пост в бухте Стрелок. Солдаты не ожидали от них такой дерзости, за
что  и  поплатились, потеряв несколько человек. От  бухты  Стрелок
хунхузы  двинулись  к деревушке Шкотово, напали  на  нее,  жителей
поубивали, а дома сожгли.
Китайцев и корейцев в крае жило очень много, занимались они вполне
мирным  трудом,  людьми  были приветливыми и  работящими,  никаких
зверств  от  них  дети не ожидали и поэтому с  изумлением  слушали
отца. А дед кивал, подтверждая каждое его слово.
-  Обрастая мелкими бандами хунхузов и насильно вовлекая  в  отряд
мирных  китайцев,  они двинулись на большое село  Никольское,  как
саранча заполнили его, разграбили и сожгли. Тогда Уссурийский край
был объявлен на военном положении. По приказу военного губернатора
из казаков верхних уссурийских станиц сформировали сводный отряд и
доставили  его  по  реке  Сунгаче и через озеро  Ханку  в  Камень-
Рыболов.  Мы их здесь уже давно ждали и, соединившись, и   наметив
план  действий, форсированным маршем двинулись к селу Никольскому.
У  хунхузов была своя разведка, они вышли нам навстречу и завязали
бой.  Шесть  часов шла оживленная перестрелка, а мы  были  молоды,
кровь   кипела,   все   рвались   в  драку...   Командир   крикнул
добровольцев, нас набралось сорок человек, ну, и ударили в  штыки.
Хунхузы, как и все разбойники, оказались трусливы, знала кошка чье
мясо съела, словом, они дрогнули и побежали. С нашей стороны в бою
участвовали  сто  семьдесят пять человек, а  хунхузов  было  более
четырех  сотен.  У нас они убили одного казака, ранили  офицера  и
барабанщика,  а  сами  потеряли до пятидесяти  человек.  Еще  дней
десять прочесывали мы всю округу до моря, уничтожали мелкие  банды
хунхузов, а всех подозрительных удаляли с нашей территории...

После  окончания  гимназии во Владивостоке Иван Ивашников  приехал
домой,  в  станицу, надеясь за зиму подготовиться к поступлению  в
университет, да и отцу помочь в хозяйстве. Однажды, ранней  весной
это  было,  в их двор заехал станичный атаман, спрыгнул со  своего
конька,  неторопливо поговорил с отцом и вышедшим во двор дедом  о
погодах,  поинтересовался, когда они думают  начинать  распахивать
южные  склоны,  с  которых снег уже сошел,  а  потом  велел  Ивану
собираться.
-  Опять хунхузы пошаливать стали. Дет двадцать прошло, как мы  их
под   Никольском   распатронили,  страх  у  них  пропал...   Днями
отправляйся в путь. Доберешься до Имана и поступишь в распоряжение
к начальнику участка подъесаулу Новицкому.
Видя  недовольство отца, атаман, свирепея, твердо сказал, - Завтра
же.  Коня  не брать, служить будешь в Амурско-Уссурийской казачьей
флотилии. Глядишь, на пароходе накатаешься, речником станешь..., -
пошутил атаман.
Круто  повернулся, шагнул к коньку, ногу в стремя и, уже в  седле,
повторил, - Завтра же!
-  Ишь,  раскомандовался, - пробурчал вслед ему отец. Считая  сына
разбалованным городом и наукой, с этой весны собирался он приучать
к  нелегкому  крестьянскому труду, хотя дед и твердил,  что  время
упущено и толку все равно уже не будет.
-  Кончил  гимназию,  пусть  дальше  учится.  В  Москву  едет  или
Петербург, глядишь, лет через пять инженером-путейцем вернется,  в
нашу  станичку чугунку проведет, на паровозе покатает, - частенько
шутил  он,  как  бы  приучая отца к мысли, что уж  если  дал  сыну
образование  в  гимназии, не стреножь, отправляй  учиться  дальше.
Отец  же остро жалел землю, которой было с избытком, не было  лишь
сил  обработать, а сдавать в аренду китайцам-корейцам, как  делали
многие, он не хотел, воспитанный кормиться своими руками.
Деда  Иван  очень  любил. Это по его настоянию  послали  Ивана  во
Владивосток в гимназию. Крестьянской же работы Иван не чурался, но
и   чувствовал,  что  приходится  ему  напрягаться.  Не  то,   что
сверстники, у которых любое дело выходило как бы самим собой.
- Привычки нет, - отмечал дед, глядя, с каким усердием и старанием
запрягал ли внук коня, шел за плугом или плотничал.
В  Имане  Ивана  направили на строящийся пароход,  где  предстояло
служить,  до заморозков, пока река не станет. Прибыв в  затон,  от
которого  раздавался звонкий стук клепальных молотков, Иван  нашел
свой  пароход  и  представился  его капитану  -  крепко  пожилому,
бородатому,  невысокому,  с  цепкими  глазами  человеку  в  шинели
путейского инженера.
- Казак Иван Ивашников прибыл для прохождения службы.
-  Иван  Павлович Ювачев,улыбнулся,  внимательно  оглядел парня  и  задумчиво  произнес,  -
Тезка,  значит.  Что же, рад познакомиться, надеюсь,  не  подведем
друг друга...
В  1878  году окончил Морское техническое училище Корпуса Флотских
штурманов,  после  чего  был направлен для прохождения  службы  на
Черное  море, где вошел в военную организации "Народной воли".  По
поручение  М.Ю.Ашенбреннера  создал  революционный  кружок   среди
молодых офицеров флота и армии в городе Николаеве. В феврале  1883
года  по  предательству Дегаева был арестован и вместе с  Людмилой
Волкенштейн  предстал перед судом по "Процессу военной организации
партии "Народная воля". Суд проходил с 24 по 28 сентября 1884 года
в   Петербурге.  Кроме  двух  женщин  -  Веры  Фигнер  и   Людмилы
Волкенштейн  -  перед  царским  судом  предстали  еще   двенадцать
человек, в том числе шесть офицеров: подполковник М.Ю.Ашенбреннер,
мичман И.П.Ювачев, поручик артиллерии Н.М.Рогачев, лейтенант флота
барон  А.П.Штромберг,  штабс-капитан  артиллерии  Н.А.Похитонов  и
поручик А.П.Тихонович.
Особенно  поразило  царских сатрапов то, что среди  революционеров
они  видели  заслуженных  боевых офицеров, имевших  многочисленные
награды Ашенбреннера и Похитонова. На суде русские офицеры  твердо
и  настойчиво  проводили свои революционные взгляды.  Так,  штабс-
капитан  Н.Д.Похитонов  в  своем  последнем  слове  говорил,  что,
участвуя  в войне за освобождение болгар от турецкого ига,  видел,
что  "братушки" живут гораздо свободнее, чем русские;  на  книжном
рынке  он увидел такие книги, появление которых в России немыслимо
и  карается каторгой. На процессе Ювачев был приговорен к смертной
казни   через  повешение,  вскоре  замененной  пятнадцатью  годами