орбите вокруг Земли, спасши нас от гибели и дав нам добавочную новую луну.
     Все  было  в  порядке:  героиня, развязка, чек  от  Cosmopolitan  и все
остальное, и вы, вероятно, предполагаете,  что здесь наш  ученый вернулся  и
засел в лаборатории у Джона Гопкинса. Но Вуд не из таких!
     Пока  Трэн окончательно  полировал Роду, доктору  Вуду пришла в  голову
фантастическая  идея--  иллюстрировать роман  в  стиле Жюль Верна, изготовив
серию "настоящих" фотографий,  будто бы снятых прекрасной героиней.  Трэн  и
редакция Cosmopolitan  пришли  в восторг,  и Вуд принялся за работу в  своем
хэмптонском сарае.  Он  изготовлял  пластилиновые модели,  чудодействовал  с
рисунками углем и светом, украл крокетный шар у своих детей и раскрасил его,
чтобы он изображал удаляющуюся землю, видимую сквозь объектив  летящей Роды.
Он фотографировал его, как это бы сделала Рода,, сквозь инфракрасный  фильтр
на панхроматических пластинках. Он делал и фотографировал лунные  ландшафты,
освещенные  косыми  лучами  солнца,  с  круглыми  кратерами и вулканическими
пиками, бросающими длинные тени. Когда он хотел изобразить на переднем плане
Берка  или  Роду,  в шлемах, с кислородными  баллонами и  т.д., он  применял
снимки  водолазов в  скафандрах, вырезанные из журналов. Один, действительно
прекрасный,  снимок изображает "кольцо"  высоко над лунным ландшафтом, с его
сияющим  "ракетным" хвостом. Небо на этих снимках совершенно черное и усеяно
яркими  звездами. На  луне  нет атмосферы, поэтому нет и голубого неба.  Ему
удались замечательные снимки атаки и частичного разрушения астероида лучами,
"сделанные  через  окно  летающего  кольца",  а  также  снимки  столкновения
астероида  с  кометой,  будто  бы  произведенные  через большой  телескоп на
Маунт-Вильсон -- совершенные, красивые и научно-точные "подделки".
     Но,  увы!   Когда  готовые  фотографии   показали   главному  редактору
Cosmopolitan, он поднял руки в отчаянии и сказал: "Я верю, что они прекрасны
в своем роде, но они слишком прекрасны и совершенно не по нашей  линии.  Они
сделают Cosmopolitan похожим на номер Popular Mechanics!"
     Доктор Вуд хочет,  чтобы я не только  восхищался, но и сочувствовал его
борьбе, триумфам и поражениям  на поле литературы. Я  могу восхищаться  им и
даже  завидовать  ему,  но  совершенно  не  вижу,  почему  он  нуждается   в
сочувствии. "Птицы и  цветы" говорят сами за себя. Все знают, что написал их
он,  и книга прекрасно расходится.  Его имя не  было выгравировано  золотыми
буквами на переплете "Человека,  который колебал  Землю".  Он получил  всего
лишь 300 долларов за свое соавторство и Cosmopolitan отказался поместить его
снимки... Разве вот это?
     Я, честно говоря, не верю, что уму когда-нибудь приходило в голову, что
он не только создатель, но и  (слегка загримированный)  герой обоих романов,
и, если  люди  доживут до межпланетных сообщений, он посмертно соберет плоды
своих предсказаний  (как это было с Жюль Верном много лет после его смерти),
несмотря  на  то,  что  имя  его  не  было  напечатано  золотыми  буквами на
переплете, по "технической ошибке".
     Достаточно  грустно,  когда  читаешь,  что  подобные случае  раздражали
Сэмуэля  Джонсона  или  Оливера Гольдсмита.  Когда  это случается  с  Вудом,
который  невинно "забрел"  в  область  поэзии и  литературы, мне  кажется, я
должен бы был заплакать, но я этого  не сделаю. Будь я проклят, если я стану
сочувствовать  автору-любителю,   стихи  которого   выдержали   девятнадцать
изданий, а  псевдонаучные  сенсации были  опубликованы в крупнейших журналах
Америки.



