написанные на ней, можно было  не подвергать никаким  испытаниям. Эта бумага
стала очень  популярной, так как письма  не задерживались цензурой. Это была
обычная почтовая  бумага,  на  которой были  отпечатаны  частые параллельные
линии,  розовые, зеленые и  голубые.  Красная  краска  разводилась  в  воде,
зеленая в спирту, а голубая в бензине. На глаз  бумага  казалась  серой. Так
как практически  любая жидкость,  в  которой  растворены  невидимые чернила,
относится к одному из этих трех классов, одна из цветных линий растворится в
бесцветной жидкости, стекающей с пера, и появятся следы надписи. Я вспомнил,
что несколько лет назад обнаружил, что  китайские белила получаются черными,
как  уголь, на фотографиях, сделанных в  ультрафиолетовых  лучах,  и сказал:
"Предположим, что я написал бы на ней тонкой палочкой китайскими белилами --
тогда  ни  одна  из  линий не  растворится,  и все  же  надпись  можно будет
прочесть, если сфотографировать бумагу".
     "О, нет,  -- ответили они. -- Вы можете писать на ней  даже зубочисткой
или  стеклянной  палочкой без  всякой краски. Цветные  линии вделаны  слегка
мягкими или "липкими", так что они смажутся,  и получатся темно-серые буквы.
Вот вам стеклянная палочка -- попробуйте сами!"
     Я попытался сделать невидимую запись  - мне это не удалось. Но все же я
был уверен, что мне удастся это сделать каким-нибудь способом. На меня нашло
вдохновение, и я сказал:
     "И все-таки я думаю,  что побью вас, если вы дадите мне попробовать еще
раз!"
     "Невозможно! -- сказали они. -- Мы уже испробовали все средства сами".
     Я  сказал: "Хорошо. Все же я попытаюсь. Принесите мне резиновый штамп и
немного  вазелина".  Мне принесли  большой,  гладкий  чистый  штамп  военной
цензуры. Я  натер его вазелином, затем как следует вытер платком, пока он не
перестал  оставлять  следы  на   бумаге.  Затем   я  плотно  прижал  его   к
"шпионоупорной" бумаге, не давая соскальзывать в сторону.
     "Можете ли вы обнаружить здесь надпись?" -- спросил я.
     Они   испытали  бумагу   а   отраженном   и   поляризованном  свете   и
сказали:"Здесь ничего нет".
     "Тогда  давайте  осветим  ее ультрафиолетовыми лучами". Мы  взяли  ее в
кабинку  и положили перед  моим черным окошечком.  На бумаге яркими голубыми
буквами, как будто к ней  приложили штамп,  намазанный  чернилами, светились
слова: "Секретных надписей нет".
     Профессор Вуд, теперь -- в штатском и с пропуском с отметкой "Честный и
преданный"  в   кармане,  снова  начал  путешествовать  по  полям  сражений,
выискивая, не  найдутся ли где-нибудь немецкие сигнальные аппараты. Он начал
свое путешествие в армейском "Кадильяке"  с лейтенантом Винчестером и Дайком
из  Американского  посольства.  Они  ходили  по  траншеям  и  блиндажам,  но
единственный немецкий сигнальный прибор, который они нашли, были примитивные
лампы  с приспособлением для сужения пучка света, сделанные из старых медных
орудийных  гильз, со свечкой на дне и узкой щелью  в боку. О своих последних
днях в Европе после войны Вуд пишет:
     "Перед отъездом из Парижа  меня попросили прочесть в Сорбонне, лекцию с
демонстрациями.  Война  кончилась, и  теперь "все  можно  было  рассказать".
Лекция происходила  18 мая  в  большом зале,  перед аудиторией больше чем из
двухсот человек,  состоявшей из физиков и  армейских офицеров, некоторые  из
них  --  с  дамами. Затемнив  зал  и  включив очень сильную ультрафиолетовую
лампу,  я залил зал тем, что  французы  называли Lumiere Wood ("свет Вуда"),
заставив зубы и глаза ярко  фосфоресцировать, - а разные ткани  -- светиться
мягким сиянием. Платье одной  дамы в центре зала сияло ярким красным светом,
привлекая внимание всех. Каждый смотрел на светящиеся глаза и зубы соседа, и
раздался  взрыв  хохота,  когда я  разъяснил,  что  вставные  зубы  остаются
черными, как уголь. Со своим сигнальным телескопом я продемонстрировал узкий
пучок  света и закончил лекцию лозунгом  Vive  la  France!  (Да  здравствует
Франция!) быстро переданным пятном на стене  азбукой  Морзе.  Сигналы прочло
достаточное количество офицеров, и раздались аплодисменты".



        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

     Семья Вудов путешествует вокруг  света. Спектроскоп переезжает из сарая
во дворец, а кошка становится безработной
     Пятидесятилетие  Вуда  совпало  с  годом  окончания  мировой  войны.  В
последующие годы его научная и общественная деятельность развивалась в таких
темпах, которым могли позавидовать и молодые люди.
     Он ненавидит слова "общественный"  и  "общество", но это не меняет того
факта, что он и вся семья его  очень любят шумное общество и веселье. С 1918
года они  стали космополитами--  летом живя  в  загородных домах  Англии,  в
Париже или Бретани, зимой -- в Сен-Жан де  Люс, или Ceн-Морице, веселились с
самыми  модными  молодыми  людьми  общества  того  периода, и  в тоже  время
встречались со знаменитостями-- коллегами Вуда в его области науки.
     Полный список поездок семьи Вудов через океан, званых обедов, визитов в
Э-ле-Бэн, Баден-Баден, Биар-риц, Венецию  и  Лидо  за двадцатые--  тридцатые
годы дал бы  вам ложное впечатление, что Вуд сам  сделался интернациональным
кутилой и "глобтроттером". В действительности,  в эти же годы  он провел ряд
важнейших  своих   исследований   и  внес  ценнейшие  вклады  в  науку.   Он
действительно  сверхподвижный  человек, но  никогда не  тратит свою  энергию
понапрасну.
     Как только он вышел из армии и вернулся в  Балтимору, он снова принялся
за  работу с парами натрия, которую прервала война.  В 1919 году  он открыл,
что  тонкие  слои  натрия и  калия,  осажденные  на  внутренней  поверхности
кварцевых колб  при температуре жидкого воздуха,  настолько непрозрачны, что
сквозь  них  не видно солнца, но пропускают широкую область  коротковолновых
ультрафиолетовых лучей до длины волны в 2000 ангстрем. Эта работа была важна
в  связи  с новой теорией  оптических  свойств металлов. В  то  же время Вуд
заинтересовался тайной  спектра водорода тем, что, в то время как все земные
источники  получения  светящегося водорода давали  спектр  всего  из  восьми
линий, так называемой серии Бальмера, в спектрах хромосферы солнца и  многих
звезд видны тридцать три члена серии. Результат  этого  исследования  служит
таким  хорошим  примером  того,  как  данные чистой науки  могут приобретать
немедленное практическое значение, что я предоставляю рассказать об этом ему
самому:
     "Бор,  великий  датский  физик,  объяснение  которым  серии Бальмера  в
спектре  водорода  создало  сенсацию на  Бирмингамском  собрании  Британской
Ассоциации, сказал мне, что он считает, что отсутствие серий  высших номеров
в разрядных  трубках  может быть обусловлено большой близостью друг к  другу
атомов  в  газе.  Поэтому  не  могут  осуществиться  более  вытянутые орбиты