- Ну,  я  с  вами  не  согласен, - решительно возразил Бузина. - Вы так
много сделали!
     - А  вот  поживете  еще двадцать или пятнадцать лет, которые нас с вами
разделяют,  и  убедитесь! - почти шаловливо хлопнул по столу профессор. - Но
мы заговорились. Вы что-то хотели мне сказать. Прошу вас.
     - Речь  идет  об  очень  важном...  - Бузина не мог подобрать слов. - Я
хотел  с вами посоветоваться, Гордей Всеволодович, как со старшим товарищем,
которого я ценю и уважаю... Ваш авторитет...
     - Не нужно об этом, - остановил его профессор. - Лучше о деле.
     - Видите  ли, это такой деликатный вопрос... Речь идет о... как их... о
мозаиках...
     - Очевидно,   об  альбоме  наших  киевских  мозаик?  -  быстро  добавил
профессор,  которому сразу в речи Бузины послышалось что-то от того молодого
руководителя, с которым он недавно имел беседу.
     - Да,  да,  -  обрадовался  Бузина,  -  именно  о  нашем  альбоме.  Это
необыкновенная  ценность,  о  которой  люди  должны  знать.  Не издать такой
альбом было бы преступлением.
     - Да, это было бы преступлением, - согласился профессор.
     - Что бы о нас говорили наши потомки?
     - В самом деле, они сказали бы что-нибудь очень злое.
     - Поэтому мы должны приложить все усилия, чтобы он был издан.
     - Насколько  мне  известно,  никаких  усилий  не  требуется, - спокойно
промолвил   профессор,  -  альбом  уже  отпечатан,  и  весь  тираж  лежит  в
типографии.
     - Да,  но...  -  Бузина  запнулся, однако сразу же, наклонившись вперед
через  поддерживаемый  резным мавром подлокотник к Отаве, горячо зашептал: -
Но ведь там стоит фамилия Паливоды...
     - Ну и что? - Отава сделал вид, что ничего не знает.
     - Но ведь он враг народа.
     - Не  знаю, как можно заниматься древнерусскими мозаиками и быть врагом
народа. Для меня это - непостижимо!
     - Враги коварны!
     - Согласен  с  вами.  Но  при чем здесь профессор Паливода? Это честный
ученый.
     - С фамилией Паливоды альбом выйти не может.
     - Так  что  же  я  могу поделать? - Профессор встал точно так же, как в
кабинете  молодого  руководителя.  Но Бузина продолжал сидеть в венецианском
кресле.  Небрежно  барабаня  пальцами  по  животу  дубового фавна, наверняка
зная,  что  профессор отсюда не убежит, как убежал из учреждения, да и зачем
он должен был бежать из собственного дома?
     - Мне  предложили  поставить  свою  фамилию под предисловием, - скромно
молвил Бузина.
     - Вам?
     - Чтобы сберечь мысли профессора Паливоды.
     - Но ведь это же не ваши мысли, а профессора Паливоды!
     - Имя   ничего   не   значит.  Для  человечества  главное  -  ценность.
Авторством  никто  никогда  не интересуется. Разве не все равно, кто изобрел
колесо?
     - Хорошо.  Предположим,  что  я  разделяю ваш цинизм. Но ведь профессор
Паливода - враг народа!
     - Да.
     - А  раз  он  враг,  значит,  и  все его мысли - вражеские! Зачем же их
сохранять?   Тогда   напишите   сами  предисловие  и  комментарии!  -  Отава
откровенно издевался над Бузиной. Да не на того напал.
     - Мысли  могут  иметь  объективную  ценность, даже если они принадлежат
врагу. - Видно было, что Бузина хорошо подготовился к беседе с профессором.
     - Тогда я не понимаю, зачем вы пришли ко мне.
     - Чтобы попросить у вас совета.
     - Но   ведь  вы  согласились  поставить  свою  фамилию  вместо  фамилии
профессора Паливоды?
     - Я  должен  дать  ответ  завтра. Поэтому и пришел к вам как к старшему
товарищу, чтобы посоветоваться.
     - Я вам не советую.
     - Не  могу  с  вами согласиться, товарищ профессор, - теперь поднялся и
Бузина,   -   вы   же   сами  только  что...  ваши  иконы...  Разве  это  не
свидетельство?..  Быть  может, мое имя тоже как олифа на иконе одиннадцатого
столетия... Оно защитит величайшую ценность.
     - Вы  думаете,  что  и  его когда-то соскребут и обнаружат под ними имя
профессора Паливоды?
     - Речь  идет о самой сути дела, а не об именах. Нужно сохранить то, что
есть.  Нужно по-государственному смотреть на вещи. Есть мысли, они не должны
пропасть. Вот и все.
     - Итак, вы хотите поставить свое имя под чужим трудом?
     - Вы меня убедили в целесообразности такого действия.
     - Но  ведь...  - Отава не способен был произнести ни слова, потрясенный
таким  неслыханным  нахальством,  не  зная,  стоит ли продолжать спор с этим
удивительно  циничным  человеком,  указал  Бузине на дверь: - Прошу вас. Нам
больше не о чем говорить!
     Бузина  поставил  свою  фамилию,  альбом  вышел  в  свет.  Его хвалили,
хвалили  и  Бузину,  и  он,  кажется,  даже  продемонстрировал  какую-то там
скромность,  потому что не выскакивал ни в кандидаты, ни в доктора наук, так
и  остался младшим научным сотрудником; единственное, чего он пожелал, - это
перейти  в  отдел  профессора  Отавы,  что  и  было  для  него  сделано, без
согласования этого с руководителем отдела.
     Но   Бузина   и  не  надоедал  своему  руководителю.  Науку  он  бросил
окончательно,  потому что и раньше имел слишком мало с ней общего, зато весь
свой  запал  направил на организаторство. Куда-то бегал, кого-то уговаривал,
сплачивал,  мобилизовывал,  заседал,  и вот когда на страну обрушилось такое
огромное  несчастье,  как  воина,  когда  одни  сразу пошли на фронт, другие
испугались,  третьи  растерялись,  Бузина,  который  наравне  с профессорами
откуда-то  раздобыл  для  себя  "бронь",  оказался самым уверенным, сохранил
наибольшую  выдержку и сразу же стал называться в институте непривычным и не
совсем понятным словом "эвакуатор".
     Но,  вероятно,  профессор Отава был не совсем справедлив в своих мыслях
о  Бузине. Просто завидовал, что тот смог выехать из Киева, а вот он носился
со  своими  иконами,  как  дурень  с  писаной  торбой,  пока не попал в лапы
фашистам.  В  самом  деле,  кому  нужны  какие-то  иконы, когда гибнут целые
государства?  Поздно  понимаешь,  слишком поздно. Только после того, как сам
бросил  иконы,  библиотеку,  все,  все,  даже  о  соборах забыл на некоторое
время,  схватив  за  руку  Бориса,  с  такими  же  самыми, как и он, пытался