- Уже и совсем бы забыл, да среди аджемов были земляки, среди  янычар
тоже. Но мало. Наших больше убивают, чем довозят сюда.
   Роксолану осенила мысль, которой  она  вначале  испугалась,  а  затем
обрадовалась.
   - Ты мог бы подобрать нескольких верных товарищей?
   - Товарищи всегда есть. Без них пропадешь. Но не все они земляки.
   - Неважно. Нужна только верность. Будете моими слугами на  воле,  вне
гарема. Я должна иметь здесь своих людей.  Султан  позволит.  Будешь  их
агой.
   Уже не спрашивала согласия - видела это  согласие  в  глазах  Гасана.
Махнула ему рукой, ему и кизляр-аге, закрыла глаза, чтобы не видеть, как
они выходят, не вслушивалась в их приглушенные  шаги  -  вслушивалась  в
свои дерзкие, до безумия смелые мысли! Вырваться на волю, как еще  никто
не вырывался! Иметь верную тебе душу на воле, близкую, почти  родную,  -
какое это счастье! Только теперь вспомнила, что  забыла  снять  яшмак  и
показать Гасану свое лицо. Чтобы увидел, запомнил,  поверил,  что  живая
еще, что воля живет в каждой черточке этого лица. И сразу испугалась:  а
что скажет султану и как скажет? Старый  кизляр-ага  уже  побежал  бы  к
валиде и нашептал в ее черное ухо. Ибрагим еще не приобрел такой  прыти,
не побежит, и  никто  не  узнает  о  ее  странном  разговоре  с  молодым
янычарским агой. С султаном будет говорить она сама.
   Разговор был нелегкий. Султан никак не мог взять в толк,  чего  хочет
Хуррем.
   - Ты хочешь отблагодарить его?  Вознаградить  за  смелость?  Он  твой
единокровный и спас тебя? Что же, мы умеем платить за благородство.
   Она упорно повторяла:
   - Мне нужен верный человек вне стен гарема.
   - Все к твоим услугам и без того.
   - В стенах Баб-ус-сааде? Я хочу выйти за пределы этих стен.  Если  не
одна, то с доверенным лицом.
   - Но это нарушение обычаев. Никто из султанов не разрешал...
   - А кто из султанов брал Белград  и  Родос?  Вы  величайший  из  всех
султанов,  так  почему  же  вы  должны  лишь  сохранять  обычаи,  а   не
устанавливать свои? Я хочу, чтобы этот человек был моей тенью там, где я
сама не могу появляться.
   - Для этого надо человека испытать.
   - Разве, спасая нас от мятежников, он не  выдержал  испытания?  Кроме
того, он всегда будет  на  глазах.  При  дворе  достаточно  дармоедов  и
бездельников, чтобы приглядывать за Гасан-агой и его людьми.
   - У него уже есть люди?
   - Нет никого, но я надеюсь, что ваше величество обо всем позаботится.
Для меня и для ваших детей.
   - Я подумаю, - без особого желания молвил Сулейман, и Хуррем  окинула
его теплым взглядом за это скупое обещание.
   Гасан-ага не зарился на придворные шелка и оксамиты, на дорогие яства
и дворцовые ароматы. При  переговорах  с  кизляр-агой  высказал  желание
по-прежнему носить свою янычарскую одежду, помощников  набрать  тоже  из
янычар, жить всем в отдельном  помещении,  выделенном  им  во  дворцовом
дворе за вратами Баб-эс-селяма, чтобы быть всегда под рукой  у  великого
евнуха, а значит,  у  султанши  Хасеки.  Из  янычар  набрал  себе  одних
Гасанов.  Бесчисленные  имена  повторялись  среди  янычар  сотнями.   По
нескольку сотен Гасанов, Ибрагимов, Исмаилов, Мехмедов,  Османов.  Чтобы
не было путаницы, вышивали у себя на груди номера: Гасан  первый,  Гасан
сто двенадцатый. Никакая королевская династия не давала  столько  власть
имущих с одинаковыми именами. Чтобы не путаться с числами,  прибегали  к
прозвищам. Гасан-агу звали Коджа  за  его  знание  языков,  которыми  он
овладевал легко, на лету, как бы играя. С собой он взял Атеш Гасана,  то
есть огонь, Пепе Гасана, то есть заику. Дели Гасана, или  буйноголового,
Ийне Гасана, или иголку (был худой, воистину как игла), Мелек  Гасана  -
ангела и Налбанд Гасана - кузнеца. Со всеми был под Белградом и Родосом,
съел со всеми множество котлов султанского плова, верил им,  они  верили
ему, может, и не отличались умом, может,  были  слишком  самоуверенны  и
порой алчны, заботясь  не  о  собственном  достоинстве,  а  о  добыче  и
бакшише, но такова была их жизнь, и кто  бы  мог  обвинять  этих  людей?
Случай помог ему вырваться на волю из янычарского ада, хотел вывести  за
собой и своих товарищей, зная, что может положиться на них и в добре,  и
в зле.
   Поначалу их новая жизнь  даже  испугала  Гасанов.  Валялись  в  своих
покоях, объедались  жирными  остатками  с  визирского  стола,  обрастали
салом, ощущая, как их молодые жилистые тела  теряют  ловкость,  так  что
хотелось начхать на все и присоединиться к янычарским ортам,  которые  с
утра до вечера упражнялись на Ат-Мейдане, совершенствовались в искусстве
резать, колоть, расстреливать из луков и из мушкетов, разрубать врага на
четыре части и на более мелкие куски, ломать кости,  выдавливать  глаза,
душить, грызть зубами.
   - Ж-живот наел, д-домой тянет, - жаловался Пепе Гасан.
   Над ним подтрунивали:
   - А где же твой дом?
   - Ты хоть знаешь, в какой он стороне?
   - Была у собаки хата, дождь пошел - она сгорела.
   - То бакшиша от султана домогался, теперь домой захотелось.
   - Полежи еще с месяц - из тебя  сало  топить  станут  для  султанских
плошек.
   Скука их была бы невыносимой, если бы не окружали их сотни, а  может,
целые тысячи придворных дармоедов, которые слонялись без дела,  собирали
и разносили сплетни, норовили урвать для себя куски  побольше,  доносили
друг на друга, ложились спать и  просыпались  с  мыслью,  какую  бы  еще
подлость учинить ближнему. Как  гусеница  на  зеленой  листве,  все  это
ползало, клубилось, плодилось, жрало, гадило,  и  хотя  на  каждом  шагу
здесь разбрызгивали бальзам, бывшим янычарам  казалось,  что  смрад  тут
стоит намного тяжелее, чем в их  убогих  каменных  бараках,  где  отдает
прелью,  грязью  и  крепкой  мужской  мочой.  Янычары  Гасан-аги  вскоре
освоились с этим странным бытом, так же слонялись, томились,  совали  во
все  свои  носы,  так  что  создавалось  впечатление,   будто   султанша
понатыкала своих людей повсюду. Их остерегались,  побаивались,  обходили
стороной. Вельможи поглядывали с опаской, султанские повара подкладывали
им лучшие куски, гаремные евнухи на всякий  случай  задабривали  мелкими
подарками,  ибо  почему-то  казалось  им,  что  Хуррем  поставила   этих
головорезов для подсматриванья здесь, на воле, именно за ними.
   Чем-то выделиться среди  дворцовой  челяди  -  хавашей,  если  ты  не