его немытыми пятками.
     Первый  его  разговор  состоялся с бабкой Галей, но велся этот разговор
на  такие странные и запутанные темы, что бабка Галя ничего не поняла и лишь
выразила  догадку,  что  гость, наверное, пришел к самому профессору, а не к
ней,  ибо  она  все-таки  хотя  и  живет здесь дольше, чем сам профессор, но
всегда  была  в  нынче  есть  просто  бабка Галя, а профессор - это все-таки
профессор,  к  тому  же  у  нее на кухне сидит кума из села Летки, а в Летки
теперь  попробуй  доберись,  куме  нельзя  задерживаться  здесь  долго,  она
привозила  молоко  тем  супостатам, которые живут ниже этажом, только потому
ее  и  пропускают в Киев и в этот дом, - чума на них всех! Профессора же она
сейчас позовет, да вот он и сам идет.
     - Вы  ко  мне?  -  спросил  Гордей  Отава,  услышавший  мужской голос и
немного  заколебавшийся  -  выходить  ли ему или нет; но потом все же решил,
что лучше пойти и посмотреть.
     - Именно   к   вам,   пан  профессор,  -  наклонил  нестриженую  голову
незнакомец.  Свою  фуражку  он  держал  в  руке (это было типичное довоенное
изобретение    наших    портных:    что-то   полувоенное,   полумилицейское,
полужокейское,  -  но  его охотно носили, особенно же те, кто уделял большое
внимание  одежде,  надеясь с ее помощью возместить все то, чего не хватало в
характере:  прежде  всего  мужской  твердости  и мужества). Видимо, незваный
гость  тоже  чувствовал  себя увереннее в своей фуражке, но в чужой квартире
полагалось  ее  снимать,  а  тут  еще  перед тобой сам хозяин, сам профессор
Отава.
     - Добрый  день,  пан  профессор,  -  добавил незнакомец почти льстиво и
вроде  бы торжественно, отчего Отаве уже и совсем стало смешно - он хмыкнул,
как  бывало  на  занятиях,  когда студент отвечал ему какую-нибудь глупость;
после небольшой паузы сказал:
     - К  сожалению,  никакой  я  не  пан, а заодно и не профессор. Просто -
один из граждан, оставшихся на оккупированной территории.
     Незнакомец  посмотрел  на  Отаву  с  крайним  изумлением. Видимо, в его
задачу  не  входило вступать в терминологические споры с профессором, к тому
же  он  напрасно  потерял  свое  время  на  беседу  с  бабкой Галей, поэтому
пришелец решил сразу же взять быка за рога.
     - У  вас  есть  фарфор  для  продажи?  -  спросил  он,  оглядываясь  по
сторонам,  хотя  конечно  же, кроме них, здесь никого не было и никто не мог
их услышать.
     Однако  некоторые  движения  действуют  магически.  Гордей  Отава  тоже
оглянулся,  пристально  взглянул  на незнакомца, шагнул к нему ближе и тихо,
подавляя иронию, которая могла быть здесь уместной, спросил:
     - Это что? Пароль?
     Тогда  мужчина  испугался  уже  по-настоящему,  отскочил от профессора,
мгновенно  вспотел,  расстегнул  верхнюю  пуговицу кожаного пальто, открывая
грязный,  свернутый  в  трубочку  воротник  сорочки,  и,  держась пальцем за
горло,  поглаживая  себе  шею  так,  будто  хотел  вытолкнуть из себя слова,
промолвил:
     - Я  к  вам  с  серьезным предложением. Если имеете фарфор или серебро,
гобелены  бельгийские  тоже...  меха  идут  в  первую очередь... Но это так,
главное  же  для  меня  фарфор...  Тут  я,  -  рука  с  фуражкой  застыла  в
театральном  жесте, - тут уж, будьте ласковы... Веджвуд, Копенгаген, Мейсен,
Херенде...  Можно  и  наш...  Гарднера,  Кузнецова...  Вы  не  слыхали? - Он
наклонился  к  профессору.  - Они уже вывезли весь фарфор из нашего музея...
Коллекцию графини Браницкой... Сказка! И все - в неизвестном направлении!
     - К  сожалению,  -  сказал  профессор  Отава, - я не торгую фарфором и,
кажется, даже не имею... Только иконы...
     - Иконы!   -   всплеснул   руками   мужчина.   -  Древнерусские  иконы!
Четырнадцатый век! Семнадцатый век! Слыхал! Ей-богу, слыхал!
     - Одиннадцатый,  - сказал Отава, - одиннадцатый, на кипарисовых досках.
Вас это устраивает? А теперь - убирайтесь вон!
     - Иконы  они  тоже  вывезли  из музея. Целая комната икон. Колоссальное
богатство! И тоже - в неизвестном направлении. Но если вы...
     - Вон! - повторил Отава и пошел от незнакомца.
     - Послушайте,  пан  профессор,  -  пятясь,  зашептал  тот,  - вы еще не
ознакомились...  Вам  нужен  деловой  человек... В городе не хватает деловых
людей...  На  Владимирской  открылся  антикварный  магазин  Коваленко... Вы,
конечно, еще не слыхали...
     - Убирайтесь вон!
     - Я первым пришел к вам, не забудьте - я первый. Меня зовут...
     Отава  не  услышал,  как  зовут  скупщика  фарфора  и  икон, потому что
захлопнул за ним двери.
     Тот  называется  так,  другой  называется сяк. Имеют ли теперь значение
названия,  в  дни,  когда  человечество  разделилось  на  порядочных людей и
негодяев? А впрочем, разве оно не было разделено так всегда?
     - Попытаемся  восстановить  наш давний довоенный обычай, - сказал Отава
бабке  Гале,  -  всех  посетителей  приглашайте  в  мой кабинет. А то как-то
неудобно здесь, возле дверей...
     Мотоциклист  притащился  через  день  после  визита  любителя фарфора и
частной  инициативы.  В отличие от ненормального оборванца в кожаном пальто,
этот  оказался  нормальнейшим  во  взбудораженном  мире  тревог  и  смертей.
Рассыпая  мертвый шорох своего плаща, твердо прошел по длинному коридору под
немеркнущими  взглядами  древнерусских святых; на него не произвели никакого
впечатления  ни  еще  большая  коллекция  икон  в  кабинете, ни тысячи книг,
многие  из  которых  для  знатока  были бы настоящим праздником; мотоциклист
никак  не  откликнулся  на приглашение хозяина садиться, даже не взглянул на
венецианское  кресло,  в  которое  неизвестно  как  бы  и вместился со своим
негнущимся,  лощеным  плащом,  достал из полевой сумки какие-то две бумажки,
одну подал Отаве, а в другую ткнул пальцем:
     - Хир. Унтершрибен!     ______________
     
     Отава  поймал  глазами  на  бумажечке,  которую  ему  подали, несколько
заголовков,  следовавших  один за другим, понял, откуда этот посланец, и, не
читая дальше, спросил по-немецки:
     - Мне собираться или как?
     - Унтершрибен!  -  краснея,  крикнул мотоциклист, которому от роду было
девятнадцать  лет  и который имел неограниченные запасы не растраченного еще
нахальства  и  с  этим  добром  примчался в страну, где, как его уверяли, на
богатейшей  земле  живут  ни  к  чему  не  способные, почти дикие люди, и он
охотно  согласился  с подобными утверждениями, но теперь оказалось, что его,
похоже,  обманули,  ибо  что  же  это за дикие люди, которые могли построить