основатели  Радогостя  выбрали  совсем непригодное место; несколько холмов и
глубокие  ложбины,  при  нападении  врагов  и  отпора  не  дашь,  потому что
нападающие  будут валиться тебе прямо на голову. На главном из холмов стояла
святыня,  а  остальные  и  вовсе  светились наготой, на тощей земле не росла
даже  трава, зато в балках, где раскинулись хаты радогощан, аж кипела зелень
садов,  левад  и  дворов,  сверкали там ручьи, а над ними тихо стояли вербы,
березы  и ольха; между дворами светились полоски ржи, проса и разных овощей;
здесь  паслась  скотина,  овцы, кони, в хлевах похрюкивали свиньи. Навстречу
им  часто  попадались  люди,  и  никто  не удивлялся так, словно бы Какора и
Сивоок  жили  здесь постоянно. Какора то и дело покрикивал пьяным голосом на
встречных:
     - Ну, как ся?
     - А так ся, - отвечали ему.
     - А почему же?
     - А потому же.
     - Ну и что же?
     - Вот и то же.
     - Почему они так молвят? - удивлялся Сивоок, следуя за Ягодой.
     - Потому что так с ними речь заводит твой купец, - улыбалась она.
     - Так, будто не хотят ничего поведать.
     - Может, и не хотят.
     - Не верят нам, что ли?
     - А  все доверчивые ушли от нас. Ушли, да и не вернулись. Остались одни
недоверы.
     Она  дошла до ручейка, неторопливо забрела в воду, принялась мыть ноги,
показывая  свое  соблазнительно  белое  тело.  Сивоок  отвернулся,  а Какора
двинулся  к  Ягоде,  намереваясь  ущипнуть  ее  за  какое-нибудь  место. Она
услышала  его  учащенное дыхание, своевременно извернулась - Какора неуклюже
сел  в  воду,  а Ягода, заливаясь смехом, выскочила на зеленую травку, села,
протянула мокрые ноги.
     - Отдохнем?  -  весело  воскликнула она. - Потому что ходить нам еще да
ходить!
     - А  не  буду  больше ходить. Спать хочу, - сказал Какора, который и не
обиделся на Ягоду, а только чуточку присмирел. - Завтра доходим до конца.
     - Завтра мне уже не захочется, - засмеялась Ягода.
     - Так  пошли  еще к озеру, - зевая, промолвил Какора, которому, видимо,
не очень хотелось бродить по чужому городу в мокрых портах.
     - А к озеру нельзя! - сказала Ягода.
     - Почему бы?
     - А потому!
     - Да ты говори!
     - А я говорю.
     - Глупая  девка,  -  сплюнул  Какора, - была бы ты мужем, так я бы тебе
хоть голову свернул, а так - только тьфу, да и только!
     - Ворота  к  Яворову  озеру  только  тетка  Звенислава может открыть, -
пропуская мимо ушей угрозы Какоры, сказала Ягода.
     - А что там в озере? - полюбопытствовал Сивоок.
     - Боги живут.
     - Вот  полезу  на вал и взгляну на ваше озеро, - пробормотал Какора и в
самом  деле  потащился  по  крутому  склону,  на  вершине  которого  темнели
полузасыпанные землею, заросшие травой ребристые клети городского вала.
     - Пойди, пойди, - равнодушно сказала Ягода.
     - Я  тоже  хочу  посмотреть, - взглянул на нее Сивоок, словно бы просил
разрешения.
     - Ну  пойди,  а  я  ноги  посушу на солнце, - засмеялась молодичка, - а
потом придешь ко, мне. Правда же, придешь?
     Сивоок  ничего  не ответил, потому что такая речь была еще не для него,
хотя возраст у него был уже вполне подходящий.
     Сивоок  догнал Какору и обогнал. Первым увидел внизу, под валом, озеро,
напоминавшее      кривой      серп,      стиснутый      отовсюду      такими
нетронуто-очаровательными  лесами,  что  они  непременно искусили бы к новым
странствиям,  если бы человек не знал там лиха. Вдоль берегов озера, забредя
в  черную  воду,  стояли  могучие, многолетние яворы - сизо-черные стволы их
поднимали  курчавые  шапки  листьев  на такую высоту, что они сравнивались с
городом.  Между  яворами  зеленеющими  мертво  чернели  усохшие. Видимо, так
окаменевают  в  вечной  неподвижности  умершие  боги, если только боги могут
умирать.
     Какора  равнодушно  скользнул  взглядом  по  озеру,  взглянул  на узкие
мостки,  ведшие  к  воде  из низеньких ворот, тех самых, которые имела право
открывать   лишь   Звенислава,   загадочная  женщина,  которая,  кажется,  у
радогощан  обладала  чрезвычайными  полномочиями.  Потом  купец направил ухо
снова  в  сторону  города.  Где-то неподалеку постукивали молоты, так, будто
под  одним  из  холмов  скрывалось  не менее сотни кузниц. Сивоок представил
себе,  как  сидят в уютных, пропахших дымом хижинах мудрые деды и маленькими
молоточками   куют   серебро  и  золото,  выковывают  такие  гривны,  как  у
Звениславы  на  руке,  а  рядом,  в  черных  кузницах, среди зноя и красного
пламени,  кузнецы  изготовляют мечи, куют их в две руки одновременно, и мечи
эти  должны  быть  непременно такими тяжелыми и широкими, каким был когда-то
меч деда Родима.
     - Переночуем,  а  на  рассвете  -  айда,  -  совершенно трезвым голосом
сказал Какора.
     Сивоок  сделал  вид,  что не слышит. Он стоял на валу, среди густой, не
топтанной  уже,  видимо,  множество  лет травы, смотрел то на Яворово озеро,
закованное  в  объятия лесов, то на город, с его лысыми пригорками-холмами и
зелено-кипучими  ложбинами,  видел  внизу,  на  зеленой  мураве,  Ягоду с ее
маняще  белыми  ногами,  слышал из-под земли звон невидимых молотов, которые
ковали  где-то  тихое серебро, золото и режущее железо, был поднят над миром
на  этих  валах, но и ощущал скованность в сердце, словно эти валы пролегали
через  самое  сердце,  и  необъяснимая  печаль  толкала  его за эти валы, за
ворота,  назад,  в  широкий  мир, выйти, вырваться, выбежать, удрать. Вечная
страсть к побегу. Откуда и от кого? Разве не все равно?
     Но сказал совсем другое:
     - Зачем нам торопиться?
     - До  окончания тепла нужно выбраться отсюда, - сказал Какора. - Должны
быть в Киеве до первых холодов. Дорога трудная и длинная.
     - Не знаю, пойду ли я, - ответил хлопец.
     - То есть как?
     - А  зачем  ты  мне нужен? Лучука убил? Мы к тебе с добром, а ты - злом
ответил?
     - Не ведая.