Позывали удальца
     На игрище поглядеть,
     На Ярилу посмотреть...

     Наступил вечер. Ловчиков поставил на стол большой серебряный подсвечник, в котором горели в ряд шесть свечей, и царь принялся читать Библию.
     Тем временем подземелья монастыря наполнились обреченными людьми, привезенными для безумных царских утех.
     Царь Иван дал слишком большую волю своим телохранителям. И многие записывались в опричнину, желая приблизиться к царю и получить выгодную должность. Власть и безграничное доверие развращали их. Опричник был всегда прав, земский всегда виноват. Другие шли в опричнину, чтобы сохранить свою шкуру: жизнь тех, кто оставался в земщине, не стоила ломаного гроша. По существу, земские стали людьми вне закона. Опричники восхваляли любое преступление, совершенное царем, и он потерял всякое чувство меры.
     В большую и светлую настоятельскую келью, где расположился царь, вошел Малюта Скуратов. Он успел казнить всех, кто числился у него в списках. В них вносились не только люди, подозреваемые в чем-нибудь за последние годы, но и внуки и правнуки тех тверичан, кто противился деду и прадеду царя Ивана. Тверской епископ Варсанофий был ограблен до нитки и отстранен от должности.
     - Великий государь, - отвесив низкий поклон, сказал думный дворянин. - Дозволь слово молвить.
     - Говори.
     - В Отроч-монастыре живет и здравствует бывший митрополит всея Руси старец Филипп, а в миру Федор Степанович Колычев!
     Царь ответил не сразу.
     - Сходи, Гриша, к старцу Филиппу, возьми у него для меня благословение. В тот раз не дал, так, может, сегодня сжалится.
     - Ежели не даст?
     - А ты проси, проси, не уходи от него, пока не благословит.
     На лице царя играла легкая усмешка, а в глазах горел огонь, которого так боялись и друзья и враги. Малюта Скуратов увидел, что хотел увидеть.
     - Сделаю, как велишь, государь. - И он заспешил было к выходу.
     - Постой, - остановил царь, - в твоих списках есть ли старец?
     - Нет, ты не приказывал, великий государь.
     - А-а, ну тогда ладно, иди.
     Малюта Скуратов поскакал в Отроч-монастырь. Через час он переступил порог кельи опального митрополита.
     Весь заросший седыми волосами, бледный и худой, старец стоял на коленях перед иконами. Он не обернулся на звяканье ключа в замке, на шарканье Малютиных ног.
     - Здрав будь, старче! - услышал он громкий голос.
     Филипп поднялся и сразу узнал Скуратова.
     - Давно ожидаю смерти, - тихо произнес он, - да исполнится воля божья.
     - Оставь говорить о смерти... Великий государь просил благословить его.
     - Благословляют на доброе.
     - Не хочешь? - будто сожалея, сказал Малюта. - Жарко у тебя, старче, усердно монаси топят. Угару не боишься?
     Старец промолчал.
     - Благослови, старче, великого государя, - повторил Скуратов. - Он с воинством своим искоренять измену идет.
     - Благословляют добрых на доброе. - Филипп упрямо сжал высохшие губы.
     Малюта посмотрел на запавшие в черных провалах глаза старца, на морщинистую худую шею, на худые бессильные руки, и кровь прилила к его вискам.
     - Последний раз прошу, благослови великого государя всея Руси! - В голосе думного дворянина послышалась угроза.
     Филипп не ответил. Снова преклонив колени перед иконой, он стал креститься и громко читать молитву.
     Малюта Скуратов воровато оглянулся, вынул из-за пазухи короткий кусок пеньковой веревки и петлей накинул на слабую шею старца.
     Через минуту он вышел из кельи, прикрыл дверь и, отерев со лба обильный пот, сказал ожидавшим его монахам:
     - Предайте земле тело старца Филиппа, преставился он, надо думать, от угара. - Малюта снял шапку.
     Монахи ужаснулись и заплакали.
     Прошло пять дней, войско царя Ивана покинуло разоренную и сожженную Тверь. Опричники отправили по своим домам много награбленного добра. Порубленные, истерзанные тела горожан, окаменевшие от мороза, лежали на улицах и площадях, торчали на кольях, висели, повешенные за ноги... Многие были утоплены в прорубях Волги. Пошел мелкий сухой снег. Занялась пурга, засыпая снегом залитые кровью улицы и площади города.
     Покинув Тверь, опричники и дальше двигались с теми же предосторожностями. Никто не должен был знать, куда идет царское войско. По дороге опустошили огнем и мечом город Торжок, город Вышний Волочек и другие места до самого озера Ильменя. В Торжке в одной из крепостных башен сидели пленные воины Девлет-Гирея. Когда царь Иван вошел к ним, молодой высокий крымчак встретил его бранным словом. Зная, что пленные безоружны и закованы в цепи, царь ударил пикой дерзкого воина. Но неожиданно крымчак выхватил пику из рук царя и замахнулся с радостным воплем.
     Малюта Скуратов бросился вперед и успел собой заслонить царя Ивана. Копье раздробило левое плечо думного дворянина. Он упал, обливаясь кровью.
