демьере роялисты снова приободрились и  подняли  голову.  Но  они  снова
ошиблись, как ошиблись в 1795 г., летом на Кибероне и в вандемьере в Па-
риже; они снова не учли, что хотя массы новых землевладельцев  желают  в
защиту своей собственности создания сильной полицейской власти, хотя но-
вая разбогатевшая на распродаже национального имущества буржуазия готова
принять монархию, даже монархическую диктатуру, но  возвращение  Бурбона
поддержит, может быть, лишь ничтожнейшая доля крупнейшей буржуазии горо-
да и деревни, потому что Бурбон всегда будет дворянским  королем,  а  не
буржуазным, и с ним вернутся феодализм и  эмиграция,  которая  потребует
обратно свои земли.
   И все-таки, так как роялисты были из всех контрреволюционных  группи-
ровок лучше всех организованы, сплочены,  снабжены  активной  помощью  и
средствами из-за границы, имели на своей стороне духовенство, они  и  на
этот раз взяли в свои руки руководящую роль в подготовке низвержения Ди-
ректории весной и летом 1797 г. Это и должно было в конечном счете погу-
бить и на этот раз возглавляемое ими движение. Дело в  том,  что  всякий
раз частичные выборы в Совет пятисот давали ясный перевес правым,  реак-
ционным, иногда даже явственно роялистским элементам. Даже в  самой  Ди-
ректории, находившейся под угрозой контрреволюции, были колебания.  Бар-
телеми и Карно были против решительных мер, а Бартелеми и  вообще  тайно
сочувствовал многому в поднимающемся движении. Остальные три директора -
Баррас, Ребель, Ларевельер-Лепо - постоянно совещались, но  не  решались
ничего предпринять, чтобы предупредить готовящийся удар.
   Одним из обстоятельств, которые очень тревожили Барраса  и  его  двух
товарищей, не желавших без борьбы отдавать свою власть, а может быть,  и
жизнь и решившихся бороться всеми мерами, было то, что генерал  Пишегрю,
прославленный завоеванием Голландии в 1795 г., оказался в лагере оппози-
ции. Он был избран президентом Совета пятисот, главой  высшей  законода-
тельной власти в государстве, и его предназначали в верховные  руководи-
тели готовящегося нападения на республиканских "триумвиров" - так  назы-
вали трех директоров (Барраса, Ларевельер-Лепо и Ребеля).
   Таково было положение вещей летом 1797 г. Бонапарт,  воюя  в  Италии,
зорко следил за тем, что делается в Париже.  Он  видел,  что  республике
грозит явная опасность. Сам Бонапарт республику не любил и  вскоре  рес-
публику задушил, но он вовсе не намерен был допустить эту операцию преж-
девременно, а самое главное, вовсе не желал, чтобы это пошло  на  пользу
кому-либо другому. В бессонную итальянскую ночь он уже ответил себе, что
не всегда ему суждено побеждать только в пользу "этих адвокатов". Но еще
меньше он хотел побеждать в пользу Бурбона. Его тоже, как и  директоров,
беспокоило, что во главе врагов республики стоит один из популярных  ге-
нералов - Пишегрю. Это имя могло в решающий миг сбить  с  толку  солдат.
Они могли пойти за Пишегрю именно потому, что  верили  в  его  искренний
республиканизм, и могли не понять, куда он их ведет.
