Третьим был казнен повар Федька Ребро. Он не избежал смерти. Малюта Скуратов не любил оставлять в живых тех, кто много знал...
     Один за одним выходили на середину площади приговоренные к смерти. Их казнили по-разному. Некоторых жгли на костре, других сажали на кол или четвертовали.
     Царь Иван часто дышал, не спускал глаз со смертников, вздрагивал от их криков и стонов, а порой заливался безудержным смехом.
     Москвичи, бывшие на площади, не видели среди казненных ни князя Афанасия Вяземского, ни Алексея и Федора Басмановых.
     Расправы и опалы продолжались все лето.
     Погиб славный воевода, двадцать лет не слезавший с коня, победивший татар, и Литву, и немцев, князь Петр Семенович Оболенский-Серебряный. Думный советник Захария Иванович Очин-Плещеев. Иван Воронцов и Василий Разладин. Погиб воевода Крик Тыртов, израненный во многих битвах. Воевода Михаил Матвеевич Языков... Трудно перечислить всех, кто положил свою голову на плаху в этом году.
     Временами царь приходил в себя. Лекарь давал ему укрепляющее питье. Царь Иван звал думного дьяка Василия Щелкалова и задавал ему один и тот же вопрос:
     - Как мои воеводы в Ливонии, взят ли город Ревель?
     И каждый раз дьяк Щелкалов отвечал:
     - Город еще держится, великий государь. Однако воеводы обнадеживают вестями.
     ...24 октября возвратился из Англии долгожданный посол Андрей Совин. То, что он привез от королевы Елизаветы, было недостаточно для царя Ивана. Вместо договора он получил две грамоты: обычную, - как назвал царь, "проезжую", и тайную - за собственноручной подписью Елизаветы.
     В обычной грамоте королева обязывалась соблюдать союз с Россией, оказывая взаимную помощь против общих врагов. В другой, тайной, она обещала царю с его семейством и приближенными убежище в Англии.
     Но царю Ивану нужен был договор с крестным целованием и с соблюдением всех правил. Иначе он не верил, и грамота для него была пустой бумагой. Царь просил прислать посла Дженкинсона - он не приехал. Простое обещание королевы Елизаветы предоставить убежище повергло его в ярость. Оно унижало его, било по самолюбию, самому больному месту...
     Посла Андрея Совина, избитого собственноручно царем, увезли домой без сознания.
     Царь Иван снова и снова читал тайную грамоту:
     "...Мы столь заботимся о безопасности вашей, царь и великий князь, что предлагаем, если когда-либо постигнет вас, господин брат наш царь и великий князь, такая несчастная случайность, по тайному ли заговору, по внешней ли вражде, что вы будете вынуждены покинуть ваши страны и пожелаете прибыть в наше королевство и в наши владения с благородной царицею, супругою вашею, и с вашими любезными детями, князьями, мы примем и будем содержать ваше высочество с такими почестями, какие приличествуют столь великому государю, и будем усердно стараться все устроить в угодность желания вашего величества и спокойному и свободному препровождению жизни вашего величества со всеми теми, кого с собой привезете..."
     "Негодная, - сжимал кулаки царь Иван. - Ты забыла, что пишешь великому царю, выше тебя стоящему..."
     "...Сверх того, мы назначим вам, царь и великий князь, в нашем королевстве место для содержания на вашем собственном счете, на все время, пока вам будет угодно оставаться у нас... обещаем сие по силе сей грамоты и словом христианского государя, во свидетельство чего и в большее укрепление сей нашей грамоты, мы, королева Елизавета, подписываем оную собственною нашею рукою в присутствии нижепоименованных вельмож наших и советников".
     "Десять низких слуг читали эту грамоту, - едва сдерживая себя, думал царь Иван. - Глупая девка нарушила все правила, пренебрегла нашей просьбой... Я просил держать в тайне договор. У меня в Москве знал о нем только один человек. А она разгласила по всему государству. Я просил о взаимном предоставлении спокойной жизни в своей стране, ежели что случится. Я - ей, она - мне, а не так, как здесь написано... Я просил посла Антона - его не послали. Я не какой-нибудь свейский король Юхан, голый, и босый, и без деньги в кармане. Равных мне среди ваших королей нет..."
     - Эй, - крикнул царь, - позвать ко мне Ивана Висковатого!
     Вместо покойника вошел дьяк Василий Щелкалов. Царь Иван вспомнил про казнь своего канцлера и прикусил до крови губу.
