- Русские корабельщики под моим досмотром, великий государь, холмогорцы, отличные мастера.
     Царь Иван долго и пытливо смотрел на странно одетых людей, сгрудившихся вокруг датчанина.
     - Наказной капитан Карстен Роде, мы благодарим тебя за усердие к нашему делу. И вам, русские мореходы, спасибо. Нужна ли наша помощь?
     - Ваше величество! Не велите рушить кладовую, где мы храним корабельную парусину, веревки и смолу. Прикажите дать нам двести саней с лошадьми для наших товаров, хотим по зимней дороге отправить их в Нарву. И нас с великим поспешанием просим отпустить.
     Царь Иван нахмурился, помолчал.
     - Нет, я не отпущу вас нынче из Новгорода. А товары ваши буду охранять... Ты слышишь, Алексей? - обернулся он к боярину Басманову. - Наступит время, отпущу и лошадей, и сани дам. А сейчас прошу всех мореходов со мной обедать чем бог послал... Эй, кто там, распустить на них узы...
     Обласканные мореходы наелись до отвала за царским столом и, захмелевшие, вышли на улицы Новгорода. Город опустел, людей словно ветром сдуло. У заборов валялись застывшие человеческие трупы, полузанесенные снегом.
     На Гончарной улице у одного из небольших домиков стояло шесть одноконных саней. На двух санях навалены узлы и ящики, остальные пустовали. Заиндевевшие лошади, покрытые дерюгами, жевали сено. Шесть вооруженных топорами слуг в лаптях и суконных онучах топтались на снегу, стараясь уберечь от мороза ноги.
     Мореходы прошли было мимо. Их остановил истошный женский вопль, раздавшийся из дома. Карстен Роде и Степан Гурьев бросились к двери, она оказалась открытой. Ворвавшись внутрь дома, мореходы увидели царского толмача Генриха Штадена, тащившего за волосы полураздетую молодую женщину. Уцепившись за юбку, две маленькие девочки с плачем волочились по полу.
     Степан Гурьев сильным ударом кулака сбил с ног опричника. Из кожаной сумки, висевшей у него на животе, посыпались золотые и серебряные монеты.
     - Ах, ты! - крикнул Генрих Штаден, поднявшись на ноги. - Я тебя в тюрьме сгною, посажу на кол, попомнишь, как опричника трогать! Нам, опричникам, все вольно...
     Вторым ударом в лицо Гурьев снова свалил его с ног.
     - Негодяй, сволочь! - ругался Генрих Штаден, утирая кровь. - Я вот сейчас свистну, и тебя на кол...
     - Так-то ты царскую службу справляешь? - побледнев от гнева, крикнул Степан Гурьев. Он вспомнил свою жену Анфису. - Зачем тебе бабу терзать спонадобилось? Почто за волосы по полу волочишь?
     - Понравилась мне эта баба, - нагло сказал опричник. - Я ее к себе в услужение возьму, а девчонок в прорубь. Я здесь за добром охочусь, - продолжал он похваляться. - Разбогатели изменой новгородцы, добра много. Только дурак на Русской земле не разбогатеет.
     Переставшая было кричать женщина снова заголосила. Девочки спрятались за ее спину и выглядывали испуганно, словно мышки.
     - Спасите, миленькие, спасите от душегубца, - причитала баба. - Ведь у меня муж есть, родненькие мои, ненаглядные...
     В избу вошли еще два морехода.
     - Возьмем ее с собой, ребята, и девочек возьмем, - решил Степан Гурьев.
     - Да, да, - закивал головой Карстен Роде. - Возьмем с собой женщину и девочек. А этого, - он показал на опричника, - этого надо поднимать на березу.
     - Убьешь гадину, государя разгневаешь, - вмешался Дементий Денежкин. - Мы его и так обработаем, неделю рта не раскроет. Ишь разожрался, боров!..