   Теперь уже без труда можно  представить  себе,  что  должен  был  по-
чувствовать Бонапарт, когда ему прислали из Триеста с такой поспешностью
толстый портфель, отобранный у арестованного графа д'Антрэга, и когда  в
этом портфеле он нашел непререкаемые доказательства измены Пишегрю, тай-
ных его переговоров с агентом принца Конде, Фош-Борелем,  прямые  свиде-
тельства о давнем его предательском поведении  относительно  республики,
которой он служил. Только одна маленькая неприятность несколько замедли-
ла отправку этих бумаг прямо в Париж, к Баррасу. Дело в том, что в одной
из бумаг (и притом в самой важной для обвинения  Пишегрю)  другой  агент
Бурбонов, Монгайар, между прочим рассказывал, что он побывают в Италии у
Бонапарта в главной квартире армии и пытался с ним тоже вести  перегово-
ры. Хотя ничего больше и не было, кроме этих ничего не  значащих  строк,
хотя Монгайар и мог под каким-нибудь  предлогом  действительно  побывать
под чужим именем у Бонапарта, но генерал Бонапарт решил, что  лучше  эти
строки уничтожить, чтобы не ослаблять впечатления касательно Пишегрю. Он
приказал доставить к себе д'Антрэга и предложил ему  тут  же  переписать
этот документ, выпустив нужные строки,  и  подписать  его,  грозя  иначе
расправиться с ним. Д'Антрэг мигом сделал все, что от него  требовалось,
и был спустя некоторое время выпущен (т. е.  ему  было  устроено  мнимое
"бегство" из-под стражи). Документы вслед за тем были Бонапартом отправ-
лены и доставлены Баррасу. Это развязало руки "триумвирам". Они не сразу
опубликовали ужасающую бумагу, которую им доставил Бонапарт, но  сначала
подтянули особенно верные дивизии, затем подождали генерала Ожеро, кото-
рого спешно отрядил Бонапарт из Италии в  Париж  на  помощь  директорам.
Кроме того, Бонапарт обещал прислать из вновь реквизированных  в  Италии
денег 3 миллиона франков  золотом  для  усиления  средств  Директории  в
предстоящий критический момент.
   В 3 часа ночи 18 фрюктидора (4  сентября  1797  г.)  Баррас  приказал
арестовать двух подозрительных по своей умеренности директоров; Бартеле-
ми был схвачен, а Карно успел бежать. Начались массовые  аресты  роялис-
тов, чистка Совета пятисот и Совета старейшин, за  арестами  последовала
высылка их без суда в Гвиану (откуда не  очень  многие  вернулись  впос-
ледствии), закрытие заподозренных в роялизме газет,  массовые  аресты  в
Париже и провинции. Уже на рассвете 18 фрюктидора всюду красовались  ог-
ромные плакаты: это были напечатанные документы, подлинники которых, как
сказано, прислал в свое время Бонапарт  Баррасу.  Пишегрю,  председатель
Совета пятисот, был схвачен и тоже увезен в Гвиану. Никакого сопротивле-
ния этот переворот 18 фрюктидора не встретил. Плебейские массы ненавиде-
ли, роялизм еще больше, чем Директорию, и открыто радовались удару, сок-
рушившему надолго старых приверженцев династии Бурбонов. А "богатые сек-
ции" на этот раз на улицу не вышли, хорошо помня страшный  вандемьерский
урок, который преподал им в 1795 г. при помощи артиллерии генерал  Бона-
парт.
   Директория победила, республика была спасена, и победоносный  генерал
Бонапарт из своего далекого итальянского лагеря горячо  поздравляют  Ди-
ректорию (которую он уничтожил спустя два года) со спасением  республики
(которую он уничтожит спустя семь лет).
   Бонапарт был доволен событием 18 фрюктидора еще и в другом отношении.
Леобенское перемирие, заключенное с австрийцами еще в мае 1797 г., так и
оставалось перемирием. Австрийское правительство вдруг стало летом обна-
руживать признаки бодрости и почти грозить, и Бонапарт прекрасно знал, в
чем тут дело; Австрия, как и вся монархическая Европа,  затаив  дыхание,
следила за тем, что разыгрывалось в Париже. В Италии  ждали  со  дня  на
день свержения Директории и республики, возвращения Бурбонов и  ликвида-
ции поэтому всех французских завоеваний. 18 фрюктидора с разгромом  роя-
листов, с публичным изобличением измены Пишегрю положило конец всем этим
мечтаниям.