силу: от лучшей гипотезы, вообще говоря, не требуется  иметь  дополнительное
эмпирическое содержание  по  сравнению  с  предшественницей.  Для  признания
теории достаточными условиями являются скорее ее формальная  корректность  и
выдержанность в рамках неоклассической традиции. Таким образом,  методология
неоклассического микроэкономического анализа может быть охарактеризована как
методологический     фальсификационизм     с     существенным      элементом
конвенционализма, причем именно этот последний в конечном  счете  определяет
множество "научных" теорий4 .
   И действительно:  научная  парадигма  (или  исследовательская  программа)
микроэкономической  теории  базируется  на  "твердом  ядре"5  экономического
подхода  -  предпосылке  о   рациональности   действующего   субъекта,   его
максимизирующем поведении, равновесных решениях. К этим положениям в  рамках
конвенционально принятых разработок  неоклассической  микроэкономики  rnodus
tollens6 не приложим. Все эмпирические наблюдения, которые не согласуются  с
этим  ядром,  призван  объяснять  гибкий   "защитный   пояс",   т.е.   набор
вспомогательных гипотез, которые позволяют списать несоответствие  теории  и
фактов либо на изменение  граничных  условий,  либо  на  неучтенные  факторы
(ограничения ceteris paribus, которые можно учесть ex post и  модифицировать
задним числом), либо, наконец, - на знаменитое фридмановское as if (индивиды
ведут себя так, как если  бы  они  максимизировали  такую-то  функцию).  Эта
последняя вспомогательная гипотеза особенно сильна - она  позволяет  спасать
такие положения теории, которым, казалось бы, никак не  ужиться  с  фактами.
Классический пример -  кривые  безразличия  в  теории  потребителя,  который
отнюдь не сверяется  с  ними,  когда  ходит  по  магазинам.  Принимая  такой
методологический подход, неоклассическая теория тем самым берет  на  себя  в
некотором роде "миссионерскую" задачу: люди просто не осознают, что они (или
их репрезентативный агент)  в  действительности  ведут  себя  рационально  в
соответствии  с  определением  теории,  которая  как  бы  просвещает  их   и
рассказывает об "истинной" сути их поведения.
   Построенные  таким  образом  "защитные  порядки"  неоклассической  теории
выглядят  поистине  неуязвимыми  -  и  все,  что  остается  ученым   -   это
рафинирование формальной техники и создание "защитного пояса" от тех фактов,
которые приходится объяснять ex post.  Прогресс  науки  определяется  отныне
только ходом ее развития, ее внутренней логикой, он замкнут на модели хотя и
конвенционально приемлемые, но либо в принципе не тестируемые (примеры
   см. выше), либо такие, о предсказательной  силе  которых  можно  говорить
лишь с высокой долей  условности  (такова  теория  реальных  бизнес-циклов).
Иными словами, научное творчество получает возможность не  заботиться  более
не только о  реализме  предпосылок,  но  -  до  некоторой  степени  -  и  об
аккуратности предсказаний.
   Следует признать, что многие чисто дедуктивные по происхождению  гипотезы
сыграли роль  весьма  плодотворной  "положительной  эвристики",  т.е.  "ряда
доводов, более или менее ясных, и предположений, более или менее  вероятных,
направленных на то,  чтобы  изменять  и  развивать  "опровержимые  варианты"
исследовательской  программы,  модифицировать  и   уточнять   "опровержимый"
защитный пояс." (Лакатос, op.cit., с.84). Таковы,  например,  теорема  Коуза
или теорема Модильяни-Миллера, каждая из которых не  просто  породила  целые
направления экономической науки, но  непосредственно  повлияла  на  реальную
жизнь. Нельзя также  забывать  и  о  том,  что  в  рамках  методологического
фальсификационизма ни одна  теория  (пусть  даже  и  фальсифицированная)  не
должна быть  элиминирована,  пока  не  найдена  лучшая  альтернатива  -  это
обстоятельство,  например,  способно  служить  оправданием  теории  реальных
биз-нес-циклов. Однако ресурсы дедуктивной положительной  эвристики  все  же
конечны - и уже существуют  области,  в  которых  замыкание  на  нее  сужает
описательные возможности науки, игнорирует новые  факты,  в  конечном  счете
блокирует прогрессивные  сдвиги  теории.  И  тут  на  помощь  должен  прийти
эксперимент.
   II. Экспериментальная экономика как положительная эвристика.
   Экспериментальная экономика - сравнительно  новая  область  экономической
науки, начало которой положили работы Эдварда Чемберлина -  по  эмпирической
проверке достижимости рыночного равновесия; Вернона Смита - по  тестированию
теоретических результатов аукционных торгов; и  Мостеллера  и  Ноуджи  -  по
индивидуальному принятию решений в условиях риска7.
   Помимо  дальнейшей  разработки  этих  направлений  исследований,  широкое
развитие по-лучили  экспериментальные  проверки  результатов,  полученных  в
теории игр; моделей выявления предпочтений в  отношении  общественных  благ;
координации   эксплицитно   несогласуемых   действий.    Об    окончательной
легитимизации  экспериментальной  экономики  как   самостоятельной   области
исследований  свидетельствует   недавний   выход   "справочной   книги"   по
экспериментальной экономике8.
   Как явствует из  приведенных  примеров,  экономический  эксперимент  -это
прежде  всего  тест  предсказаний  экономической  теории.  Вооруженный  теми
теоретическими   достижениями,    которые    принято    рассматривать    как
"непроблематичное исходное знание" (в смысле Поппера), исследователь  входит
в аудиторию, проводит тест - и нередко получает  такие  результаты,  которые
систематически противоречат всем предсказаниям теории9. Такой  результат  не
просто ставит под сомнение  качество  конкретной  модели:  он  чреват  более
серьезными последствиями для всего  экономического  подхода.  Прежде  всего,
оказывается под вопросом "непроблематичность" исходного знания: быть  может,
те обстоятельства, которые казались очевидными ученому-экономисту, на  самом
деле отнюдь не очевидны для  участников  эксперимента.  Гипотезу  приходится
перепроверять, заново формулируя условия  эксперимента  (постановку  задачи,
требования к участникам эксперимента, обстановку в аудитории и др.) - а  это
уже новая, гораздо менее предопределенная задача, чем решение математической
модели.
   Во-вторых - и это, быть может, еще  важнее,  -  приходится  задуматься  о
границах  применимости  подходов  стандартной  экономической  теории.   Если
аксиомы   индивидуального   поведения    рассматриваются    как    постулаты
рациональности, то их систематическое нарушение означает или то, что люди  в
массе своей иррациональны (что ставит под сомнение сам экономический подход,
поскольку  рациональность  положена  в   основу   ее   "твердого   ядра"   и
рассматривается как достаточно подтвержденное эмпирическое  обобщение);  или
же то, что надо переосмысливать концепцию рациональности. В самом  деле:  до
минирующее   в   экономике   инструментальное   понимание   этого    понятия
("рационально  то,   что   в   наибольшей   степени   соответствует   хорошо
сформулированным целям субъекта"), в первую очередь, является не единственно
возможным  (достаточно  вспомнить  такие  интерпретации,  как  "ограниченная
рациональность" Саймона, рациональность как "внутренняя  непротиворечивость"
Сена, "функциональную рациональность" Вебера, Мангейма и ми. др.).  А  кроме
того,  в  свете  экспериментальных  данных  инструментальная  рациональность