     Не обращая внимания на вопли Генриха Штадена, ему сняли порты и долго били по заду толстой веревкой. Разогнав слуг немца-опричника, мореходы сбросили узлы и ящики на снег, а на сани посадили бабу с девочками, сели сами и погнали застоявшихся лошадей в Плотницкий конец, где находился склад морских товаров и где жили сами мореходы.
     Чем дальше от детинца, тем тише было на улицах. Часто встречались тела убитых, выброшенные из домов и окаменевшие на морозе.
     Мореходы снимали шапки и крестились.
     В церквах не служили. Они стояли пустые, запечатанные большими царскими печатями.
     Около шести недель продолжались ничем не объяснимые зверства. Малюта Скуратов проклинал свою рану. Он не мог по-настоящему участвовать в деле. Но не только рана мучила Скуратова. Может быть, в первый раз он устрашился своих дел. Слишком много погибло невинных людей в Новгороде.
     12 февраля 1570 года, в понедельник второй недели великого поста, царь Иван, насытившись кровью и смертью, призвал к себе оставшихся в живых именитых новгородцев, от каждой улицы по одному человеку. Люди собрались в архиепископских палатах, ожидая смерти, еле дыша от страха.
     Царь сидел в золоченых ризах и с шапкой Мономаха на голове. Умиротворенное лицо его было бледно, огромные черные тени легли вокруг глаз. Он был похож на святого с дорогой иконы.
     - Мужи новгородские, - едва слышным голосом сказал он, - молите господа о нашем благочестивом царском державстве, о нашем христианском воинстве. Да будем мы и впредь побеждать всех врагов, видимых и невидимых. Да будет бог судьей изменнику моему архиепископу Пимену и злым его советникам. На них, на них взыщется кровь, здесь пролитая... Да умолкнет плач и стенанье, да утешится скорбь и горесть. Живите и благоденствуйте в сем городе. Вместо себя оставляю вам правителя, боярина и воеводу моего князя Петра Даниловича Пронского. Идите в дома свои с миром.
     Уцелевшие новгородские мужи повалились в ноги государя и заголосили:
     - Спасибо тебе, милостивец наш...
     - Будем бога молить за тебя...
     - Проклянем изменников твоих!..
     - Жизней своих за тебя не пожалеем...
     Царь Иван махнул рукой охране.
     - Идите, идите по домам, - толкали опричники в спины не помнящих себя от радости новгородцев, - а то еще раздумает царь-батюшка.
     На следующий день на торговую площадь привели архиепископа Пимена в худых монашеских одеждах.
     - Ты лишен епископского сана, - сказал царь. - Тебе подобает быть скоморохом. Поэтому я хочу наградить тебя... Эй, приведите сюда вон ту старую белую кобылу. Получи жену, - продолжал царь, когда слуги привели лошадь. - С ней ты больше не расстанешься. Привяжите его покрепче. А раз уж ты женат, тебе быть архиепископом не пристало.
     Опричники прикрутили Пимена веревками к седлу.
     - Дайте ему в руки волынку и бубен - пусть веселит народ.
     - Не виновен я, надежа православный царь, - твердил изрядно помятый опричниками Пимен. - Не осквернил себя изменой. Помилуй мя...
     Он потерял человеческий облик. Со спутанными волосами, с худым, синим лицом, архиепископ представлял жалкое зрелище. Его, как шута, долго возили по опустевшим улицам Новгорода, он усердно надувал мехи волынки и бил в бубен.
     Созванных на святительскую свадьбу архимандритов, настоятелей монастырей и монахов царь заставил заплатить откупные деньги: с архимандритов по две тысячи золотых, с настоятелей по тысяче и с остальных кому сколько пришлось.
     В этот последний день царь Иван почувствовал раскаяние. За обедом он ел только постное. А перед сном, закрывшись в спальне архиепископского дома, он до полуночи тоскливо выпевал покаянные псалмы.

