безуспешно.  Чиновник  опустошил  чемодан,  отложив  отдельно все  стекло --
колбы, призмы и линзы, медные приборы  -- в другую кучу, резиновые трубки --
в третью; затем он взвесил каждую из них, записав все на бланке. После этого
он  минут десять  искал  в  справочнике  цену  на стекло,  медь  и резиновые
изделия, а также на ртутную лампу, а так как там таких категорий не было, то
прошло еще с  четверть  часа. Наконец,  он составил столбик цифр, сложил их,
проверил, чтобы не ошибиться, и заявил с триумфом:
     "Na-- Ja, ja,  Sie  haben was zu bezahlen! Sie bezahlen zwef Mark  funf
und  vierzig  Pfennig".  Это  значит  примерно  --  "Да,  да,  вам  придется
раскошелиться.  Вы  должны  заплатить  две  марки   сорок  пять  пфеннигов".
Шестьдесят два цента за три четверти часа истраченного времени.
     В  Берлине  Вуд продолжал  свои  опыты,  вместе  с  профессором Джемсом
Франком, будущим нобелевским лауреатом. Еще  до  этого они изучали совместно
уменьшение  интенсивности  флуоресценции  паров  йода  при  введении  в  них
химически инертных газов. Теперь  они сделали важное  открытие -- что если к
гелию примешать пары йода, то спектр, состоящий из одиночных линий,  который
Вуд открыл за несколько недель перед этим, превращается,  при освещении пара
зеленой линией ртути, в сложнейший спектр  из многих сотен линий. Теоретики,
занимавшиеся вопросом атомных и молекулярных спектров, не были  в  состоянии
объяснить новый эффект, и только через много лет выяснилась его сущность. Но
об этом речь будет  дальше. Работа  с Франком  была через  несколько  недель
закончена, и статья  об  ее  результатах послана  в  английские  и  немецкие
журналы.
     Затем Вуды всей семьей поехали в Сен-Мориц на Рождество, чтобы заняться
зимним спортом. Здесь он в первый раз в жизни увидел настоящие лыжи, и после
этого уже  не  хотел и смотреть на коньки  и сани. Ледяная дорожка за отелем
совершенно его  не привлекала. Он отказался брать  уроки,  но наблюдал,  как
катаются с  гор специалисты этого  дела,  и купил себе  книгу "Как ездить на
лыжах,  не проливая слез",  или  что-то в этом роде, и через  неделю уже мог
проделывать на  малой  скорости  нечто, что  сам он  оптимистически  называл
"телемарком" [Один  из приемов горнолыжного спорта. Ред.]. Через две  недели
даже большая скорость,  без резких  поворотов и остановок уже не пугала его.
Ему страшно нравилось, как сам  он  рассказывает, "когда,  после двух  часов
подъема вверх по  горе  за  деревней, в некоторых  местах  --  "елочкой",  я
спускался навстречу солнцу  и  ветру одним махом, иммунизированный от страха
возбуждением, и, как Марк Твен в рассказе заблудившийся в горах", оказывался
вдруг прямо во дворе отеля".
     Из  Сен-Морица  Вуды поехали в Париж, и  здесь Вуд начал с англичанином
Хемсэлеком   в  лаборатории  Сорбонны   исследование  нового  излучения  при
электрическом разряде, которое  Вуд открыл в  Балтиморе. Одновременно с этим
он  проводил более  точные измерения длины  волн спектра излучения йода, чем
те, которые были сделаны  в Берлине. Ранней весной  Вуд  и его жена ездили в
Сицилию  и  именно там, когда цветы  миндаля были особенно яркими, он сделал
лучшие  из  своих  поразительных  снимков   в  инфракрасных  лучах,  которые
впоследствии   были   выставлены    на   ежегодной   выставке   Королевского
Фотографического  Общества и  опубликованы  в  Illustrated London News.  Они
остановились в отеле "Полити" в Сиракузах, стоявшем на краю глубоких древних
каменоломен Латомии, куда были заключены сотни пленников-афинян после победы
защитников  Сиракуз  над   Алквиадом  в  414  году  до  нашей  эры.  В  этих
каменоломнях  Вуд   также  сделал   несколько  замечательных  "инфракрасных"
снимков.
