Летопись Нестора

     Еще  не  чувствовал  себя  князем,  был  просто  ребенком,  немощным  и
изболевшим,  самым  несчастным в княжьем тереме; еще не осознавая всех обид,
причиненных  ему с момента рождения (или же еще и до того!), возмущался, что
должен  начинать  свою  жизнь  в невыносимой боли, и кричал, кричал так, что
его крохотное личико становилось синим от напряжения.
     Зачатый в ненависти, рожденный с увечьем.
     Его   нарекли  Ярославом,  в  честь  всемогущего  бога  Ярилы,  который
покровительствовал   всему  растущему,  здоровому,  но  только  впоследствии
маленький  князь  поймет,  сколько  глумления  для него в том имени, и с той
поры  начнутся  долгие  годы  тяжкой  ненависти  к  отцу  -  великому  князю
Владимиру.
     Ненависть  пришла  прежде  всего  от  матери,  Рогнеды, пришла в ночном
приглушенном  шепоте,  пришла с пересказанной на все лады мрачной повестью о
нападении  Владимира  на  княжество  Полоцкое,  об  убийстве  отца  Рогнеды,
Рогволода,  и  ее  братьев,  о  надругательстве,  насилии,  разбое,  позоре!
Владимир  взял  Рогнеду  как наложницу, а потом бросил беременную, подался в
Киев  отвоевывать  владение  у  старшего  брата  своего  Ярополка,  которого
задался  целью  погубить  еще  тогда,  когда  гордая  Рогнеда  отвергла  его
жениховство, сказав: "Не хочу разувать робичича, но Ярополка хочу".
     Невероятная  вещь:  под  этот материнский шепот маленький Ярослав готов
был  забыть  собственного  отца  и  отдать  всю  свою  детскую привязанность
неведомому   Ярополку.   И   все  потому,  что  мать  так  восторженно,  так
сочувственно  рассказывала  о Ярополке. А родной отец выступал лишь забиякой
и  убийцей,  ибо лишил жизни не только старого Рогволода и его сыновей, но и
родного  брата  своего,  Ярополка,  и  велел  вершить  это в сенях княжеской
гридницы,  сидел,  наверное, в своем кресле в гриднице и слушал, как в сенях
шла борьба, как вскрикнул Ярополк, как упал на деревянный звонкий пол.
     - А  ему  было  больно?  - спрашивал мальчик у матери. - Всегда больно,
когда убивают?
     Он  знал,  что такое боль, потому что у него от рождения были вывихнуты
ноги;  ноги  ему  совсем не подчинялись, они жили своей отдельной жизнью, он
мог  лишь  ползать, подтягиваясь на руках, вся надежда его была на руки и на
плечи,  а  с  ногами  не  получалось  ничего  -  не  помогали ни молитвы, ни
молебны, ни священная вода, ни купели в травах, ни заморское питье.
     Зато,  прикованный  к  постели, он изучил столько всякой всячины, что в
дальнейшем  этого  хватило  ему на половину жизни. Прежде всего, ясное дело,
про  отца, которому Рогнеда никогда не могла простить зла, никогда, никогда!
