Володыёвский подбежал, чтобы помочь старику,  и  они  вдвоем  уложили
девушку, не подававшую признаков  жизни,  на  софу.  Стали  приводить  в
чувство. Прибежала старая  ключница  с  сердечными  каплями,  и  девушка
открыла наконец глаза.
   - Вам тут делать нечего, - сказала рыцарям старуха. - Ступайте в  тот
покой, а мы уж тут сами справимся.
   Мечник увел гостей.
   - Лучше бы этого не было, - говорил обеспокоенный хозяин. - Вы  могли
забрать с собой этого  несчастного  и  пристрелить  его  не  у  меня,  а
где-нибудь по дороге. Как же теперь ехать, как бежать, когда девушка еле
жива? Того и гляди совсем расхворается.
   - Так уж оно сталось, - сказал Володыёвский. - Усадим панну в карету,
потому что бежать вам надо непременно, ведь месть Радзивилла  никого  не
щадит.
   -  Может  статься,  и  панна  скоро  придет  в  себя?  -  заметил  Ян
Скшетуский.
   - Удобная карета готова и уже запряжена, Кмициц ее привез с собою,  -
сказал Володыёвский. - Поди, пан мечник,  скажи  панне  Александре,  как
обстоит дело, и про то скажи ей, что медлить нельзя, пусть  соберется  с
силами. Нам непременно надо уехать, а то к  утру  сюда  могут  нагрянуть
радзивилловцы.
   - Это верно! - промолвил мечник. - Пойду скажу ей!
   Он вышел и через некоторое время  вернулся  с  Оленькой,  которая  не
только успела оправиться, но была уже одета в  дорогу.  Только  лицо  ее
пылало, и глаза лихорадочно блестели.
   - Едем, едем! - повторила она, войдя в покой.
   Володыёвский на минуту вышел в сени, чтобы послать людей за  каретой,
а когда он вернулся, все стали собираться в дорогу.
   Спустя четверть часа за окнами раздался стук колес и конский топот по
булыжникам, которыми был вымощен двор у крыльца.
   - Едем! - сказала Оленька.
   - В путь! - воскликнули офицеры.
   Внезапно дверь распахнулась настежь, и Заглоба, как бомба,  влетел  в
комнату.
   - Я остановил расстрел! - крикнул он.
   Оленька мгновенно побелела как стена, казалось, она снова упадет  без
чувств; однако никто этого  не  заметил,  все  взоры  были  обращены  на
Заглобу, который пыхтел, как кит, силясь перевести дух.
   - Ты, пан, остановил казнь? - с удивлением  спросил  Володыёвский.  -
Это почему же?
   - Почему?.. Дай  дух  перевести...  А  потому,  что,  не  будь  этого
Кмицица, не будь  этого  достойного  кавалера,  все  мы,  присутствующие
здесь, висели бы со вспоротым брюхом на кейданских  деревьях!  Уф!..  Мы
хотели убить нашего благодетеля! Уф!..
   - Как так? - крикнули все хором.
   - Как так? А вот прочитайте это письмо, в нем вы найдете ответ.
   С этими словами  Заглоба  протянул  Володыёвскому  письмо;  тот  стал
читать, поминутно прерывая чтение и поглядывая на товарищей: это было то
самое письмо, в котором Радзивилл с горечью упрекал Кмицица за  то,  что
по настойчивому его заступничеству он не казнил их в Кейданах.
   - Ну как? - всякий раз повторял в перерыве Заглоба.
   В конце письма Радзивилл, как известно, приказывал привезти в Кейданы
мечника и Оленьку. Пан Анджей, видно, потому и имел при себе это письмо,
что хотел, если понадобится, показать его мечнику; однако дело до  этого
не дошло.
   Не оставалось ни тени сомнения, что, не будь Кмицица, оба Скшетуские,
Володыёвский и Заглоба были бы безо всякой пощады убиты в Кейданах сразу
же после заключения известного договора с Понтусом де ла Гарди.
   - Друзья, -  сказал  Заглоба,  -  если  вы  и  теперь  прикажете  его
расстрелять, клянусь богом, брошу вас, знать вас тогда не хочу!
   - Об этом и разговору нет, - ответил Володыёвский.
   - Ах! - воскликнул Скшетуский, хватаясь за голову. -  Какое  счастье,
что отец не стал возвращаться к нам с письмом, а прочитал его тут же  на
месте.
   - Ты, пан, видно, в темя не колочен! - воскликнул Мирский.
   - Ну, каково! - воскликнул Заглоба. - Всяк на моем месте первым делом
бросился бы к вам читать письмо, а молодцу тем временем набили бы голову
свинцом. Но когда мне принесли бумагу, которую нашли при нем, меня будто
осенило, да и очень я от природы любопытен. Двое солдат с  фонарями  шли
впереди и уж были на лугу. Я  им  и  говорю:  "А  ну-ка  посветите  мне,
погляжу я, что тут написано..." И давай читать. Верите, в глазах у  меня
потемнело, будто кто по лысине кулаком меня ахнул. "Ради Христа, говорю,
пан кавалер, да почему же ты не показал это письмо?" А он  мне  на  это:
"Не захотел!" Такой дьявол гордый даже в минуту смерти. Ну, бросился я к
нему на шею и давай его обнимать! "Голубчик! - говорю. - Да когда бы  не
ты, давно бы нас воронье сглодало!" Велел его назад вести,  а  сам  чуть
коня не загнал, чтобы вам поскорее все рассказать! Уф!..
   - Удивительный человек, видно, в нем одинаково что добра, что худа, -
сказал Станислав Скшетуский. - Если бы такие не захотели...
   Но не успел он кончить,  как  дверь  распахнулась,  и  солдаты  ввели
Кмицица.
   - Ты свободен, пан кавалер, - обратился к пану Анджею Володыёвский, -
и покуда мы живы, ни один из нас не посягнет на  твою  жизнь.  Какой  же
отчаянный ты человек, что сразу не показал нам это письмо! Мы бы тебя не
стали трогать! -  Затем  он  обратился  к  солдатам:  -  Ступайте,  всем
садиться на конь!
   Солдаты ушли, и пан Анджей остался один посреди покоя. Лицо его  было
спокойно, но мрачно; не без кичливости смотрел он на стоявших перед  ним
офицеров.
   - Ты свободен! - повторил Володыёвский. - Можешь  идти  куда  хочешь,
даже к Радзивиллу воротиться, хоть и больно нам смотреть на благородного
рыцаря, который помогает изменнику против отчизны.
   - Ты, пан, прежде хорошенько подумай, -  ответил  Кмициц,  -  заранее
предупреждаю, что ворочусь я только к Радзивиллу!
   - Чтоб его гром убил, этого кейданского тирана! - воскликнул Заглоба.
- Присоединяйся ты лучше к нам. Будешь нам товарищем и любезным  другом,
а родина-мать простит тебе твои вины!
   - Ни за что! - с силою сказал Кмициц.  -  Бог  рассудит,  кто  вернее
служит отчизне, вы  ли,  начиная  на  свой  страх  смуту,  я  ли,  служа
господину, который один только может спасти несчастную Речь  Посполитую.