мне дашь 10 рублей, то я тебя прекрасно сагитирую против советской влас-
ти, а если дашь 5 рублей, я  тебя  великолепно  сагитирую  за  советскую
власть". Ты знаешь, я всегда спрашиваю: "Этот человек хороший  или  пло-
хой?" А вот к старости я начинаю понимать: нет белого и  черного.  Умный
человек тебе докажет, что такой-то - хороший, и он же докажет; если  ему
надо, и искренне докажет, что это плохой человек,
   Ю.: А ты умеешь смотреть с обеих сторон?
   Р.: Я стараюсь. Я очень стараюсь быть объективным. Кстати, многие  из
моих достаточно умных друзей считают, что человек не может  быть  объек-
тивным. Я думаю, что может.
   Ю.: Объективность - это и значит находиться  посередине  между  двумя
точками зрения.
   Р.: Может быть, ты здесь и прав. Объективность - это значит как можно
больше абстрагироваться от своего видения, от своих мозговых клеток.
   Ю: Ты бывал в комнате смеха?
   Р.: В детстве часто бывал.
   Ю.: Ты заразительно смеялся?
   Р.: Очень. Я всегда, когда вижу что-нибудь смешное, хохочу очень  за-
разительно. Я даже над собой смеюсь.
   Ю.: А если ты попадаешь в комнату, где самые обычные зеркала,  но  их
много, и ты видишь 20-30 собственных отражений?
   Р.: Меня бы это очень раздражало.
   Ю: Раздражало... Понимаешь ли ты, что мог бы быть совсем другим, если
бы жизнь сложилась по-другому, и у тебя могло бы быть 20-30 других обли-
чий?
   Р.: Что понимать под словом "другой"? Да, я, может быть, не занимался
бы книжной торговлей. Хотя я считаю, что нашел в этом себя. Может  быть,
я не любил бы юмор, - но не думаю: все-таки это гены... Как бы моя жизнь
ни сложилась, я никогда бы не смог убить человека. Не смог бы даже  уда-
рить...
   Ю.: И ты не допускаешь, что мог  бы  стать  преступником,  политиком,
мерзавцем, что терпеть не мог бы анекдоты?
   Р.: Я немножко мерзавец и сейчас, и немножко преступник. Когда я  был
маленьким, я воровал у соседей деньги из карманов. Когда мне было девять
лет, я из дома украл страшно дорогую, ценную вещь...
   Ю.: Понимаешь ли ты, что все люди, которые провинились  перед  тобой,
не понравились тебе, оттолкнули тебя, - что они не виноваты в этом,  что
так уж сложилась жизнь?
   Р.: Конечно. В ярости я могу это забыть, но потом я это  вспоминаю  и
понимаю. Осуждать легче всего. Тяжелее всего понять.
   Ю.: Наша беседа похожа на то, как два попутчика в купе встретились  и
начинают разговаривать. Мы с тобой надеемся на интересный разговор. Или,
может быть, это похоже на то, как знакомятся юноша и девушка? Мы надеем-
ся на удачу. Что ты в грязь лицом не ударишь, что  я  задам  тебе  умные
вопросы. Они надеются, что полюбят друг друга...
   Р.: Нет, все это не похоже. Это похоже на беседу  умного  человека  с
мудаком. В данном случае я считаю тебя человеком даже не просто умным, а
человеком действительно от Бога.
   Ю.: А почему ты себя считаешь мудаком?
   Р.: Потому что я мудак.
   Ю.: Почему ты мудак?
   Р.: Ну потому что я дикий невежда. Я начал  читать,  когда  мне  было
пять лет. И читал страшно много. И в то же время я очень многого из  то-
го, что считается необходимым для нормального человека, не читал. Я могу
тебе сказать, тебе, кто считает выше себя только одного Набокова...
   Ю: Ты заблуждаешься. Я всех великих писателей считаю великими  людьми
и ставлю выше себя.
   Р.: Нет, ты мне говорил, что выше тебя только  Набоков,  Ходасевич  и
кто-то еще, не помню.
   Ю.: Не было такого!
   Р.: Я немного нервничаю, разговаривая с великим человеком. Ты от  Бо-
га, а я даже Достоевского не читал. С начала до конца не прочел ни одной
книги Достоевского. И даже не начал ни одной книги Набокова. Зато прочи-
тал все тридцать томов Горького, в детстве - Гюго с первого тома до пос-
леднего. Мне так захотелось - все пятнадцать томов  прочитать.  Бальзака
читал, там еще что-то... Поэзия - я страшно любил Константина  Симонова,
почти всего знал наизусть. А Пастернака я не знаю, Цветаеву не знаю, Ах-
матову... То есть я знаю, что есть такие поэты, читал их стихи...
   Ю.: Скажи, кроме твоей необразованности, еще что-нибудь тебя безобра-
зит, уродует?
   Р.: Да, мой ужасный, с детства испорченный вкус.
   Ю.: Вкус к вещам, одежде, людям?
   Р.: К людям, к музыке, к женщинам, к вещам и т.д.  Я  получаю  колос-
сальное удовольствие от Шаинского...
   Ю.: Бог троицу любит. Назови еще третье, из-за чего ты мудак в  своих
собственных глазах.
   Р.: Все-таки слово "мудак" не подходит. "Мудак" -  прекрасное  слово.
Говно. Я говно.
   Ю.: Итак, первый пункт - необразованность, второй -  плохой  вкус,  а
третье?
   Р.: Не необразованность. Я кончал институт, у меня  высшее  образова-
ние. И в школе, слава Богу, учился. Невежество.
   Ю.: Необразованность и невежество - синонимы. Третье?
   Р.: Третье, наверное, это мое отношение к женщинам, к  жизни.  Именно
это главное.
   Ю.: Тогда ты не мудак и не говно, а просто  достаточно  несовершенный
человек. Но ведь ты знаешь многих выдающихся людей - и кто же из них са-
мо совершенство, или хотя бы приближается к нему?  Явлинский,  Окуджава,
Весник?..
   Р.: Я никогда никому не завидовал. Но все-таки было три человека, ко-
му я завидовал белой завистью. Это Муслим Магомаев, когда он пел "Бухен-
вальдский набат". Страшно завидовал, что он может  так  петь.  Завидовал
Леве Оганезову, потому что он фантастически играет на пианино. И был еще
третий. Он был энциклопедически образован и умел это преподнести.
   Ю.: Видимо, когда ты постарел, ты перестал завидовать? А если  бы  не
это, ты бы мне тоже завидовал?
   Р.: Тебе - нет: ты - как многие, у кого гений и злодейство не  только
совместны, но не могут существовать друг без друга.
   Ю.: Ты говорил, что в каждом человеке много говна. Но ведь свое говно
не пахнет.