Взял  насильно  после  убийства  родных, а потом бросил ее в Полоцке и уже в
Киеве,  убив  Ярополка,  взял  его  жену-гречанку  себе в наложницы (а может
быть,  и  в жены), но и этого показалось мало развратнику, ибо когда родился
от  гречанки  Святополк  (собственно,  сын  Ярополка), а Рогнеда разрешилась
Изяславом,  то  уже  князь  имел  у  себя новую жену, Любушу-чешку, но и эта
родила  ему  только  одного  сына,  Вышеслава,  и  попала  в немилость, была
отправлена  назад в Чехию, в какой-то монастырь, а Рогнеду привезли в Киев и
наконец  нарекли  настоящей  княгиней,  и  уже тогда родила она Мстислава, а
затем  Ярослава,  но  от этого не воспылала любовью к Владимиру и каждому из
сыновей  с  младенческих  лет нашептывала о своей ненависти, о своей боли, и
так   они   и  росли  среди  этой  удивительной,  глубоко  затаенной  вражды
материнской  к  отцу  и среди совершенного равнодушия отца к ним и к матери,
ибо  редко  видели  князя Владимира; у него всегда было множество хлопот, он
чаще  был  в  походах,  чем  в  Киеве,  собирал  земли,  покорял непокорных,
добивался  неведомо чего, а дети его росли без ласки и любви, все разные, от
разных  матерей,  объединенные  одним  лишь  отцом, а так - разноплеменные и
разноязычные:  от  гречанки  Ярополка  -  Святополк,  от  Рогнеды - Изяслав,
Мстислав,  Ярослав  и  Всеволод,  от  чешки  Любуши  -  Вышеслав,  от  чешки
Мальфреди  -  Святослав,  Судислав,  Позвезд,  от  болгарки из царского рода
Симеона  -  Борис  и  Глеб, от ромейской царевны Анны не было детей, зато от
немки,  на  которой  Владимир  женился  в лето 6519, родился сын Станислав и
дочь - Мария Добронега.
     Ярослав,  в сущности, не знал их почти никого, жил возле матери, у него
была  своя  боль,  он  страдал  от  своей  беспомощности;  как  только начал
понимать  окружающий  мир,  возненавидел его, хотя и стремился ко всему, что
было  для него недоступно, ему хотелось смеяться, бегать, кричать, играть со
сверстниками,  -  делать  все  то,  что  видел, когда подносили его к окошку
княжеского  терема  и  он  выглядывал  на киевскую улицу, где в пыли и грязи
возилась  детвора,  бегали  собаки,  проезжали телеги, ржали кони, слонялись
туда   и  сюда  всякие  бездельники  или  же  тяжело  сгибались  под  грузом
носильщики,  где проходили и проезжали верхом на конях чванливые дружинники,
брели  усталые,  равнодушные  ко  всему  окружающему,  приведенные с далеких
погостов   вои,   красовались  в  своих  заморских  нарядах  богатые  гости,
проплывали,  будто  пышные  павы,  киевские красавицы в паволоках, узорчатых
одеждах  или  просто в белых полотняных уборах, которые все равно не портили
их красоты, лишь сильнее ее подчеркивали.
     А  еще  в  открытое  окошко,  кроме  голосов и манящих звуков, вливался
киевский  дух,  от  которого  в груди у молодого князя что-то словно бы даже
надрывалось,   хотелось   ему   чего-то   непостижимого,  и  от  этой  дикой
непостижимости   его  охватывал  приступ  бешенства,  и  Ярослав  кричал  до
хрипоты,  до  посинения, бил кулаками своего пестуна Будия, бил в грудь так,
что  гул  раздавался;  Ярослав задыхался от бешенства, от ненависти ко всему
живому, здоровому, неискалеченному.
     - Не  туда бьешь, княже, - смеялся Будий, русоволосый молодой красавец,
который  тем  временем перемигивался через открытое окно княжеского терема с
какой-то  там  молодицей,  - вот сюда целься! Вот так! Будешь добрым князем,
ого!
     С  четырех  лет  Рогнеда  приставила  к  Ярославу  учителей  греческих,
болгарских,  варяжских  и  даже латинских, они забивали малышу голову чужими
словами  и  странной  грамотой,  неслыханной  ранее,  а Будий появился возле
князя  уже  позднее,  удивляясь  сообразительности  малого,  довольно быстро
обучил  его русским резамна ноги.
     ______________
     еще в докняжескую эпоху. (Прим. автора).

     - Ты  только  слушай  меня,  тогда  будет у нас с тобой дело, - говорил
Будий.  -  Вот  я  поведаю  тебе про богатыря нашего, который сидел сиднем в
избе тридцать лет и три года, а потом...