наставники "учеником" начинают называть лишь того, кто пробыл в школе не
менее трех лет. До этого срока его просто нечему обучать, так как ни его
разум, ни психика не готовы к восприятию того особого внутреннего мира ушу,
который и превращает боевую технику в духовное искусство. Иногда самой
большой милостью по отношению к человеку становился мягкий отказ от
преподавания ему боевых искусств. Не каждый способен выдержать груз этого
знания.

   После обряда инициации ученика посвящали в особые тайные ритуалы школы.
Эти ритуалы могли лишь в тонкостях отличаться от общепринятых, но тем не
менее они составляли один из секретов школы, ибо дистанцировали ее от
остального мира, делали ее "внутренней". В частности, в ряде школ смысл
таких ритуалов заключался в том, что неофит объявлялся "ребенком" или
"младенцем" - человеком, который стоит лишь на пороге своей настоящей
жизни. Именно после этого учитель и "рождал" ученика.
   Смысл такого действа хорошо виден в известной поговорке,
распространенной в школах ушу и даже вошедшей во многие уставы школ: "Мать
и отец дали мне кости и плоть, учитель дал мне дух". Таким образом, идея
"второго рождения", причем рождения истинного, духовного, мистического и
глубоко сокровенного возникновения "человека целостных свойств",
заложенная глубоко в недрах эзотерической китайской традиции, получала
воплощение в ушу.

   На первых этапах ученик находится вне понимания того, что практикует.
До прихода в школу ушу любой китаец много слышит об ушу, нередко наблюдает
тренировки, демонстрации мастеров, но без учителя никому не дано
проникнуть в саму сердцевину боевых искусств. В школе же появляется
возможность постичь это "изнутри", но понимание - это долгий процесс
психической переориентации и перестройки сознания. Поэтому, делая первые
шаги, надо лишь доверять мастеру и следовать ему - следовать безотчетно. В
традиционных школах, в частности, не принято, чтобы ученик задавал
вопросы, - мастер сам знает, когда заговорить.

   Для знатока ушу обучение, а точнее, постижение школы проходит в
несколько этапов, отражающих изменение ценностной ориентации и
психологических установок. Здесь речь, конечно, идет не о внешних ритуалах
посвящения или присуждения какой-то очередной степени мастерства, как это
можно встретить в каратэ, но о понимании самой метафизической глубины
процесса обучения как постепенной интериоризации (переведении внутрь себя)
духовных ценностей школы и срастания своей личности с личностью мастера.

   Подражать следовало всему - самому мастеру, тому, как он выполняет
комплексы, его выражениям, жестам и многому другому. Человек не обучается
- он перерождается, он вступает в след мастера, входит в его тень,
становится созвучным с его внутренним ритмом. Ученик постепенно
реализуется как мастер. Медленно, очень медленно удельный вес чисто
внешней имитации уменьшается, да и технический аспект имеет свои рамки,
уступая место воплощению мастера в своем сознании. Внешнее как бы
сворачивалось, сходясь до неизмеримо глубокого внутреннего пространства.

   Наконец, исключительно духовное следование постепенно заменяло внешнее
подражание и наступало преодоление, отказ от внешней формы. Она
переставала играть определяющую роль в обучении ушу, но лишь опосредовала
собой существование внутреннего аспекта.

   Переход в изучении школы от внешнего к внутреннему происходил у
учеников по-разному, многие так и не сумели преодолеть этого барьера.
Момент перехода открывал качественно новый этап в ушу. Школа уже
становилась внутренней реальностью для занимающегося, она обретала свою
субстанциональность, а все комплексы, поединки служили лишь проекцией
этого внутреннего пространства во внешнем мире.

   Сохранились интересные воспоминания одного из японцев, который в начале
40-х годов присутствовал на ритуале приема в школу ушу. В центре сидел
мастер, по бокам от него стояли два ближайших ученика. Посвящаемый выходил
в центр и произносил традиционную формулу с просьбой о приеме в ученики и
делал несколько поклонов. Внезапно мастер подал какой-то едва уловимый
знак, один из стоящих сбоку старших учеников резко взмахнул мечом и ...
посвящаемый упал замертво. То же самое произошло и со вторым неофитом, а
вот третий человек, который произносил ту же заученную формулу, делал те
же самые поклоны, был принят. Наблюдатель-японец, профессиональный солдат,
был поражен жестокостью ритуала. Речь идет не о правильности произнесения
формулы или выполнения поклона, но об искренности, о том, чтобы все
исходило от сердца, от "Небесной воли". Естественно, что немногие могут
отважиться пройти такой ритуал, но ведь сама цель посвящения - проверить
искренность, чистосердечие человека в помыслах занятий ушу.

   Первое время в школе ученика могли подвергать тяжелым испытаниям.
Однако не стоит считать это издевательствами, это лишь проверка крепости
его духа и черт его характера. Например, ученик не должен обижаться, ибо
учителя прекрасно знали, что обидчивого человека ничему нельзя обучить.
Смотрели и на то, как ученик подает пиалу с чаем учителю, как общается с
братьями по школе, как сидит, как реагирует на замечания. Это - долгий путь
терпения и самовоспитания.

   Среди огромного количества учителей и учеников ушу лишь немногие
считались действительно подходящими друг другу. Встреча истинного учителя
и способного ученика предопределялась Небом, и не случайно последователи
ушу годами бродили по Поднебесной, разыскивали "своего" учителя. Истинный
наставник - это "пресветлый учитель" или "просветленный мастер" (минши),
настоящий же ученик должен быть "небесным талантом" (тяньцай). Его особые
свойства объяснялись не только упорством и тщательностью в следовании
наставлениям мастера, но во многом и врожденными способностями, "данными
Небом". "Небесными талантами" также называли талантливейших художников,
поэтов, философов. По существу, это была особая категория людей, способных
не просто выучить что-то, не просто быть старательными ремесленниками в
своем деле, но открытых для того, чтобы дальше понести умение и
мастерство-гунфу в любой сфере человеческой жизни.

   Между учителем и учеником устанавливались прежде всего отношения