     "Я очень интересовался  тем  (рассказывает Вуд), что считается  могилой
Архимеда. Читая маленьким мальчиком старый учебник  физики Арнотта, я  нашел
описание винтового водоподъемного  насоса,  изобретенного  Архимедом. Я  сам
построил такой насос, намотав  длинную  свинцовую трубу  на  палку.  История
говорит,  что Архимед мало  ценил  свои механические  изобретения, считая их
недостойными чистой науки, но именно они поражали  воображение простых людей
и  сохранили  в их памяти  его  имя целых  две тысячи лет--  скорее, чем его
вклады в геометрию и математику".
     Вуда тоже иногда раздражает,  когда его "электротаялку", снимки камерой
"с  рыбьим  глазом",  процесс   цветной  фотографии  и  другие  механические
изобретения раздувают в газетах, как его важнейшие достижения. Из Сицилии, в
начале мая 1911 года, они уехали  в Лондон,  где  Вуд был приглашен провести
одно из пятничных вечерних чтений в Королевском Институте, основанном в 1799
году графом Румфордом. Эти "Чтения" происходили еще во времена Гемфри Дэви и
Михаила   Фарадея.  Чтения  эти  носили  полупопулярный  характер,  но  были
"торжественным"  собранием,  на  котором присутствовали почти  исключительно
известнейшие научные деятели в  сопровождении своих супруг. Лекционный зал и
стол в форме подковы оставались в  точности такими же,  как  в те дни, когда
Блэкли нарисовал свою замечательную картину, изображающую Фарадея за столом,
на котором  разложены  маленькие грубые магниты  и катушки, проводящего свое
"пятничное вечернее чтение"  17  декабря 1855 года. Вуд много  раз видел эту
картину, и, будучи молодым  инструктором и Мэдисоне, возможно мечтал  о том,
что в один прекрасный день будет стоять за этим лекционным столом,  покрытым
светящимися  колбами  и трубками, ультрафиолетовыми  лампами, разрядниками и
другими аппаратами. Теперь мечта его должна была осуществиться.
     "После   того,  как  присутствующие  усаживаются  (рассказывает   Вуд),
разговоры в зале затихают, и  лектор со своей семьей (если она присутствует)
вводятся в зал сквозь дверь, до этого закрытую, немного сбоку от лекционного
стола.
     Герцог Нортумберлендский  был в отъезде, и поэтому Гертруда вошла в зал
под руку с графом Кэткарт,  вице-президентом; за  ней  -- моя дочь Маргарет,
под руку с  маленьким  сэром Вильямом  Круксом, который едва  доходил ей  до
плеча и  чьи  длинные седые усы,  оканчивающиеся  остриями,  очаровали ее. Я
замыкал шествие. Последовало короткое вступительное слово, и наконец я стоял
за знаменитым столом, говоря о моих последних опытах с невидимым светом...
     На следующее утро я вернулся в здание Института, чтобы снять аппаратуру
и  расставить в шкафы то, что  я взял у них. Когда я заметил огромные призмы
Николя,  я спросил сэра Джемса Дьюара,  бывшего  директором, нельзя  ли  мне
будет  использовать  их  для  изучения  поляризации  линий  вновь  открытого
резонансного  спектра йода. Существенное  значение имело выяснить,  будут ли
поляризованы все восемнадцать линий флуоресценции  одинаково, или по-разному
при возбуждении свечения монохроматическим поляризованным  светом, например,
зеленой  линией ртутной дуги? Дьюар дал мне прекрасную комнату для  работы и
все необходимые  приборы. Это  была  нелегкая  задача,  так  как  требовался
чрезвычайно  интенсивный поляризованный  свет, большие зеркала  и  линзы для
фокусирования  его на  колбу  с  парами йода,  и  большие призмы Николя  для
поляризации.  Колба была неудобной  для работы,  я сделал большую стеклянную
трубку  с  уплощенным  пузырем  на  одном  конце,  а другой  оттянул в  виде
коровьего рога, загнул  в сторону и окрасил черной краской.  Этот рог служил