Глава двадцать вторая

"ДА ИСПОЛНЯТ НАШУ ВОЛЮ ИЛИ УВИДИМ, ЧЕЙ МЕЧ ОСТРЕЕ"

     В первых числах марта 1570 года в Нарву приехали люди царского наказного капитана Карстена Роде. Они привезли из Новгорода много всякого товару, нужного для корабельного снаряжения. Царь Иван не забыл своих слов - дал и лошадей и охрану. Две сотни двуконных саней мореходы нагрузили разными пеньковыми канатами и веревками, парусиной, смолой... Вместе с мореходами приехали московские пушечные мастера. Отливать пушки для кораблей решили в Ивангороде.
     Богатая, разжиревшая на русской торговле Нарва быстро оправилась от недавнего разгрома, учиненного по царскому приказу. Немецких купцов и сельских жителей опричники не тронули. Но дома, амбары и лавки новгородцев были разграблены, и принадлежащие им товары выброшены за городские стены и сожжены.
     После всего увиденного в Новгороде ни Карстен Роде, ни остальные мореходы не удивлялись нарвским событиям. Однако смысл всего происходящего был им непонятен. Особенно диким казалось истребление товаров, которые можно было бы выгодно продать, а деньги положить себе в карман.
     Близ самого моря, где река Россонь широким рукавом вливает свои воды в Нарву, на песчаном берегу раскинулось большое русское село Наровское. Здешние жители занимались постройкой морских и речных судов. В этом селе Клаус Тоде и Ганс Дитрихсен ожидали приезда из Новгорода Карстена Роде. Неподалеку высилась деревянная крепость, недавно построенная для охраны Нарвского устья. В ней по-прежнему сидел воеводой Тимофей Сбитнев, а начальником морской стражи был Федор Рыжиков... На реке Россонь в небольшом затончике стояли спущенные на воду русские корабли "Царица Анастасия" и "Варяжское море".
     Вместе с Карстеном Роде и русскими мореходами приехал в село Наровское монах Феодор. Старый кормщик сразу бросился осматривать корабли. Там он встретился с Иваном Баженовым, приехавшим раньше.
     - Смотри, не узка ли палуба, - предупредил отец Феодор, - разве с парусами на такой управишься! А ежели сюда карбас или повозок поставить, так и вовсе деваться некуда.
     - Господин Карстен Роде еще уже приказывал, да я по-своему сделал. Узкая палуба будто для морского боя способнее, - оправдывался корабельный мастер.
     - Сумнительно мне, крепко ли мачты поставлены. Не будут ноги <Ванты, оттяжки, крепящие мачты с бортов.> ее держать... И надстройки на носу и на корме высоки. Нет, на таком корабле далеко не уйдешь.
     Отец Феодор, звеня деньгами в кружке, залезал во все дыры. Он часто вступал в споры со строителями и во многом оказывался прав.
     Как-то раз кормщик Дементий Денежкин сказал Карстену Роде:
     - Господине, пусть отец Феодор с нами идет: в море заместо попа будет. Ребята просят, не откажи.
     - О-о! Я не против. Святой отец очень хороший мореход!
     Карстен Роде хотел через два месяца выйти в первое плавание. Однако скоро для мореходов стало ясно, сколь многотрудное дело им предстоит. Не в мае или июне, а только в августе можно надеяться на окончание всех работ. Мореплавание не любит торопливости. На корабле, уходящем в море, следует предусмотреть каждую мелочь. А ведь после того, как будет натянута последняя снасть и поставлены паруса, оборудовано жилье для капитана, штурмана и матросов, предстоит еще вооружить корабль пушками и погрузить в трюмы ядра, порох и кормовые запасы. Правда, пушки можно бы ставить сразу, не дожидаясь конца всех построечных работ, но, к досаде, их еще не было, мастера только приступили к отливке.
     В конце апреля река Нарова разломала ледяные оковы и стремительно понесла обломки в море. Течение весной сильное, река подмывает берега, и вода в устье делается грязной и густой, словно жидкая каша. Через несколько дней после ледохода, когда грязь и песок немного улеглись, нарвские лоцманы стали ставить на выход в море вехи, выискивая безопасный корабельный путь.
     На берегах реки началась весна. Зазеленела трава. Кусты ракитника покрылись желтыми цветами. Распустили нежные листочки березы, зацвела дикая яблоня.