        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

     Вуд участвуете  мировой войне и изобретает  новые методы ее  ведения, в
том числе охоту с дрессированными тюленями за подводными лодками
     В  то время  когда  Вуд  находился  в  Европе,  осенью  1913  года, ему
предложили   принять   участие   на  Конференции  Сольвэ  при  Международном
физическом институте, которая  собиралась в  Брюсселе. На ней присутствовало
около  тридцати виднейших  ученых, в том  числе Эйнштейн,  сэр  Джемс Джинс,
Линдеман,  Резерфорд,  Рубенс,  Ланжевен  и  мадам  Кюри.  Мадам  Кюри  была
единственной женщиной, и при открытии конгресса она попросила присутствующих
воздержаться от курения, так как  не любила  запаха  табака. Однако Институт
снабдил каждого из  членов целым  ящиком гаванских сигар,  и ее просьба была
непопулярна.  На втором  заседании Вуд, в  заговоре с  Джинсом,  вынул  свою
трубку и зажег ее, Джинс последовал его примеру, а потом, один  за другим, и
все остальные потянулись к  сигарам,  Вуд говорит,  что  мадам  Кюри встала,
собрала все свои бумаги и удалилась.
     Примерно в  то же время Вуд  случайно  купил себе маленький  приемник с
телефоном, или "беспроволочный принимающий аппарат", как он тогда назывался.
Дни, когда приемники приносят голоса и музыку  из  эфира в каждый дом,  были
еще далеким  будущим.  Можно  было только  "поймать" телеграфную передачу по
азбуке  Морзе  с Эйфелевой башни или другой станции. Никто,  кроме чудаков и
ученых, приемников не приобретал. Вуд все  же купил его,  научился принимать
по азбуке  Морзе, привез приемник  в Америку  и узнал о начале мировой войны
прежде, чем о ней сообщили газеты; об этом лучше рассказать его собственными
словами.
     "Мы снимали  квартиру на  Авеню Шарля Флокэ  почти под  тенью Эйфелевой
башни.  Однажды по дороге в Сорбонну я проходил мимо электрического магазина
и увидел  на окне маленький детекторный приемник  с  телефоном. Рядом висело
объявление, что. с этим аппаратом можно слушать. сигналы Эйфелевой. башни. Я
подумал,  что интересно будет изучить азбуку Морзе и купил его. Один из моих
друзей, брат С.С. Мак-Клура, который тоже жил на авеню  Шарля Флокэ, работал
со мной, и  мы вместе выучили  азбуку Морзе. Я купил  ему приемник. Мы стали
посылать  и  принимать  депеши  друг  от  друга.  Сигналы  с Эйфелевой башни
приходили с такой энергией, что между кристаллом  и волоском детектора часто
проскакивала искра.
     Когда я вернулся домой, т. е. примерно в конце июня 1914 года, я решил,
что  надо  продолжать  практику с азбукой  Морзе,  чтобы  не  забыть  ее,  и
установил приемник  в Ист Хэмптоне, почти такой  же, как  и  в Париже, но со
150-футовой антенной.  Сигналы  с Уэлл-флит на  мысе Код и немецкой  станции
фирмы "Телефункен" в Сэйвиле, на Лонг Айленде, приходили  с энергией, вполне
достаточной. За  несколько дней до начала войны, ранним августом, я принимал
букву  за  буквой,  по мере  того, как приходили сигналы,  не понимая смысла
самой депеши, как это всегда бывает с новичками. Вдруг передача кончилась, и
я  увидел, что написал:  "Всем германским кораблям на море. Англия  объявила
войну Германии, Следуйте  немедленно в ближайший германский порт.  Ни в коем
случае  не  заходите в  английские и  французские порты", и, в виде подписи,
позывные "Телефункена". Эту  депешу передавали  с перерывами днем и ночью. Я
недоумевал,  почему  передачи делают  по-английски. После  объявления  войны