- Сколько домов с больными?
     - Восемь, Иван Михайлович, - один на Варварке, один на Никольской...
     - Не надоть, - поднял руку Висковатый, - все равно не упомню. А вот скажи-ка, Иван Яковлевич, тебе хворого приходилось видеть?
     - Приходилось, не без этого.
     - Знаменье есть ли на человеке?.. Постой, сначала скажи, с чего болезнь начинается.
     - Ежели моровое поветрие, дак сначала недужится, в жар бросает. А потом и знаменья на теле выходят. Пятна багровые с синью... а то и сплошь все тело в красноте. Через недели две либо помрет человек, либо жив, однако более помирают. Бывает, у хворых носы отгнивают, уши, а порой и концы пальцев.
     - От чего болезнь сия, как мыслишь?
     - Ежели с хворым другой человек спать ляжет, ежели хворого одежду оденет, ежели рядом сидит...
     - Так, так... - Иван Висковатый подумал, почесал большой нос, придвинул к себе бумагу, принесенную подьячим Мятелевым. - Выходит, в эту неделю на сорок человек больше померло?
     - Выходит, так.
     - Попы помирают от сей хвори?
     - Помирают, Иван Михайлович.
     Висковатый еще подумал.
     - А ходят попы к хворым?
     - А как же иначе, Иван Михайлович, напутствовать в мир иной, со святым причастием!
     - Запретить, - распорядился Висковатый. - Попы заразу разносят. К тем, кто со знаменьем помирает, попов не пускать!
     - Хорошо, Иван Михайлович, сделаем.
     - На заставы стражников прибавить, и пусть боярские дети по заставам для догляда ездят, не спят ли стражники. А скажи мне, сколь от голода померло?
     - Полтысячи за неделю, Иван Михайлович... Теперь овощ пошла, чуть полегче стало. А как бог повелит зимой... - Мятелев развел руками.
     - Воля божья без людей не творится... Великий государь приказал по монастырям народ голодный кормить. Кормят ли?
     - Кормят помаленьку, все больше репой, а еще чем, и разобрать нельзя. Дак ведь всех не прокормишь. И ругаются игумены, самим, говорят, есть нечего.
     - То не беда, что во ржи лебеда, а вот беды, как ни ржи, ни лебеды, - нараспев произнес Висковатый. - Пусть хоть репой кормят, все человеку держаться помогают. А что касаемо игуменов, врут. У них немало еще припрятано.
     После подьячего Мятелева на прием к канцлеру явился подьячий Павел Кочерга, только что прискакавший из Люблина. Он присутствовал на сейме, объединившем Польшу с Литвой.
     Иван Михайлович внимательно выслушал подьячего Павла Кочергу. Сведения были важные. Висковатый еще раз подумал, что воевать за Ливонию станет труднее. Польша и Литва объединили свои силы. Самые худшие предположения сбывались. Подьячий доложил и о том, что Польша захватила Киевщину и другие русские земли в свои руки.
     "Еще хуже станет простым русским людям под Польшей, - подумал Висковатый. - Хоть и сейчас они полные рабы. И православной церкви хуже". Он понимал, что после сейма чаша весов в борьбе за русские земли склонилась в сторону Польши, и русское правительство, кроме настойчивых требований возвратить отчие земли, вряд ли сможет что-либо предпринять. Зато Польша получит новые возможности ополячить и окатоличить русское население.
     Иван Михайлович, не откладывая, стал писать бумагу для отсылки царю Ивану в Александрову слободу.
     Третий, кого пришлось выслушать думному дьяку, был лазутчик с Дона Богдашка Зюзин. По его словам, войска турецкого паши Касима подошли к переволоке, и паша Касим велел рыть канал от Дона до Волги. Однако работа продвинулась совсем мало. В войсках турецкого султана начались недовольства.
     Висковатый выслушал вести с радостью. Чем больше пройдет времени у турок в бесплодных попытках, тем лучше для Русского государства.
     Около полудня или в седьмом часу от восхода солнца в приказ прибыл из Швеции большой царский посол боярин Иван Воронцов, ездивший в Стокгольм за Катериной Ягеллонкой. С ним вместе прибыл дьяк Курган Лопатин. А товарищ посла опричник Василий Наумов заболел по дороге и отлеживался в Новгороде. Русское посольство потеряло в Швеции около двух лет.
     Иван Михайлович Воронцов долго жаловался на притеснения и обиды, учиненные королем Юханом. Уходя, он оставил на столе большой свиток плотной бумаги с перечнем обид и свой подарок думному дьяку - золотой перстень с красным камнем.
     Через два часа верховой гонец с извещением о прибытии боярина Воронцова в Москву поскакал в Александрову слободу.
