электронов,   которые   по   его   новой   теории   соответствуют  короткому
ультрафиолетовому излучению, в то время  как на  "водородных"  звездах могло
быть достаточно места для этих орбит благодаря очень  низкому давлению газа.
Такое  объяснение  делало  лабораторные  опыты  бесперспективными,  так  как
свечение в  вакуумной трубке сильно  падает с падением давления, но я все же
решил попробовать.
     Чтобы восполнить потерю  света, которую я ожидал от понижения давления,
я  сделал трубку более трех футов длины. Два конца ее  оканчивались большими
расширениями для электродов  и была отогнуты под прямым углом, так  что свет
от всей  трубки мог выходить сквозь тонкостенное стекло, выдутое на  изгибе.
Трубка  возбуждалась  высоковольтным  трансформатором,  но  при очень  малых
давлениях  показывала только  две или три линии  Бальмера и слабые  признаки
сотен  линий,  которые,  как  мы  теперь   знаем,  объясняются  присутствием
молекулярного  водорода. Идея была  явно  неверной,  но  при  более  высоких
давлениях  линии, которые я искал, становились, гораздо сильнее, а остальные
линии слабели и условия наблюдения улучшались  со  дня на день. В трубку все
время поступал влажный водород через длинную капиллярную трубочку толщиной в
волос,  а  на другом  конце  работал  откачивающий  насос.  На  третий  день
центральная  часть  трубки  светилась  пурпурным  светом  почти  невыносимой
яркости,  и  спектроскоп  показывал,   что  излучаются  только  линии  серий
Бальмера. Мне, наконец,  удалось сфотографировать  двадцать два члена серии,
увеличив  более   чем  вдвое  число  бальмеровских  линий,  наблюдавшихся  в
лабораториях до этого. Дальнейшее  изучение показало, что причиной улучшения
было  то  обстоятельство,  что  теперь  в  трубке  оставались  только  атомы
водорода.  Они и  излучали линии Бальмера,  а молекулы,  состоящие  из  двух
связанных  атомов, давали  весьма  сложный  спектр из  тысяч  линий.  Они  и
сплошной  "фон",  который  их   сопровождает,  и  были  причиной  скрывавшей
коротковолновые линии Бальмера во всех предыдущих работах, Во время работы я
нашел,  что  успех ее  зависит  от того,  что  атомный водород,  создаваемый
сильным   разрядом,    мог   рекомбинироваться   в   молекулы   только   при
соприкосновении со стенками трубки или алюминиевыми электродами. Центральная
часть трубки была настолько удалена от них, что они на нее не действовали, а
водяные пары, поступавшие вместе с  водородом, создавали  пленку на стенках,
"отравлявшую" стенки,  как  показал  Лэнгмюр,  так, что рекомбинация  атомов
водорода на стенках прекращалась.
     Самое же интересное наблюдение было, сделано, когда в  короткий боковой
отросток трубки была помещена для другого опыта  короткая петля вольфрамовой
проволоки. Ее  надо было нагреть добела от  аккумулятора,  чтобы посмотреть,
окажет ли испускание свободных электродов какое-нибудь действие на разряд. К
моему изумлению, проволочка  осталась накаленной добела  и после того, как я
разъединил цепь аккумулятора, хотя она и находилась не на линии разряда, а в
маленькой  боковой  трубочке.  В  этот  момент  в  мою комнату вошел  Астон,
английский физик -- и широко открыл глаза от удивления. Он предположил, что,
может быть,  поразительный  разряд  протекает из главной  линии  на батарею,
которая  одним  полюсом  еще  была  соединена  с  вольфрамовым  волоском.  Я
совершенно  снял  все  провода,  кроме  самой  петельки,  но она  продолжала
светиться,  как  автомобильная лампочка.  Выяснилось,  что вольфрам  вызывал
рекомбинацию атомов водорода в молекулы,  и  тепло,  выделявшееся при  этом,
раскаляло проволочку добела. Результаты этих опытов была опубликованы в двух
статьях   в  Proceedings  of  the  Royal  Society.  Вскоре  после   этого  я
демонстрировал   эффект   исследовательскому   составу   компании  "Дженерал
Электрик"  в  Скинектеди,  сделав  на месте  вакуумную трубку. На  этот  раз
вольфрамовый волосок был смонтирован  в трубочке, ведущей к насосу. Давление
обставляло примерно только 1/700 атмосферного, а атомный газ находился почти
при  комнатной температуре, и все же  в  потоке  холодного атомного водорода
проволочка  накалялась добела. Доктор Лэнгмюр был  очень заинтригован и стал
думать, что же получится с потоком такого газа при атмосферном давлении. Его
размышления привели к  важному изобретению, ибо меньше чем через полгода  он
взял патент на метод атомно-водородной сварки,  который оказался чрезвычайно
ценным:  этим  способом можно сваривать все металлы, не  прожигая  их  и без
трещин".