     Василий Щелкалов увидел бледное лицо, глаза, сверкающие гневом.
     - А, это ты!.. Пиши грамоту к королеве аглицкой Елизавете... "Твоим государством, - произнес царь, подняв кверху руку, - правят, помимо тебя, люди, да не то что люди, а мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чине, как есть пошлая девица. И коли так, мы прежние дела отставим в сторону. Возврати нам нашу жалованную грамоту. А ежели не вернешь, все равно она силы не имеет... Посмотрим, каково-то будет тогда тем торговым мужикам, которые ради своих прибылей пренебрегли нашей государской честью, государскими выгодами нашими..."
     Царь Иван еще долго диктовал дьяку свой ответ королеве Елизавете. В гневе он отменил все льготы, пожалованные английским купцам. Все имущество и все их товары были отобраны в казну. Англичанам было отказано в платеже долгов. Выстроенное ими в Ярославле судно для плавания на Каспийском море было задержано в Астрахани.
     Царь больше не надеялся и не ждал от других помощи. Он решил с корнем вырвать измену, уничтожить всех оставшихся в живых врагов, не дающих ему спокойно спать по ночам.
     Несчастья продолжались. 20 ноября 1570 года умерла Евфимия Старицкая, просватанная за короля Магнуса.
     В конце ноября царь Иван узнал от лазутчиков, что турецкий султан Селим просил у короля Жигимонда отдать ему город Киев для удобного нападения на Москву. Король Жигимонд Киев не отдал.
     Посол Афанасий Нагой доносил из Бахчисарая, что крымский хан Девлет-Гирей готовится к войне. А царевич крымский разбил тестя государева, кабардинского князя Темрюка, и пленил двух его сыновей.
     Вестей о взятии города Ревеля все еще не было.

Глава двадцать четвертая

ПРЕЖДЕ НЕ ВИДНО БЫЛО МОСКОВИТОВ НА МОРЕ

     Около суток кургузый двухмачтовый парусник "Веселая невеста", пересекая пустынные морские просторы, шел к песчаному мысу Хель. Зеленоватые волны с пенистыми гребешками вздымались с северо-запада, догоняя корабль. Они подкатывались под правый борт "Веселой невесты", то опуская, то поднимая ее.
     Дул северо-западный ветер. Погода держалась пасмурная. Накрапывал мелкий дождь. Серые, тяжелые тучи, едва не задевая верхушки мачт, низко проносились над кораблем.
     Холодные капли влаги попадали за воротник матросов, прибиравших палубу, крупными алмазами украшали натянутые снасти и упругие на ветру паруса.
     Промозглая сырость пронизывала до костей тех, кто не мог погреться у очага, жарко пылавшего на корабельной кухне, или закутаться в шерстяные одеяла в собственной подвесной койке под палубой.
     Карстен Роде, подперев голову огромными кулаками, задумавшись, сидел в своей каюте. Ему было тепло от медной жаровни с раскалившимися кусками древесного угля. Капитана тревожили опасения: правильно ли он сделал, пустившись на единственном корабле в опасное корсарское плавание. Он надеялся на свое везение, на свою счастливую звезду. Но ведь недавно он потерял все свое имущество и сам едва остался жив! И все же Карстен Роде твердо решил при первом удобном случае напасть на купцов, торгующих с городом Данцигом. Но больше всего ему хотелось сразиться с корсарскими кораблями польского короля Сигизмунда, отомстить за свое разорение, раны и многотрудную жизнь на чужбине.
     "Я должен в бою вернуть свои деньги, отнять их у разбойников, - убеждал он себя. - Тогда я смогу снова честным человеком показаться в Копенгагене и уплатить свои долги. Царская грамота позволяет мне нападать на тех, кто мешает русской торговле и помогает королю Сигизмунду".
     Карстен Роде стал обдумывать всякие способы, с помощью которых он намеревался, обладая всего одним кораблем, захватить в плен несколько купеческих судов. Три купца... Карстен Роде видел перед собой эти купеческие корабли так явственно, будто они существовали на самом деле. "Нет, я не побоялся бы напасть на них. О-о, только бы они не сбежали!"
     Рано утром "Веселая невеста" миновала песчаный, низменный мыс Хель и, обогнув его, вошла в закрытую от всех ветров обширную бухту. Зыбь утихла, словно по приказу морского царя. Карстен Роде решил отстаиваться в спокойных водах. На "Веселой невесте" убрали паруса и отдали якорь.
