- Такая у тебя душа нечистая. Не могу я с тобой.
     - Заберу, - пригрозил Какора. - Присилую.
     - Попробуй.
     - А если нет - мечом ударю, как и твоего сопливого...
     Он  не успел закончить. В Сивооке закипело то непостижимое, что получил
он  в  наследство  от  деда  Родима,  он  подскочил  к купцу, схватил его за
корзно,  встряхнул,  а  когда  отпустил,  тот  полетел  торчком  и плюхнулся
крестом  в  густую траву. Хлопец встал над ним, сторожко следя за каждым его
движением.  Когда  правая  рука  купца потянулась к мечу, Сивоок молниеносно
наклонился,  отбросил  руку  купца,  выхватив  у  него  из  ножен меч, и уже
спокойно сказал:
     - А теперь вставай.
     - Так вот же и не встану! - в отчаянии заревел Какора.
     - Лежи, ежели хочешь!
     - И буду лежать, пока трава сквозь меня прорастет.
     - Лежи.
     - А ты в аду гореть будешь за то, что душу христианскую погубил.
     - Бесовская  у  тебя  душа,  -  сказал  Сивоок и, не оглядываясь, начал
спускаться с вала к Ягоде, которая уже обеспокоенно посматривала вверх.
     Какора  еще  немного  полежал,  потом  встал, почесываясь и сквозь зубы
проклиная своего спутника, побрел следом за непослушным отроком.
     Ягода  стояла  внизу с поднятым вверх личиком, казалась еще меньше, чем
до  этого,  зато  глаза ее словно бы увеличились до необозримости, заслонили
Сивооку  весь  мир,  он  уже  и не знал, ее ли это глаза или глаза далекой и
наполовину   забытой   Велички   или   же  просто  зеленая  сочная  трава  и
таинственность  лесных  зарослей,  которые  манят  его  к  себе,  пробуждают
какие-то  еще  неведомые  силы в теле. А когда очутился возле Ягоды и увидел
ее  настоящие  глаза,  увидел,  как они блестят в ожидании, в искушении всем
женским,  что  только  возможно  и  чего  он  еще  не  ведал,  то застенчиво
отвернулся и пробормотал:
     - Глупый  купец:  боялся наткнуться на меч, когда будет спускаться, вот
и отдал его мне...
     - У него такое брюхо, что и наткнуться может! - засмеялась Ягода.
     - Завтра трогаемся, - неизвестно для чего болтнул Сивоок.
     Ягода молчала.
     - На рассвете, - добавил он еще.
     Ягода молчала.
     - Потому как далеко до Киева.
     Ягода не промолвила ничего.
     - А дорога тяжелая.
     - Ну  и  поезжай  себе,  чего  разговорился,  -  небрежно  сказала  она
изменившимся голосом.
     - Переночуем и - айда, - словами Какоры сказал Сивоок.
     - Ночуйте,  -  уже  и вовсе холодно промолвила Ягода. - Поставьте шалаш
на торжище да и спите. Тепло.
     Тут  к  ним подоспел запыхавшийся Какора; он еще издалека махал руками,
угрожал  кулаками  Сивооку,  но  хлопец  не дал ему разбушеваться - протянул
навстречу меч, рукояткой вперед, так что купец даже попятился от удивления.
     - Не боишься? - вопросительно прохрипел он.
     - Отчего бы должен бояться?
     - Ну-ну,  -  вздохнул  Какора. Но как только засунул меч в ножны, сразу
же ожил и загорланил: - Гей-гоп! Теплу жону обойму!
     Раздвинув  руки  для  объятий,  Какора  неуклюже  пошел  на  Ягоду, она
вывернулась, бросилась бежать.
     - Пошли  теперь  к  Звениславе!  -  крикнула  гостям.  -  Велела, чтобы
привела вас к ней!
     - В  конце  концов,  купец  должен быть купцом, а женщина - женщиной, -
пробормотал  Какора,  потом  увидел  Сивоока  и  добавил:  -  А  молокосос -
молокососом.
     ...У  Звениславы  не  двор,  а  цветник.  Ничего,  кроме цветов. Краски
возможные  и  невозможные. Тут были цветы даже черные, не было лишь зеленых,
да  и  то,  видимо,  из-за  того,  что  хватало  зеленых  листьев.  И хата у
Звениславы  тоже была вся в ярких цветах, снаружи и изнутри; и так напомнило
все  это  Сивооку  деда Родима, что ему даже захотелось спросить у старухи -
не знала ли она случайно Родима, но вовремя спохватился.
     - Любо  мне  среди  этого,  -  провел  он  рукой, и старуха улыбнулась,
потому что редко ей встречались такие чуткие к красоте души.
     - Красивый город, - добавил Какора, - но люд вельми странный.
     - Почему  же? - спросила Звенислава, приглашая гостей садиться за стол,
за  которым  уже  были яства и густые напитки в глиняных, радужной расцветки
жбанах.
     - А не меняют ничего!
     - Видно, не хотят.
     - Почему же не хотят?
     - Потому как не верят.
     - Купец - гость. Ему всюду верят.
     - Да  только  не  у  нас.  Тут  доверчивых  не  осталось. Все ушли и не
вернулись.
     Второй  раз  слышал  это  Сивоок  и  никак  не  мог  понять, что бы ато
означало.
     - Бог  вам  нужен новый, - степенно произнес Какора, - христианский бог
все сердца склоняет в доверии.
     - У  нас  есть  свои  боги.  От  предков  достались нам боги, других не
желаем.
     - Христианского  бога  славит  весь  мир,  - посасывая вкусный напиток,
посланный,  право же, не христианским богом, разглагольствовал Какора, - эхо
проносится  между  морями  и  лесами.  А  вы  сидите в своем городе и - ни с
места.
     - А что нам?
     - Богатство новое добыли бы.
     - Нам своего хватит.
     - Серебра-золота, дорогих паволок, сосудов.
     - Все  у  нас  есть: леса и воды, золото и серебро, хлеб и мясо, рыба и
мед,  воздух  здоровый, земля щедрая, лес, дающий мед, воды прозрачные, жены
красивые,  мужи  умелые,  кони  быстрые,  коровы  молочные,  овцы  с  мягкой
шерстью. Чего нам еще?
     - Ну,  "чего",  -  пережевывая копченого угря, сказал Какора, - человек
должен быть человеком, как купец купцом.
     - Вот  и оставайся, а мы тоже останемся сами собой. - Звенислава кивала
прислугам,  одетым  в  длинные  белые  сорочки,  чтобы  подкладывали гостям,