- Кули  у  меня  носил...  На веслах сидел,  бечеву тянул...  Ты,
Ивашка?
     - Я, купец. Не чаял встретить?
     - Не чаял...  Не чаял,  что в разбой  ударишься.  То-то  от  меня
сбежал. Выходит, в гулебщики подался?
     - Кому что на роду  написано.  Мне  -  голытьбу  водить,  тебе  -
аршином  трясти,  -  незлобиво  рассмеялся  Болотников.  Повернулся  к
ярыжкам.
     - Эгей, трудники! Есть ли кто с купецкого судна?
     - Есть, батюшка, - вышли вперед ярыжные.
     - Обижал ли вас сей купец?
     - Не обижал.  И чарку давал,  и кормил  вдосталь,  и  деньгой  не
жадничал.
     - Добро. И меня в работных не обижал. Помнишь, Васька?
     Но Шестак  и  ухом не повел:  упившись,  храпел подле атаманского
шатра.
     - Живи, купец. Выпей чару и ступай с богом. Авось опять свидимся.
Вина купцу!

ГЛАВА 12
                           ОРДЫНСКИЙ АРКАН

     Над утесом   бежало   дозором   солнце,  золотя  багряный  шатер.
Порывистый  сиверко  гнул  вершины  сосен,  заполняя  гулом   дремучие
урочища.
     Болотников стоял  на  самой  круче.   Вдыхая   свежий,   пахучий,
настоенный  смолой  и  хвоей  воздух,  вглядывался  в  залитые солнцем
просторы и думал:
     "Знатно погуляли.  За шесть недель - пять караванов.  Сколь добра
захватили,  сколь купцов  в  Волгу  покидали.  Волга  ныне  в  страхе.
Угрозливы  Жигули,  лиха  повольница.  Экая  силища.  Воеводы  и  те в
смятении".
     Из Самары приплыли к Луке триста стрельцов;  обогнули Жигули,  но
повольница затаилась в трущобах.  Стрельцы вошли в Усу и  угодили  под
пушечный  огонь.  Река  была  узкая,  служилые  понесли  тяжелый урон.
Двенадцать пушек, установленных на берегу, косили стрельцов картечью и
ядрами, разбивали струги. Самарский голова едва ноги унес.
     Но засланные в Самару казачьи лазутчики доносили:
     - Воевода собирает большую рать. Надо уходить, батька!
     Но воеводская рать Болотникова не пугала.
     - Здесь нас взять тяжко, - говорил он есаулам. - По Усе стрельцам
не пройти.  Ядер и зелья у нас ныне слава богу. А коль берегом сунутся
-  в  ущелья  заманим.  Тут  и вовсе стрельцам крышка!  Не достать нас
воеводе в горах.
     - Не достать,  батька!  - твердо сказали есаулы. Они были веселы,
дерзки и беззаботны.
     А Болотникову  почему-то было не до веселья;  его все чаще и чаще
одолевали назойливые, терзающие душу думы.
     "Теперь всем богат:  и зипунами,  и хлебом, и казной денежной. Но
отчего  ж  на  сердце  кручина?..  Много  крови  пролито,  много   душ
загублено?  Но  казна та у богатеев отнята,  кои посадского тяглеца да
мужика обирали. Чего ж тут горевать? Богатей кровь народную сосут, так
пусть в той крови и захлебнутся. Пусть!"
     Но что-то в этих думах мучило его, тяготило:
     "Ну еще караван разорю,  другой,  третий. Еще людей загублю..." А
дале что?  Как были на Руси купцы да бояре,  так и останутся...  Что ж
дале?"
     Все чаще и чаще стал прикладываться к чарке,  но вино не утешало,
и  тогда  он  выходил  на  утес;  долго,  в беспокойных думах стоял на
крутояре, а затем, все такой же смурый, возвращался в шатер.
     - Мечется атаман. И чего? - недоумевали есаулы.
     Как-то в полдень к Болотникову привели молодого стрельца.
     - На Усе словили, батько. На челне пробирался, никак, лазутчик.
     - С утеса, сатану.
     Служилый, длинный,  угреватый,  с  большими  оттопыренными ушами,
бесстрашно глянул на Болотникова.
     - Не лазутчик я, атаман, и пришел к тебе своей волей.
     - Своей ли?  - поднимая на стрельца тяжелые веки,  коротко бросил
Иван.
     - Своей,  атаман.  Надумал к тебе переметнуться.  Не хочу боле  в
стрельцах ходить.
     Болотников усмехнулся.
     - Аль не сладко в стрельцах?
     - Не сладко, атаман. Воли нет.
     - Воли?..  А пошто те воля? Волен токмо казак да боярин. Но казак
близ смерти ходит, а в бояре ты породой не вышел. Зачем тебе воля?
     - Уж  лучше  близ  смерти ходить,  чем спину гнуть.  От головы да
сотников житья нет. Я-то ране на ремесле был, с отцом в кузне кольчуги
плел.  Да вот,  худая башка, в стрельцы подался. Чаял, добрей будет, а
вышло наопак. А вспять нельзя, из стрельцов не отпущают. Вот и надумал
в казаки сбежать... Но пришел я к тебе, атаман, с черной вестью.
     - Рать выходит?
     - Хуже, атаман... Измена на Дону.
     - Измена?  - порывисто поднялся Болотников.  - Дело ли  гутаришь,
стрельче?
     - Измена,  - твердо повторил стрелец.  - В Самару тайком  прибыли
казаки  раздорского  атамана.  Поведали,  что  с  Дону  вышла  разбоем
бунташная голытьба.
     - Раздорский атаман Васильев упредил воеводу?!
     - Упредил. Почитай, недель семь назад.
     - Собака! - хрипло и зло выдавил Болотников.
     Есаулы огрудили атамана, взъярились:
     - Христопродавец!
     - Иуда!
     Разгневанный Болотников  заходил  вдоль  шатра.  Богдан Васильев,
донской атаман,  выдал  стрельцам  голытьбу-повольницу!  Ох  как  прав
оказался  Федька  Берсень,  гутаря о том,  что разбогатевшие домовитые
старшины точат ножи на воинственную и дерзкую вольницу.
     - Имена казаков ведаешь?
     - Прискакали трое:  Пятунка Лаферьев,  Игнашка  Кафтанов  и  Юшка