     Висковатый подробно отписал царю Ивану все, о чем рассказал ему посол. Думному дьяку давно было известно о перевороте в Швеции. Он знал, что царь Иван не оставит без последствий глумление над послом. И отказ выслать Катерину Ягеллонку. Трудно было предположить, что предпримет царь против "непослушника" - свейского короля. Но при нынешних осложнениях полагалось бы не слишком выказывать свое самолюбие.
     Иван Михайлович отпустил боярина Воронцова и собрался идти домой обедать. Но пришлось остаться. В комнату, гремя оружием, ввалились сразу несколько человек. Все это были военные люди из разрядного приказа. Главным был боярин и воевода Михаил Воротынский. Недавно по просьбе Висковатого царь поручил ему составить росписи всем городам и сторожам, возникшим на южных границах, и сделать новые чертежи. С князем Воротынским пришли его помощники: князь Михаил Тюфякин, ржевский воевода Юрий Булгаков и дьяк Борис Хохлов.
     Разговор был долгий. Споров было много.
     Иван Михайлович понимал значение новых городов для будущего Русского государства. Он с радостью читал доклады воевод о поселениях, возникавших на юге, и добивался царского указа строить новые крепости и сторожевые засеки.
     Переселенцы из разных мест Русской земли в течение столетий оседали на жительство в Диком поле. Русский народ отвоевывал то, что ему раньше принадлежало. К половине XVI века южная граница России заметно сдвинулась к югу.
     Могучая Русская держава сложилась и выросла за короткий срок, после двухсотлетнего монголо-татарского порабощения и княжеских междоусобиц. При Иване Третьем, деде царя Ивана, уже существовала надежная государственная машина, управлявшая обширными русскими землями. Появилась многочисленная плеяда ученых дьяков и подьячих, занимавших в правительстве важные посты, нисколько не уступавших образованием своим западным коллегам.
     Правительство тщательно изучало страну, рассылая по городам грамотных людей и заставляя их собирать всевозможные сведения. Все, что они добывали, обрабатывалось в московских приказах и пускалось в оборот. Были измерены, описаны и положены на бумагу почти все земли Русского государства. Получили широкое распространение писцовые книги, в которых учитывалось сельское и городское население. Управление страной вершилось на разумной основе.
     Образовалась дипломатическая школа с собственными, русскими обычаями и правилами. Деятельность послов направлялась правительственными указами и положениями.
     Особенной четкостью и организованностью отличались военные мероприятия. Все делалось так, что в случае необходимости государство могло в кратчайший срок собрать все свои силы. Пожалуй, ни одна страна в мире не могла похвастаться подобным устройством. Правила ведения боя, порядок расположения полков вытекали из давних обычаев. В последнее время многое было рассчитано на борьбу против монголо-татарских орд. Тяжелые тучи войны десятками лет не сходили с горизонта Русского государства. Они возникали то на юге, то на западе.
     Военной необходимостью вызвана почтовая связь. Движение по ямским дорогам происходило в невиданные в западных странах сроки. Обычная скорость доставки почты и людей достигала двухсот верст в сутки. Ямские дороги содержались в хорошем порядке.
     Царя Ивана Грозного окружали высокообразованные русские люди, умевшие управлять государственной машиной. При страшных потрясениях в годы опричнины государство смогло выдержать и не развалиться только благодаря ранее сложившимся обычаям и приобретенному опыту.
     По всей Русской земле развивались разнообразные ремесла, торговля и промышленность без всяких царских указов, а иногда и вопреки им. Русские гости и купцы ездили по всей Европе торговать, русские мореходы и землепроходцы бесстрашно осваивали далекие восточные и северные земли, о которых в других странах ходили только страшные сказки. Давно начавшееся русское продвижение на восток, в Сибирь происходило непрерывно.
     Мозг великого русского народа был здоров, руки крепки.
     Все больше и больше выходило на поверхность людей из простого народа: купцы, мастера, промышленники, дьяки. Появились такие люди, как посол Федор Писемский, знавший десяток иностранных языков, дьяк Иван Висковатый, Иван Выродков - строитель крепостей, послы Афанасий Нагой и Новосильцев Иван, много других ученых дьяков, управлявших приказами. Купцы Строгановы своим предпринимательством и торговлей накапливали богатства, будили дремавшие силы страны. Русский народ тяжелым, настойчивым трудом создавал все новые и новые ценности...
     За обедом из головы Висковатого не выходила мысль о герцоге Магнусе, эзельском епископе. Царские опричники Иван Таубе и Эгерт Крузе, взявшиеся уговорить епископа стать королем Ливонии, недавно сообщили, что в Москву скоро прибудет посольство герцога. Однако дьяк не верил немцам-опричникам и убеждал царя Ивана, что в конце концов они обманут, несмотря на клятвы.
     Последний разговор у Ивана Михайловича произошел вечером с государственным казначеем Никитой Афанасьевичем Фуниковым. Фуников дружил с Висковатым давно, уважал его и слушался беспрекословно. Он был худой и маленький, с острым носом и большими серыми глазами.