     День был воскресный, матросы после тяжелой и бессонной ночи валились с ног от усталости. Капитан освободил всех от работы, и "Веселая невеста" превратилась в сонное царство. Только дозорные из бочек, на самых верхушках мачт, прилежно всматривались в пустынный горизонт. Прошел день, ночь, еще день и еще ночь. Море было пустынно по-прежнему. Несколько рыбачьих лодок, промышлявших сетями рыбу, в счет не шли. Снова наступил день. По-прежнему низкое серое небо лежало над морем и дул пропитанный влагой ветер.
     Неожиданно с передней мачты раздалось:
     - Парус на юге! Еще парус!
     Карстен Роде услыхал крик дозорного и выбежал на палубу без сапог, в одной рубахе.
     - Еще парус на юге! - услышал он голос с мачты.
     - Сколько же ты видишь парусов? - закинув голову, спросил капитан.
     - Вижу три корабля, господин капитан!
     У Роде ёкнуло сердце. Мечты его сбывались.
     - Все на палубу! - рявкнул он. - На паруса и на якорь! - А сам бросился в каюту одеваться.
     Ударил колокол, призвавший команду. По вантам побежали матросы. Пушечные мастера и их помощники готовили пушки к бою. "Веселая невеста", поскрипывая блоками, быстро покрывалась парусами.
     Корабли, видневшиеся на юге, приближались.
     Карстен Роде вышел на ют в ботфортах <Сапоги.> и в короткой куртке из кожи лося. За поясом виднелись два пистолета и боевой топор на короткой ручке. На голове красовалась черная шляпа с большим пером.
     - Слушай, Ганс, и ты, Степан! - весело сказал он. - Клянусь мессой, мы пойдем им навстречу и начнем бой... Мы должны победить!
     - Согласен, - сказал Ганс.
     - И я тоже, - поддакнул Степан. - Но пока, господин капитан, не видно, кому принадлежат корабли.
     - Это все равно! - отрезал Карстен Роде. - Раз они оказались возле Данцига, значит, наши враги.
     "Веселая невеста", быстро набирая ход, понеслась навстречу своей судьбе.
     - Я вижу на кораблях флаг торгового города Данцига. Они следуют друг за другом.
     Суровое лицо капитана осветилось улыбкой.
     - Удача... Эй, рулевой, корабли оставим вправо! Готовы ли пушки, Ганс?
     - Пушки готовы.
     - Убавить паруса, Степан, иначе мы не успеем зарядить пушки после залпа.
     Пушки "Веселой невесты" были небольшие, и на перезарядку каждой шло пятнадцать минут. Пушки крупного калибра могли выстрелить не более двух раз в час. На корабле убавили наполовину паруса, ход сразу замедлился. Люди замерли в ожидании. Пушки грозно глядели сквозь прорезанные в бортах квадратные порты <Отверстия в борту.>.
     Карстен Роде, чтобы лучше видеть, поднялся на рей <Поперечный брус на мачте для крепления паруса.> передней мачты.
     - Правый борт, огонь! - прогремел его голос, когда данцигский корабль оказался против борта "Веселой невесты".
     Раздался оглушительный залп из шести пушек правого борта. Картечь в клочья разодрала главные паруса купеческого корабля. Он сразу остановился, и его стало заносить бортом к ветру.
     - Право на борт! - снова послышалась команда капитана.
     "Веселая невеста" послушно повернула вправо и прошла под самым носом у второго парусника.
     - Лево руля, бери лево! - командовал капитан. - Левый борт, огонь! Правый - заряжай пушки!
     Загремели пушки левого борта. Картечь ударила по натянутой парусине второго данцигского корабля. Снова от парусов полетели клочья. Корабль остановился.
     - Молодец наш капитан, - сказал Дитрихсен Степану, - из всякого положения найдет выход. Третье судно он возьмет на абордаж, вот посмотришь.
     Словно в подтверждение его слов с мачты раздалась новая команда:
     - На абордаж!
     "Веселая невеста" приблизилась к борту третьего данцигского корабля. Висевшие на реях корсары с устрашающими криками стали прыгать на палубу купца. Раздались ружейные выстрелы.
