вылезем?
     - А спознаем у Гаруни,  атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай,
дедко.
     - На Луку два пути,  хлопцы,  - приосанился старик.  - Тут, перед
излучиной,  бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком
чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
     - Погодь, дед, не спеши, - перебил Гаруню Болотников. - Велика ли
сама Лука?
     - Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть
ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
     - Много,  дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на
стрельцов нарваться. Бой принимать - казаков терять. Не за тем мы сюда
пришли.  Не  лучше  ли  на  исток Усы перетащиться?  Далече ли река от
Волги?
     - С версту, атаман.
     - Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
     - Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
     - Вестимо, други. Веди, дед.
     Гаруня шагнул  на  нос.  Долго  вглядывался  вдоль  правобережья,
изронил:
     - Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
     Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.
     - Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.
     Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:
     - К берегу, донцы-ы-ы!
     Челны ткнулись  о  берег.  Казаки  высыпали  на  отмель,  малость
поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.
     Новая река оказалась неширокой,  но довольно быстрой и  глубокой.
Казакам  почти не приходилось браться за весла,  да и поспешать теперь
было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.
     Справа вздымались  к  синему поднебесью белые утесы,  прорезанные
глубокими ущельями и пещерами,  оврагами и  распадками,  утопающими  в
густой  зелени  непроходимых чащоб.  Вид Жигулевских гор был настолько
дик,  суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от
восхищенных возгласов: (Белые утесы - Жигулевские горы - известняковой
породы.  Известняк во  многих  местах  обнажен  и  ярко  белеет  среди
окружающей зелени.)
     - Мать честная, вот то сторонушка!
     - Дух захватывает, братцы!
     Болотников любовался  и  ликовал  вместе  с  казаками.  "Сам  бог
повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да
былины.  Казакам-орлам здесь жить да славу обретать",  - взбудораженно
думал он.
     А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.
     - Ух, ты-ы! - только и нашелся что сказать молодой детина.
     - На утес тебя свожу,  там, где соколы гнездуют. Вот то приволье.
Уж  такая  ширь,  сынок!  Волгу  на  сорок  верст  видно,  - оживленно
высказывал Гаруня.
     Болотников велел остановить струги.  Судно толкнулось о берег,  и
атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.
     - Здесь раскинем стан.
     Казаки высыпали на берег.  Разложили и запалили костры, наполнили
казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.
     Было гомонно.  Донцы радовались концу утомительного похода, тихой
солнечной  дубраве,  дымам  костров,  буйным  травам  под ногами;  ели
жесткие  овсяные  лепешки,  хлебали  мясную  похлебку,   едко   дымили
люльками, гутарили:
     - Любо тут, станишники. Доброе место - Жигули. Походим сабельками
по купчишкам.
     А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили
кручи.  Так было и на богородском взгорье,  куда он не раз взбирался с
дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице,  так было и  на
степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.
     Молвил есаулам:
     - Пора глядачей ставить. Айда на кручу.
     - Айда, батько.
     Есаулы и  десятка  три  казаков  полезли  к вершинам,  но то было
нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья
да буераки.  Вокруг теснились каменные глыбы,  шумели в густом зеленом
убранстве сосны и ели,  до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце
белые утесы.
     - Есть ли тут тропы? - спросил Гаруню Болотников.
     - Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.
     - А далече ли устье?
     - С полдня плыть надо.
     - Там потом и встанем.
     Не час  и  не  два пробирались повольники к жигулевским вершинам.
Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным
подъемам ноги. Есаулы заворчали:
     - Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.
     - Ничего,  ничего,  други,  привыкайте  и по горам лазить.  Здесь
теперь наше пристанище,  здесь нам и волчьи ноги иметь, - посмеиваясь,
ответил есаулам Болотников.
     Но вот и вершина утеса.
     - Господи,  Никола-угодник  экая!  тут  красотища!  -  воскликнул
пораженный открывшимся простором Нечайка.
     - Шапками облака подпираем, - вторил ему Васюта.
     А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да  крутил  по  сторонам
головой.
     - И  впрямь  соколиный  утес.  Какая  ширь,   други!   -   молвил
Болотников,  снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к
самому обрыву.  Весело рассмеялся. - Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того
и гляди соколом полетишь.
     Долго всматривался в волжские дали.  Прав оказался Гаруня: река и
вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий
горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.
     - Славно  здесь  купцов  можно  встретить,  -  довольно  произнес
Нагиба.
     - Славно, Мирон, - кивнул Болотников. - Откуда бы они ни выплыли,
а мы их - таем да врасплох.  Хоть из  устья  Усы  навалимся,  хоть  от