     - Гриша, - наклонился к нему царь, - Гриша, не опасно ли ты ранен? Я послал за лекарем... А этих всех я повелел на куски порубить. Гриша, за твою кровь...
     Приговаривая, царь Иван вздрагивающими нервными пальцами гладил лицо любимца. Малюта поцеловал холодную царскую руку.
     Прибежавший лекарь Арнольд Линдзей перевязал пробитое копьем плечо, а слуги уложили раненого в царский возок.
     2 января 1570 года опричное воинство окружило со всех сторон Великий Новгород. По всем дорогам боярин Алексей Басманов поставил крепкие заставы. Ни один человек, ни пеший, ни конный, не мог спастись бегством.
     У истока реки Волхова широко раскинулся Новгород. Софийская сторона на западном берегу и торговая на восточном возникли в далекую, незапамятную старину. У самого Волхова, на пологом холме, высились каменные стены детинца <Детинец - внутреннее укрепление в русском средневековом городе.> с башнями и узкими воротами. За стенами крепости теснились разукрашенные главы древнего Софийского собора.
     Прежде всего по царскому повелению закрыли все монастыри и церкви в окрестностях Новгорода, а иноков и священников согнали в одно место и потребовали с них по двадцать рублей выкупа. Кто не мог заплатить, того ставили на правеж, били батогами. Дворы богатых купцов в городе тоже запечатали. Дьяков и подьячих заковали в цепи и согнали, как скот, в огороженный забором двор. Жен и детей стерегли в домах.
     Войска увидели царя Ивана 6 января в пригороде. На другой же день опричники казнили всех монахов, бывших на правеже, и развезли трупы по монастырям для погребения.
     Окруженный сановниками царь Иван 8 января вступил в город как победитель. У городских ворот его встретили почетные горожане с духовенством. В руках у всех были иконы. Именитые купцы Федор Дмитриевич Сырков и его брат Алексей поднесли хлеб с солью на золотом блюде. Царь хлеба-соли не принял, велел всем мужикам вырвать бороды, а Федора Сыркова с братом посадил в погреб. На Великом мосту дожидался архиепископ Пимен с крестами и чудотворными иконами.
     Царь не сошел с коня, не принял благословения.
     - Злочестивец, - закричал он пронзительно, - в твоей руке не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце! Знаю умысел твой и всех гнусных новгородцев... Знаю, что вы готовитесь предаться королю Жигимонду... Отселе ты уже не пастырь, а враг церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова...
     - Не виноват я, государь... - Архиепископ едва шевелил от страха языком. - Обнесли меня враги лживым словом...
     - Молчи, об этом я поговорю с тобой особо, а сейчас иди с иконами и крестами в Софийскую церковь.
     Царь умилялся, слушая литургию, падал на колени, усердно стукался лбом о древние каменные плиты. После службы он вошел в архиепископские палаты, сел за обеденный стол вместе с софийскими боярами <Бояре на службе новгородского архиепископа.> и своими вельможами. Приближенные заметили новые ссадины и синяки на его лбу.
     Раненый Малюта Скуратов сегодня встал с постели. Рука его лежала на перевязи. Бледный и похудевший, он почти не притрагивался к пище. Сидел он рядом с царем. По другую сторону государя - царевич Иван. За царевичем расселись татарские вельможи.
     Обед начался торжественно, здравицами за царя и царский дом. Застолье ничем не омрачалось. И вдруг в самом конце пиршества царь Иван приподнялся со своего места и завопил неистовым голосом.
     Это был сигнал.
     В палаты тотчас ворвались вооруженные опричники в черном, схватили архиепископа и всех софийских бояр и архиепископских слуг.
     Софиянин Никита Бобыль, высокий, с огромными кулаками детина, свалил с ног двух опричников и выскочил в дверь. В сенях он ударил ножом царского телохранителя, загородившего дорогу, и со всех ног бросился на колокольню Софийской церкви. И по всему Великому Новгороду разнеслись могучие медные стоны большого колокола. Он призывно звонил до тех пор, пока опричники не сбросили с колокольни мертвого Никиту Бобыля.
     Кое-кто из горожан отважился с оружием прибежать на площадь. У стен древней соборной церкви завязалась схватка. Два часа держалась горсточка отважных новгородцев против царских опричников.
     - Изменники, продажные шкуры! - кричали опричники.
     - Разбойники, душегубы! - отвечали новгородцы.
     - Отпустите архиепископа!
     - Мы вас всех в капусту изрубим!
     - Архиепископ первый изменник государю!
     Но сила сломила отвагу. Все новгородцы были перебиты.
     В первый же день жестокие пытки людей затуманили сознание царя Ивана. Его болезненный мозг, отравленный кровью, везде искал измену... Двоюродный брат Владимир снова стоял перед глазами. По ночам царю чудился хан Девлет-Гирей с мечом в руке или польский король Сигизмунд. "Я сел не в свое место? - кричал царь Иван во сне. - Я покажу вам, где мое царство! Я вам не князь Овчина-Оболенский..."