     Результатом научной оригинальности и энергии Вуда в общественной  жизни
явилось  то, что  судьба  предоставила ему в  это  время возможности частной
лаборатории,  опирающейся  на  большой капитал. Он  встретился  с  Альфредом
Лумисом  во время войны  на полигоне  в Эбердине, а  впоследствии  они стали
соседями  на  Лонг-Айленде.  Лумис   был  мультимиллионером  и  нью-йоркским
банкиром, и в  течение всей  жизни  "для  души" увлекался физикой  и химией.
Лумис был amateur в подлинном французском смысле этого слова -- в английском
языке нет слова, в точности соответствующего ему. Во время войны он  изобрел
"хронограф Лумиса" для измерения скорости полета снарядов. Их дружба привела
к основанию прекрасной лаборатории в Такседо Парке  и заняла большое место в
жизни обоих.  Сказать, что их дружба похожа на отношения Леонардо да Винчи и
герцога Моро будет совершенно неправильно, ибо характер Вуда таков,  что сам
всемогущий бог не смог бы быть его патроном.
     Счастливая совместная работа достигла в 1924 году полного расцвета. Вот
рассказ Вуда  о том,  что, произошло: "Лумис гостил  у  своих  теток  в  Ист
Хэмптоне   и  однажды   зашел  ко   мне,  как   раз   когда   я   работал  в
сарае-лаборатории.  Мы долго разговаривали,  обменивались  рассказами о том,
что видели и слышали  о "применениях науки в войне". Затем мы перешли к теме
о научной работе после войны, и после этого у него вошло в привычку заходить
ко мне каждый  вечер--  очевидно, он находил обстановку  старого сарая более
интересной, если и менее освежающей, чем пляж и местный клуб.
     Однажды  он сказал  мне,  что  если  я  захочу  предпринять  какое-либо
исследование, которое мы  бы могли провести вместе  и которое требует больше
денег, чем позволяет бюджет Отделения  физики, то он с удовольствием возьмет
на себя расходы.  Я рассказал ему  об  опытах  Ланжевена с ультразвуками  во
время войны  и  убитых  рыбах в тулонском арсенале. Это  представляло  собой
широкое  поле  работы  для  физики и  химии,  так как  сам  Ланжевен  изучал
высокочастотные  волны только как средство локации  подводных  лодок.  Лумис
преисполнился энтузиазма, и мы  поехали в  лабораторию  "Дженерал Электрик",
чтобы обсудить вопрос с Уитни и Хэллом.
     В  результате  в Скинектеди  был  построен прибор, который  мы  сначала
Установили в большой комнате гаража Лумиса в Такседо Парке, в Нью-Йорке, где
мы  работали  вместе, убивая рыб и  мышей и  пытаясь выяснить, почему и  как
именно  они были  убиты,  т. е. разрушают  ли волны ткани, или  действуют на
нервы, или же происходит что-нибудь еще.
     Генератор имел очень внушительный вид. В нем были две огромные трубки--
плиотроны, мощностью по два киловатта, целая батарея масляных  конденсаторов
и  переменный конденсатор из параллельных пластинок, типа, знакомого каждому
любителю  радио, но высотой в  шесть футов и в два фута диаметром. Затем там