Не зря, должно быть, сын востока,
   Он до конца являл черты
   Своей крутой, своей жестокой
   Неправоты.
   И правоты.
   Но кто из нас годится в судьи -
   Решать, кто прав, кто виноват?
   О людях речь идет, а люди
   Богов не сами ли творят?
   Не мы ль, певцы почетной темы,
   Мир извещавшие спроста,
   Что и о нем самом поэмы
   Нам лично он вложил в уста?
   Не те ли все, что в чинном зале,
   И рта открыть ему не дав,
   Уже, вставая, восклицали:
   "Ура! Он снова будет прав... "?
   Мы звали - станем ли лукавить? -
   Его отцом в стране-семье.
   Тут ни убавить,
   Ни прибавить, -
   Так это было на земле.
   То был отец, чье только слово,
   Чьей только брови малый знак -
   Закон.
   Исполни долг суровый -
   И что не так,
   Скажи, что так...
   О том не пели наши оды,
   Что в час лихой, закон презрев,
   Он мог на целые народы
   Обрушить свой верховный гнев...
   А что подчас такие бури
   Судьбе одной могли послать,
   Во всей доподлинной натуре -
   Тебе об этом лучше знать.
   Но в испытаньях нашей доли
   Была, однако, дорога
   Та непреклонность отчей воли,
   С какою мы на ратном поле
   В час горький встретили врага...
   И под Москвой, и на Урале -
   В труде, лишеньях и борьбе -
   Мы этой воле доверяли
   Никак не меньше, чем себе.
   Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
   Чтоб жизнь от смерти отстоять,
   Тут ни убавить,
   Ни прибавить, -
   Ты помнишь все, отчизна-мать.
   Ему, кто все, казалось, видал,
   Наметив курс грядущим дням,
   Мы все обязаны победой,
   Как ею он обязан нам...
   А. Т. Твардовский
      Приходит к Сталину Поскребышев и начинает жаловаться на  маршала  Ро-
коссовского, что тот ведет аморальный образ жизни: имеет жену, а  в  лю-
бовницах у него Валентина Серова, и т.д., и т.п.
   - А как воюет товарищ Рокоссовский?
   - Воюет он прекрасно. Войска 2-го Белорусского фронта освобождают го-
род за городом, одерживают одну победу за другой...
   - Ну хорошо. Идите!
   Поскребышев уходит, а затем все-таки возвращается.
   - Так что же делать с Рокоссовским, товарищ Сталин?
   Сталин подумал и произнес:
   - Завидовать...
      Как известно, Сталин всегда работал ночами. И  вот  как-то  ночью  он
снимает телефонную трубку, набирает номер.
   - Берия! Я слышал, ты в свое время был за раздел Грузии?
   - Так я же, товарищ Сталин, уже тогда во всем покаялся, и я, как  из-
вестно, ни от кого это не скрываю...
   - Да это не я... Это Каганович говорит. Ну ладно, спокойной ночи.
   Затем Сталин опять снимает трубку.
   - Алло! Каганович? Ты что - еврей?
   - Так это же всем известно. Я не держу это в тайне.
   - Ну, ладно... Это не я - это Берия говорит. Спокойной тебе ночи.
   Положил Сталин трубку и сам себе говорит:
   - Что за характер у меня! Пока спокойной ночи своим друзьям не  поже-
лаю, не могу спокойно уснуть.
      В приемной Сталина стоит маршал Жуков и ждет аудиенции. Спустя  неко-
торое время, выходя из кабинета Сталина, он ворчит себе под нос:
   - Вот усатая сволочь! До чего страну довел!
   Поскребышев услышал это и тут же донес Сталину. Сталин вызывает Жуко-
ва.
   - Вы кого это имели в виду, товарищ Жуков?
   - Я имел в виду Гитлера, товарищ Сталин.
   - А вы кого имели в виду, товарищ Поскребышев?
      Первые дни войны. В приемной у Сталина толпятся много генералов. Про-
ходя мимо, ни на кого не глядя, Сталин, кивая на  одного  из  генералов,
говорит:
   Расстрелять!" Но генерала никто не хватает, он едет домой,  прощается
со своими близкими, в доме у него плач, стенание, но  никто  за  ним  не
приезжает.
   Проходит ночь, другая, у генерала инфаркт. Проходят месяцы,  годы.  У
генерала второй инфаркт... Наконец война кончилась.  Прием  в  Кремле  в
честь Победы.