пока Бонапарт рассказал об этом своем уединенном ночном размышлении.  Но
ответ на этот заданный себе тогда вопрос он, конечно, дал вполне отрица-
тельный. И в 1797 г. 28-летний завоеватель Италии уже видел в Пие VI  не
запуганного, трепещущего хилого старика, с которым можно  было  сделать,
что угодно: Пий VI был для Наполеона духовным повелителем многих миллио-
нов людей в самой Франции, и всякий, кто  думает  об  утверждении  своей
власти над этими миллионами, должен считаться с их суевериями.  Наполеон
на церковь в точном смысле этого слова смотрел как на удобное  полицейс-
ко-духовное орудие, помогающее управлять народными массами; в  частности
католическая церковь, с его точки зрения, была бы особенно удобна в этом
отношении, но, к сожалению, она всегда претендовала и продолжает претен-
довать на самостоятельное политическое значение,  и  все  это  в  значи-
тельной степени оттого, что  она  обладает  законченной  и  совершенной,
стройной организацией и повинуется как верховному владыке папе.
   Что касается именно папства, то к нему Наполеон относился как к выра-
ботавшемуся исторически и укрепившемуся почти двумя  тысячелетиями  чис-
тейшему шарлатанству, которое выдумали в свое  время  римские  епископы,
ловко воспользовавшись благоприятными для них местными  и  историческими
условиями средневековой жизни. Но, что и такое шарлатанство  может  быть
серьезнейшей политической силой, это он понимал очень хорошо.
   Смирившийся, потерявший лучшие свои земли, трепещущий папа уцелел по-
ка в Ватиканском дворце. Наполеон не вошел в Рим; он поспешил,  покончив
дело с Пием VI. обратно в северную Италию, где нужно было заключить  мир
с побежденной Австрией.
   Прежде всего нужно сказать, что и леобенское перемирие, и последовав-
ший затем Кампо-Формийский мир, и все вообще дипломатические  переговоры
Бонапарт вел всегда по собственному своему  произволению  и  вырабатывал
условия тоже ни с чем, кроме своих соображений,  не  считаясь.  Как  это
стало возможным? Почему это  сходило  ему  с  рук?  Здесь  прежде  всего
действовало старинное правило: "победителей не  судят".  Республиканских
генералов (самых лучших, вроде Моро) австрийцы как раз в  этом  же  1796
году и в начале 1797 г. били на Рейне, а рейнская армия требовала и тре-
бовала денег на свое содержание, хотя с самого начала была хорошо экипи-
рована. Бонапарт же с ордой недисциплинированных оборванцев, которую  он
превратил в грозное и преданное войско, ничего не требовал, а, напротив,
посылал в Париж миллионы золотой монетой, произведения искусства, завое-
вал Италию, в бесчисленных боях уничтожая одну австрийскую армию за дру-
гой, принудил Австрию просить мира. Битва при Риволи  и  взятие  Мантуи,
завоевание папских владений - последние подвиги  Бонапарта  окончательно
сделали непререкаемым его авторитет.
   Леобен - это город в Штирии, австрийской провинции,  которая  в  этой
своей части находится в каких-нибудь 250 километрах от подступов к Вене.
Но чтобы окончательно и формально утвердить за собой все желаемое в Ита-
лии, т. е. все уже завоеванное и все, что еще захочется подчинить  своей
власти на юге, и вместе  с  тем  чтобы  заставить  австрийцев  пойти  на
серьезные жертвы на далеком от Бонапарта западногерманском театре  воен-
ных действий, где французам очень не везло,-  необходимо  было  все-таки
дать Австрии хоть какую-нибудь компенсацию. Бонапарт знал, что хотя  его
авангард и стоит уже в Леобене, но что доведенная до  крайности  Австрия
будет яростно защищаться и что пора кончать. Где же взять эту  компенса-
цию? В Венеции. Правда, Венецианская республика была вполне нейтральна и
делала все, чтобы не дать никакого повода к нашествию, но Бонапарт реши-
тельно никогда не затруднялся в таких случаях. Придравшись к первому  же
попавшемуся поводу, он послал туда дивизию. Еще раньше этой посылки он в
Леобене заключил  с  Австрией  перемирие  именно  на  таких  основаниях:
австрийцы отдавали французам берега Рейна и все свои итальянские  владе-
ния, занятые Бонапартом, а взамен им была обещана Венеция.
   Собственно, Бонапарт решил разделить Венецию: город на лагунах  отхо-
дил к Австрии, а материковые владения Венеции  -  к  той  "Цизальпийской
республике", которую завоеватель решил создать из главной массы  занятых
им итальянских земель. Конечно, эта новая "республика"  являлась  отныне
фактически  владением  Франции.   Оставалась   небольшая   формальность:
объявить венецианскому дожу и сенату, что их государство, бывшее  самос-
тоятельным с момента своего основания, т. е. с середины V в.,  перестало
существовать, так как это понадобилось генералу Бонапарту для  успешного
завершения его дипломатических комбинаций. Он даже  и  свое  собственное
правительство, Директорию, уведомил о том, что собирается сделать с  Ве-
нецией, лишь когда уже начал приводить в исполнение свое  намерение.  "Я
не могу вас принять, с вас каплет французская кровь",- написал он  вене-
цианскому дожу, умолявшему о пощаде. Тут имелось в виду, что на рейде  в
Лидо был кем-то убит один французский капитан. Но  даже  и  предлога  не
требовалось, все было ясно. Бонапарт приказал генералу Барагэ д'Илье за-
нять Венецию. В июне 1797 г. все было кончено: после 13  столетий  бога-
тейшая событиями самостоятельной исторической жизни купеческая республи-
ка прекратила свое существование.
   Итак, в руках Бонапарта оказался тот богатый объект для дележа, кото-
рого только и недоставало для окончательного и выгоднейшего замирения  с
австрийцами. Но случилось так, что завоевание Венеции сослужило Бонапар-
ту и еще одну, совсем уже неожиданную, службу.
   В один майский вечер 1797 г. к главнокомандующему французской армией,
генералу Бонапарту, находившемуся тогда в Милане, прибыла экстренная эс-
тафета от подчиненного ему генерала Бернадотта из Триеста, уже занятого,
по приказу Бонапарта, французами. Примчавшийся курьер передал  Бонапарту
портфель, а донесение Бернадотта объясняло происхождение этого портфеля.
Оказывалось, что портфель взят у некоего  графа  д'Антрэга,  роялиста  и
агента Бурбонов, который, спасаясь от французов, бежал из Венеции в Три-
ест, но тут и попал в руки уже вошедшего в город Бернадотта.  В  этом-то
портфеле и оказались поразительные документы. Чтобы понять все  значение
этой неожиданной находки, нужно хоть в  нескольких  словах  напомнить  о
том, что в тот момент творилось в Париже.
   Те слои крупнейшей финансовой, торговой буржуазии и  землевладельчес-
кой аристократии, которые были как бы "питательной средой" вандемьерско-
го восстания в 1795 г., вовсе не были и не могли быть разгромлены пушка-
ми Бонапарта. Разгромлена была лишь их боевая верхушка, руководящие эле-
менты секций, выступавшие в этот день рука об руку с активными роялиста-
ми. Но эта часть буржуазии не переставала и после вандемьера  находиться
в глухой оппозиции к Директории.
   Когда весной 1796 г. был раскрыт заговор Бабефа, когда призрак нового
пролетарского выступления, нового прериаля, начал вновь  жестоко  трево-
жить собственнические массы в городе и в деревне, то побежденные в  ван-