     Зимовавшие в Нарве купеческие корабли усиленно готовились к плаванию.
     В один из весенних дней, когда солнце светило особенно ярко, Карстен Роде собрал своих мореходов.
     - Нет терпения ждать, пока вы забьете последний гвоздь, закрепите последний блок, протянете последнюю снасть, - сказал он. - Душа горит, хочу поскорее взяться за настоящее дело. Я покажу королю Сигизмунду, как надо воевать. Есть у меня знакомый капитан на голландском корабле, хочу выйти с ним в море. Он высадит меня на острове Борнхольм, там живет мой большой друг. Я остановлюсь у него... Глядишь, вместе что-нибудь придумаем и корабль достанем.
     Карстен Роде замолчал.
     Все ждали, что еще скажет капитан.
     - Стефан Гурьев, - обернулся он к Гурьеву, - хочешь идти со мной?
     - Хочу, господин капитан, - не задумываясь, ответил мореход.
     - Я рад, что ты пойдешь мо мной, Стефан... А ты, Ганс Дитрихсен, согласен плыть на Борнхольм?
     - Да, согласен.
     - Спасибо тебе, Ганс... Клаус Тоде, ты останешься здесь до окончания постройки. Я назначаю тебя капитаном "Варяжского моря", а ты, Дементий Денежкин, будешь командовать кораблем "Царица Анастасия"... Будешь старшим, Клаус Тоде, и тебя должен слушаться капитан Денежкин. Я выдам корабельные документы от своего имени, как наказной царский капитан.
     Карстен Роде поднялся и крепко пожал руки товарищам. Потом он достал рукописную карту Восточного моря и положил ее перед собой.
     - Когда корабли будут совсем готовы, Клаус Тоде, ты пойдешь в море вместе с капитаном Денежкиным. Не теряй ни одного дня. Я думаю, что ты сможешь первого августа быть у острова?
     - О да, я надеюсь!
     - Запомни, где мы должны встретиться. - Карстен Роде показал на карте отмеченное крестиком место. - К югу от острова Борнхольм двадцать миль. Я жду тебя первого августа. Опознавательный знак - две корзины, одна над другой, на фокмачте <Передняя мачта.> и три пушечных выстрела, когда мы увидим корзины.
     - Решено. Я не подведу тебя, Карстен.
     До глубокой ночи прощались мореходы. Много было выпито вина и двойного немецкого пива, много сказано хороших слов. Рано утром голландский парусник "Святая Тереза" поднял якорь и медленно стал спускаться вниз по реке.
     За пять рублей серебром капитан "Святой Терезы" взялся доставить Карстена Роде, Степана Гурьева и Ганса Дитрихсена к острову Борнхольм и высадить на пристань в городе Рёне.
     За "Святой Терезой" и тремя другими голландскими судами из Нарвы в море вышли английские суда с грузом леса и воска, два французских со льном и пенькой и одно испанское. Вместе не так страшно: капитаны боялись морских разбойников, хотя их государства не участвовали в войне, бушевавшей между датчанами и шведами.
     Корабли благополучно миновали опасную зону, где патрулировали шведские корсары, и легли курсом на юго-запад. Ветры дули попутные - восточные и северо-восточные. Покачиваясь на пологой зыби, парусник "Святая Тереза" шел со скоростью семи миль в час, и через неделю перед глазами мореходов открылись берега Борнхольма.
     Этот небольшой островок, длиной сорок, а шириной двадцать пять верст, с холмистой поверхностью и обрывистыми берегами, стоял на большой морской дороге и часто служил убежищем корсарских кораблей... Он был давним владением Дании. Однако король Фредерик I уступил его на пятьдесят лет городу Любеку в возмещение понесенных военных расходов. С 1525 года на острове находился наместник любекского городского совета, в обязанности которого входило управление островом, суд и сбор податей. Более десяти лет борнхольмским наместником состоял отставной капитан торгового флота Шведер Кеттинг. Борнхольмские жители не очень-то благоволили к немцам за многие злоупотребления и несправедливости.
