адвокат Бук. Бальрих даже не встал.
   - Я вижу, вы удивлены, - сказал Бук и сел на кровать. -  Напрасно  вы
удивляетесь. Я всегда говорил вам, что не рожден быть мучеником.
   Он сидел развалившись,  с  развязностью  старого  бонвивана.  Бальрих
держался натянуто.
   - Ваш образ действий мне претит, - сказал он.
   Бук мягко возразил:
   - Но вы знаете о нем только с моих слов.
   - Что толку - знать! Вы должны стать лучше! -  сказал  рабочий,  а  у
гостя вдруг  пропала  охота  улыбаться.  Потупив  глаза,  он  вполголоса
проговорил:
   - Я хотел посоветовать вам немедленно уехать отсюда, и со всей  вашей
родней.
   - Благодарю за совет. Я сам все обдумал.  Что  он  может  сделать  со
мной? Стачка ему обеспечена, если не кое-что похуже.
   Бук покачал головой, но как-то с опаской, будто за ним подглядывали.
   - Геслинг что-то задумал, -  сказал  он  вполголоса,  посматривая  на
дверь, - он сумеет одурачить рабочих, хотя бы на ближайшее время. Но ваш
час еще пробьет. И даже очень  скоро.  Стоит  рабочим  пронюхать  о  той
пакости, которую он готовит, А пока вам остается  только  стратегическое
отступление.
   Бальрих, насупившись, долго рассматривал гостя.
   - А кто мне поручится,  -  сказал  он,  наконец,  и  многозначительно
промолчал, - что не директор подослал вас ко мне?
   Бук опустил  глаза,  некоторое  время  созерцая  свои  колени,  потом
вздохнул и поднялся.
   - Ну, раз так, ничего не поделаешь. - И направился к выходу.
   Однако Бальрих вернул его.
   - Нет, я не считаю вас способным на это. - И резко добавил: - Значит,
я должен убраться сам, покуда меня не выгнали?
   - И со всей  вашей  родней,  -  добавил  Бук.  -  Геслинг  уже  вчера
потребовал, чтобы ему  назвали  всех  ваших  родственников,  ваших  двух
братьев, обеих сестер, зятя с семьей и стариков  -  Динкля  и  Геллерта.
Исключение сделано только для родных вашего свояка.
   - Для Польстеров? Верно, ради инспектора  Зальцмана,  с  которым  она
сейчас путается?
   - Вот видите, как награждается добродетель, - заметил Бук,  впадая  в
шутливый тон, но тут же сказал серьезно: - Всем вам  надо  жить,  а  это
будет трудновато, особенно  если  вы  будете  учиться.  На  меня  вы,  к
сожалению, уже не сможете рассчитывать.
   - Я далек от этого, - пробормотал Бальрих.
   Бук не преминул тут же заявить, что отныне  будет  лишен  возможности
тайком от Геслинга помогать ему.
   - Ведь моя трусость вам  известна,  -  насмешливо  сказал  адвокат  и
удалился.
   Бальрих подумал: "Ему, верно, и в голову не  пришло,  что  его  могли
здесь увидеть". Затем разбудил младших братьев: пусть собираются;  потом
отправился к Динклям:
   - Мы уволены, надо уходить отсюда.
   Малли заплакала навзрыд.
   Динкль грозно выставил вперед ногу и заявил:
   - Это мы еще посмотрим!
   - Где Лени? - спросил  брат.  С  первых  же  слов,  сказанных  Буком,
Бальриха мучила только одна мысль: "Что будет с Лени?" Она еще спала. Он
вздохнул с облегчением, как будто Лени могла уже узнать о случившемся  и
сделать то, чего он так боялся, - боялся больше всего на свете.
   Что касается Динкля, то он был глубоко убежден в правоте своего дела.
Пусть Геслинг еще какое-то время издевается над нами, так или иначе  его
время прошло и Гаузенфельд станет нашим. А то, что он  выгоняет  нас  на
улицу, только показывает, как он напуган.
   Старик Геллерт, который тоже оказался здесь, неожиданно для всех  вел
себя с необычайной уверенностью.  Он  взялся  выхлопотать  у  Клинкорума
пристанище для всех. Ведь Клинкорум ненавидит Геслинга!
   Геллерт оказался прав. Учитель разрешил всем поселиться в  подвальном
этаже, а своему ученику Бальриху отвел даже каморку в первом.
   Переселение происходило как раз в то  время,  когда  рабочие  шли  на
фабрику. Уволенных  окружили,  и  им  пришлось  остановиться  со  своими
тележками среди дороги, огибавшей  луг.  Карусель  была  уже  разобрана.
Динкль, подняв руку, воскликнул:
   - Мы кочуем, как цыгане, товарищи, но что  наше,  то  наше,  и  скоро
кто-то другой станет цыганом!
   Все угрюмо ему поддакивали.
   В подворотне между старыми  корпусами  рабочие  обнаружили  на  стене
большой железный лист с каким-то объявлением от главной дирекции.