     А днем царь без сожаления рубил головы или сажал на кол всех, кого подозревал в измене.
     Снадобья лекаря Арнольда Линдзея мало помогали.
     Царский дворецкий Лев Салтыков и духовник государев Евстафий обобрали Софийскую церковь. Взяли в московскую казну драгоценности из других церквей и монастырей - сосуды, иконы, колокола.
     Новгород был предан поголовному грабежу. Множество мужиков с одноконными и двуконными санями перевозили награбленное в городе добро, сундуки и лари, в один из монастырей, расположенный за городскими стенами. Там все сваливали в кучу и охраняли. Добычу хотели делить между всеми опричниками.
     Царские воины чувствовали себя, как во вражеской стране. Они ломились в дома, лавки и кладовые, влезали в окна, срывали двери и ворота с петель. А то, что не могли захватить, уничтожали. Жгли пеньку, кожи, бросали в реку воск и сало. Погибли огромные запасы, скопившиеся в городе за десятки лет.
     Конные отряды царь Иван направил в окрестности Новгорода, дал им право без суда казнить людей и губить их достояние. Всадники с собачьими головами и метлами грабили помещиков, крестьян и монастыри, сжигали хлеб, уничтожали скот, убивали людей.
     Появились и самочинные группы опричников, считавших недостаточной свою долю при общем дележе и грабивших новгородцев за свой страх и риск.
     Доведенные до отчаяния новгородцы брались за оружие, соединялись в отряды и нападали на царских слуг. Немало опричников погибло от меча народных мстителей.
     Тем временем в городище открылся суд. Изменников судил царь Иван со своим наследником. Ежедневно около тысячи людей приговаривались к смерти.
     Наступил месяц февраль. Царский гнев стал понемногу стихать. 3 февраля царь Иван сидел на золоченом архиепископском кресле. От его ног по снегу тянулась длинная дорожка кроваво-красного сукна. Потеплело. Падал мягкий редкий снежок.
     Царя окружали рынды в белых меховых кафтанах с серебряными секирами в руках. Рындой правой руки стоял статный красавец Борис Годунов. Недавно он справил свадьбу с дочерью Малюты Скуратова.
     Царь сидел в соболиной шубе и меховой заснеженной шапке, сложив руки на коленях. За спиной стояли Малюта и боярин Алексей Басманов. Они держали в руках списки, выкликали имена представших на царский суд и докладывали их воровские дела. Сегодня царь Иван узнал, что один из его опричников пожалел голодную женщину и дал ей каравай хлеба, ничего не взяв с нее. Царь приказал обезглавить и опричника и женщину. Их положили на площади рядом, вместе с караваем хлеба, на устрашение тем, кто поддавался состраданию...
     В толпе послышался какой-то шум, заглушенные голоса, возня. Опричники из царской охраны, обнажив оружие, стали расталкивать народ. Алексей Басманов по приказанию царя прекратил доклад и тоже затрусил рысцой вслед за телохранителями.
     Вернувшись, боярин сказал царю:
     - Татары привели каких-то людей. Старшим у них иноземец, русский разговор понимает плохо. Хочет видеть тебя, великий государь.
     - Добро, - нехотя распорядился царь, - ведите их сюда.
     Стражники подвели десятка два людей, связанных по-татарски - вместе одной веревкой. Впереди вышагивал высокий и худой человек. На нем была кожаная куртка, суконные штаны и высокие сапоги. За поясом торчал кинжал. На плечах для тепла шерстяная вязаная накидка.
     Остальные тоже были одеты не совсем обычно. Среди приведенных были Степан Гурьев, отец Феодор, Федор Шубин, Дементий Денежкин, Иван Баженов. Все они, увидев царя, повалились на колени.
     - Толмача ко мне! - приказал царь Иван.
     К царю с поклоном приблизились два немца: померанский уроженец Альберт Шлихтинг, переводчик царского лекаря, и саксонец-опричник Генрих Штаден.
     Альберт Шлихтинг ростом мал и худ, с кошачьими усами, а Генрих Штаден - краснощекий, располневший на царских харчах. Вчера он вернулся в город, едва унеся ноги от вооруженных новгородцев.
     - Кто ты? - спросил царь, нахмурясь, у долговязого иноземца.
     - Датчанин Карстен Роде, ваше величество.
     Его слова переводил Альберт Шлихтинг. А опричник Генрих Штаден следил, правильно ли.
     - Почему ты здесь?
     - По вашему приказу, ваше величество.
     - По моему приказу? - приподнял бровь царь Иван. - Что же ты здесь делаешь?
     - Я должен закупить в этом городе пеньковые веревки, смолу и парусину для кораблей вашего величества.
     - А кто эти люди?
     - Русские мореходы, мои помощники, люди Аникея Строганова.
     - Мореходы? - Царь оживился, все вспомнил. На его морщинистом лице появилась улыбка. - Да, я приказал Строганову снарядить два корабля для охраны нашей заморской торговли от морских разбойников... Добро. А где корабли?
     - В городе Нарве, ваше величество. Построены и спущены на воду. Осталось вооружить их снастью и парусами. Поставить пушки.
     - Кто строил?