наладился уходить.
     - Ну! - взревел Какора. - Вот осел божий! Да ты говори толком! Бобер?
     - Бобер.
     - Белый?
     - Белый!
     - Врешь!
     - А ежели вру - так и уйду себе с богом!
     - Ну! Гей-гоп! Стой! Что хочешь?
     - А ничего.
     - Как это?
     - А так: не меняю.
     - И почему?
     - А пускай мне останется.
     - Зачем же похвалялся?
     - Дак  чтоб  ты  знал,  что  у  меня  белый бобер есть, а у тебя нет! -
Мужчина  беззвучно  рассмеялся  прямо  в  нос  Какоре  и теперь уже пошел от
купца, не слушая его проклятий и угроз.
     - Ну  и людишки! - обращаясь снова к Сивооку, почесал в затылке Какора.
- Видал такого дурака!
     Он  снова  попытался  привлечь дикую душу Сивоока, ибо чувствовал себя,
наверное,  одиноко  и  неопределенно,  забредя  в  этот город, который сразу
послал   на   них  то  дикого  ревучего  зверя,  то  лукавого  человека,  то
невероятной красоты святыню.
     - Засмотрелся  на  это  диво?  - кивнул Какора на храм. - Вот поедем со
мной  в  Царьград,  так  увидишь  там  святую  Софию, а еще тысячу церквей и
монастырей,  которых  нет  нигде  на  свете,  да золото и камень дорогой, да
мусию, да сосуды, да иконы. Держись Какоры - не то еще увидишь!
     Снова  пришло  несколько  горожан;  теперь были не только мужчины, но и
женщины;  волосы  у  них  были  русалочьи и глаза такие, что утопал ты в них
насквозь  и  словно  бы  осыпало  тебя  попеременно то ледяными иголками, то
горячим  огнем. Какора развеселился, люди подходили и подходили, одни что-то
там  несли,  у  других  вспыхивали  в  руках  при свете солнца густым ворсом
дорогие  меха;  кто  нес  мед,  кто  мясо, уже и не для обмена, а просто для
угощения прибывших гостей.
     Купец  раскладывал  свой  товар, расхваливал, сыпал словами, приглашал,
предлагал, набивал себе цену.
     - Ну-ка,  навались,  берите  ромейские  паволоки, хоть и самого князя в
них  можно  одеть, не то что ваше полотно, водой моченное, солнцем беленное,
а  тут одной золотой нитки хватит, чтобы окутать весь ваш город с его валами
и  частоколами. А это ножи, хоть на медведя с ними, хоть на тура иди - ребра
раскроят,  голову  отрежут  при одном взмахе! А тут орех мускатный, из самой
Гиндии,  за  пригоршню семь волов дают. Да и знаете ли вы, что такое волы? А
шафран  - из самой Персиды, опять же за пригоршню коня нужно отдать. А с вас
-  то и двух мало будет, ибо никто в такую даль не забьется, кроме Какоры, а
Какора  -  это  я.  Гей-гоп! А уж перец - это лишь на золото! Вес на вес. Да
только  где  вам  взять золото, вы, наверное, и серебра еще не видели. Вон у
меня  отрок  есть,  у  него на шее медвежий зуб в золото оправлен, гляньте и
увидите!
     Тогда  вышел  вперед  дебелый  мужчина,  задрал длинную сорочку и из-за
пояса   портов  достал  что-то  завязанное  в  грязную  тряпку.  Неторопливо
развязав  свой  узелок,  мужчина  издали  протянул на раскрытых ладонях свою
тряпочку  Какоре;  сейчас этот лоскут казался еще грязнее, потому что на нем
сверкающим комком, величиной с кулак, лежал золотой слиток.
     Какора  рванулся  к  золоту,  но,  видимо, вспомнив о лукавом владельце
невиданной  белой  бобровой  шкуры, равнодушно причмокнул и, прищурившись на
тихий блеск золота, сказал:
     - Хочешь обменять?
     Мужчина  молчал,  и  все  молчали.  Но  еще  один  на  такой  же  самой
захватанной  тряпке  с  другой  стороны  показал  Какоре  кучку разноцветных
камушков,  от которых у купца уже и вовсе хищно загорелись глаза. А там одна
из  женщин,  старая-престарая  уже,  с  потемневшим лицом и увядшей улыбкой,
показала  Какоре  золотую  гривну  на  руке,  сделанную в виде тура, который
пытается  рогами  поддеть  большое  золотое  яблоко,  а задними ногами точно
такое же яблоко отталкивает.
     - Так как, - пересохшим голосом произнес Какора, - откроем обмен?
     - А  зачем  обмен?  -  сказала  женщина  с золотыми яблоками на руке. -
Хочешь  есть-пить,  так бери. Гостем нашим будешь. Что понравится - подарим,
да и уходи себе. А мы останемся здесь.
     - Не  годится  так, - сурово сказал Какора. - Обычай всюду такой, чтобы
меняться.  Ты мне - я тебе. Вы имеете золото, драгоценные камни, а у меня...
-  Он  снова  кинулся  раскладывать  товар, доставать оружие, посуду, разные
причиндалы,  крестики  из  твердого маслянистого дерева, маленькие иконки на
тесемках и тонких верижках.
     - Что  у  нас  есть,  то  нам  и  останется,  - сказал из толпы один из
мужчин. - А твое пускай тебе остается.
     - Да зачем же оно мне! - изумленно воскликнул Какора.
     - А  раз  оно  тебе  ни  к чему, то нам и тем более, - засмеялся кто-то
сзади.
     Купец   взмок   от   напрасных   усилий  добиться  толку  со  странными
горожанами.   Нацедил   из   бочонка   меду,  приник  к  серебряному  ковшу,
посматривая  своими  выпученными  глазами на людей, потом долго причмокивал,
протянув ковш:
     - Ну, кто хочет?
     Вперед   выступил   обладатель  золотого  слитка,  взял  ковш,  неумело
хлебнул, поперхнулся, потом все-таки допил, посмотрел на своих:
     - А вкусное! У нас не такое.
     - Ге-ге!  -  С  довольным видом похлопал его по плечу так, что тот даже
присел,  Какора. - Еще и не такое имею. Так начнем обмен! Ты мне золото, а я
тебе бочонок меду!
     - Да  возьми  ты  его себе, ежели оно тебе так по душе, - просто сказал
мужчина  и  выкатил  из  тряпки  слиток прямо в горсть Какоры, а тряпочку не
дал, спрятал снова под сорочку.
     - Бери бочонок, - крикнул Какора. - Все бери, что хочешь! Выбирай!
     - Да  зачем  мне?  - почесал за ухом мужчина. - Пускай вот она отведает
твоего питья...
     Он  кивнул  на молодицу, у которой из-под полотняной сорочки выбивались
женские  прелести. Какора мигом наполнил ковш, со смешным поклоном подскочил
к  женщине,  хотел  сам  напоить  ее, но она оттолкнула мохнатую руку купца,
наклонилась к ковшу, пригубила, искривилась.
     - Горькое!  -  засмеялась  она  и начала смотреть на Сивоока так, будто