     Ганс Дитрихсен, ворвавшись в каюту капитана "Быстрокрылой чайки", нашел его в шкафу помертвевшим от страха. Ухватив капитана за шиворот, он выволок его на палубу. На юте были убиты штурман и рулевой. Всех остальных Дитрихсен загнал в носовой кубрик и забил снаружи дверь. Штурман Генрих Шульце и два матроса корсарского корабля остались сторожить парусник.
     Тем временем "Веселая невеста", освободив свои запутавшиеся снасти от снастей "Быстрокрылой чайки", медленно стала подходить к дрейфовавшему с разорванными парусами данцигскому кораблю "Золотая овца". Его капитан вместе со штурманом и тремя матросами успели спустить небольшую лодку и сейчас гребли изо всех сил к синевшему невдалеке берегу. Так же поступил капитан "Центавра", третьего данцигского корабля.
     - Их можно вернуть, - сказал Степан Гурьев.
     Карстен Роде махнул рукой:
     - Пусть уходят, это только к лучшему. Меньше греха перед всевышним.
     Оставшиеся матросы "Золотой овцы" собрались на палубе и, подняв руки, молили о пощаде. Они обещали верно служить корсару.
     Карстен Роде оставил здесь опытного штурмана Нильса Гейдрихсена и трех своих матросов. "Золотая овца", трехмачтовый большой корабль, понравилась капитану. Он измерил шагами палубу: длины в нем было от кормы до носа шестьдесят шагов, а между бортами - пятнадцать.
     - Ставьте запасные паруса и следуйте за мной! - сказал Карстен Роде. - А вам, друзья, клянусь мессой, я дарую жизнь... - подошел он к кучке перепуганных матросов. - Помогите моим людям управиться с парусами.
     Матросы с радостью согласились.
     На "Центавре" Карстен Роде оставил Тевса Бартольцена и трех своих матросов. И на этом судне матросы просили пощады и обещали верно служить победителю.
     Через два часа три данцигских корабля медленно двигались следом за "Веселой невестой". Разорванные паруса были починены или заменены новыми.
     - Ну, Степан, - сказал Карстен Роде, - ты теперь и штурман и мой помощник.
     - Очень рад, капитан... Могу я знать, куда мы идем?
     - В маленькую бухточку на восточном берегу Борнхольма. Там достаточно места для четырех кораблей... А скажи, Степан, как твои успехи в морском деле? Понял ли ты, как управлять нашими кораблями?
     - Отчасти понял, господин капитан. Однако еще многому надо учиться.
     Карстену Роде всегда везло в сложном штурманском деле. А в этом рейсе даже ветры благоприятствовали ему. Ровно через сутки показался южный мыс Борнхольма. Он был низменным и песчаным. Капитан вел свое судно близко от берега, желая уверенно опознать место. Проплыли мимо береговые склоны, поросшие травой, за ними виднелся хвойный лес, возвышались одетые кустарником белые дюны.
     От южного мыса капитан изменил курс, и деревянный морской бог в золотой короне, поддерживающий спиной тяжелый бушприт <Деревянный брус, выставленный вперед с носа судна, служащий для крепления парусов.> корабля, устремил свой взор на северо-восток. Этот курс вел вдоль берега. Кое-где на берегу, сначала низменном, а дальше к северу - скалистом, стояли домики, казавшиеся игрушечными. Корабль прошел приметную ветряную мельницу, выкрашенную меловой краской... Постепенно перед глазами вырос крутой скалистый мыс. За этим мысом капитан повернул на северо-запад.
     Время шло, Степан Гурьев не сходил с высокой кормовой надстройки. Он внимательно следил за берегом и делал отметки в своей книге.
     - Смотри, Степан, на тот мыс, - показал Карстен Роде на высокую оконечность гранитного полуострова. - Чуть левее наша бухта. Видишь ли ты проход в эту бухту?
     Степан Гурьев долго всматривался в огромные валуны и скалы, громоздившиеся у подножия мыса.
     - Господин капитан, я не вижу прохода левее скалы.
     - И не увидишь, мой друг, клянусь мессой, - засмеялся Карстен Роде. - Мало кто знает, как провести сюда корабль. У меня дрожали колени, когда я первый раз шел в этих местах.
     Степан Гурьев удвоил внимание. Зрение у него было отличное. Он силился увидеть среди скал что-нибудь похожее на свободный проход, но тщетно.
     Роде убавил паруса и поднял сигнал на конце реи: деревянный конус, выкрашенный в черный цвет.