     Капитан "Святой Терезы" обогнул остров с юга и встал на якорь возле города Рёне, столицы острова. Весна здесь чувствовалась еще сильнее, чем в Нарве. Все зеленело. В садах буйно цвели фруктовые деревья.
     К вечеру Карстен Роде был гостем в доме своего давнего приятеля Шведера Кеттинга. Закрывшись в кабинете, они долго разговаривали, попивая отличное любекское пиво. В морском сражении Кеттингу ядром оторвало правую ногу, и он ходил на деревяшке. Однако наместник был ловок и подвижен, превосходно ездил верхом, дрался на шпагах.
     Три дня Карстен Роде, Степан Гурьев и Ганс Дитрихсен жили в богатом доме наместника, не показываясь в городке, словно ждали чего-то. Они нежились на мягких постелях, лакомились вкусными обедами и ужинами, приготовленными придворным поваром.
     На четвертый день к наместнику явился капитан купеческого корабля, прибывшего утром из Данцига на рейд города Рёне. Корабль назывался "Веселая невеста" и поднимал на борт груза около восьмидесяти тонн.
     Наместник Шведер Кеттинг пригласил капитана в кабинет, а в соседнюю комнату посадил Карстена Роде, и он стал невидимым участником заговора.
     - Какой груз на вашем судне, господин капитан? - спросил наместник, ознакомясь с корабельными документами.
     - Очищенная овечья шерсть, самого лучшего качества.
     - Куда идет груз?
     - Ревельскому купцу Иоганну Штоку.
     - Сколько служителей на борту?
     - Штурман, - загнул толстый палец капитан, - два купца, сопровождающие груз, боцман и его два помощника, старший повар. Плотник и двенадцать матросов... Значит, всего, всего...
     - С вами вместе, господин капитан, двадцать один человек, - подытожил Кеттинг. - Есть ли на борту пушки?
     - Только две, господин наместник, очень небольшие, ядро весит всего пять фунтов. Боцман одновременно выполняет обязанности пушечного мастера... Настали тяжелые времена, море кишит разбойниками. Свой убивает своего. Приходится защищаться, - словно оправдываясь, говорил капитан. - Даже польский король Сигизмунд вооружил больше десятка кораблей пушками и дал им каперские свидетельства, на них плавает всякий сброд... люди без чести, без совести. Представьте себе, господин наместник, король Сигизмунд приказал городу Данцигу принимать этих разбойников как гостей, разрешил им продавать в городе награбленное... Мы возражали, просили. Король не внял нашим просьбам. И тогда данцигский совет решил действовать... Прибрежная крепость при входном маяке открыла огонь по разбойничьим кораблям, когда они, несмотря на предупреждения, решили приблизиться. Разбойникам все же удалось прорваться, и они вошли в реку. И тогда, вы слушайте, господин наместник, данцигский совет обвинил в разбое одиннадцать каперских капитанов. На суде они были приговорены к смерти и повешены.
     - Ого, - произнес наместник, - это смелый шаг! И что же тогда сделал польский король?
     - Неприятностей было много. Ведь на кораблях был королевский флаг с гербом Ягеллонов - в руке поднятый меч. Король снова приказал нам открыть порт для своих разбойников. Советников вызвали на сейм в Люблин. Бургомистр Георг Клеефельд выступил там с большой речью, он превосходно отстаивал права города. Но ничего не помогло, - грустно закончил капитан, - на сейме многие польские дворяне требовали примерно наказать город. Они даже требовали ареста наших советников и бургомистра. Король лишил многих привилегий город Данциг, готовился новый устав. От нового устава мы откупились золотом - королю понадобились деньги на войну с русскими. А корсаров приходится терпеть.
     - Я не понимаю одного, - разглаживая бороду, спросил наместник, - почему городские власти так рьяно отбивались от корсаров? Собственно говоря, при известном... при уменье вести дела вы получили бы значительные доходы от их промысла, по существу ничем не рискуя. Ведь деньги не пахнут.