     Казначей поклонился иконам, перекрестился.
     - У меня разговор тайный, - сказал он, многозначительно посмотрев на дверь, на стены.
     За стеной в большой комнате сидели полсотни подьячих и усердно скрипели перьями. Открытое для прохлады окно в комнате Висковатого выходило в сад.
     - Говори, не подслушают. Их много, один другого боится.
     Фуников уселся на лавке.
     - Хороша богородица! - скосил он глаза на икону. - Откуда?
     - Самого Андрея Рублева. Аникей Строганов подарил. Ну говори, с чем пришел?
     - Иван Михайлович, до каких пор такое будет? В казне ни пула <Старая мелкая монета.>, а царские приказы денег требуют. Давай да давай, и все на Ливонскую войну, - сказал Фуников.
     - А тамга? <Таможенные сборы.>
     - Все рассчитано.
     - Отписал великому государю как и что?
     - Отписал... Моему гонцу он велел голову срубить. Мне в рогожном мешке ее опричники привезли.
     - М-да... Что ж делать! Подати с сох исправно получаешь?
     - Одну четверть от сметы. Разбежался народ, пустует земля.
     - А ты с монастырей побольше выжми.
     - Жал, больше не каплет. Боюсь, скоро и мне голову государь срубит.
     - Ливонская война - дело нужное, Никита Афанасьевич, море нам во как надобно... Может, придумаешь?
     Фуников долго сидел, склонив голову.
     - Нет, ничего не могу придумать... Везде одни дыры... - Он безнадежно махнул рукой. - Денег надо много. А прежде всего тысячу человек вооружить и на коней посадить.
     - Послушай, Никита Афанасьевич, а ежели к Строгановым, к Аникею обратиться. Он нам тысячу человек за свой счет представит.
     - Согласится ли? - В голосе Фуникова слышалось сомнение. - Немалые деньги потребуются.
     - Ежели я попрошу, согласится. Он из наших рук не в пример больше получает. Мне про его дела немало ведомо. Соболиная дань с новых земель в царскую казну на второй и на третий год идет, а что раньше - все в его карман. Не печалься, Никита Афанасьевич, в дружбе будем - не пропадем. Грамоту я завтра Аникею отпишу.
     Висковатый снял пальцами нагар со свечи и вынул из ящика глиняную баклажку.
     - Хлебнем, Никита Афанасьевич, крепкое вино. Мне английский купец подарил.
     - Неохота мне, Иван Михайлович.
     - Да уж приневолься...
     - Во здравие царя и великого государя!
     Иван Михайлович хлебнул и дал хлебнуть другу.
     - Ну и крепка! - Фуников вытер усы и откашлялся. - Кваском бы запить...
     - Возьми орешков на заедку.
     - Хотел спросить тебя, Иван Михайлович, - пережевывая орехи, сказал Фуников, - что за каша в Новгороде заварилась? Ведомо ли тебе?
     Висковатый ответил не сразу.
     - Не хотят новгородцы денег давать на Ливонскую войну... В этом вся суть. Многие купцы от войны разорились, у других прибытков менее стало, вот и смута пошла. Великий государь велел им конного войска две тысячи выставить либо денег дать. Новгородцы вместо двух тысяч сотню пригнали. Челом били государю, нет-де больше денег, обеднели, и все тут. Разгневался царь, но смолчал, затаил обиду... Псковичи, те сполна две тысячи всадников дали, как им царь повелел.
     - Я другое слыхал...
     - Потом и другое началось. В Литве прознали про недовольство новгородцев и лазутчиков в город заслали. В подметных грамотах под короля Жигимонда стали звать. Жигимонд, дескать, на войну денег не берет. Под Жигимондом и вольготней и сытней люди живут. И от князя Курбского грамоты подметные были... И будто новгородцы на то согласны.
     - Затея, ложь! А не слышно ли про Володимира Старицкого? Не хотят ли новгородцы его на царский престол посадить?
     - Не знаю. Однако и раньше о том бояре шептались... А в иных подметных грамотах писано, будто наш царь Иван и не царского роду вовсе, а сын Ивана Федоровича Овчины-Оболенского.
     - Господи, помилуй нас, грешных... - Лицо Фуникова от испуга густо покрылось каплями пота.
     - ...Прознали про те грамоты новгородские молодцы Малюты Скуратова, бросились ловить лазутчиков, а те как в воду канули: месяц искали - не нашли. Наконец удалось уцепить ниточку за кончик, вызнали, что один лазутчик в монастыре укрылся. Пошли с облавой на монастырь. Еще семерых нашли. Государю донесли, он и вовсе распалился. А тут архиепископ новгородский Пимен за монастыри стал вступаться. Негоже, дескать, святыни поганить... Зол теперь государь на Новгород Великий и на монастыри новгородские. И на Пимена. Ох как зол!..
     - Как ты мыслишь, Иван Михайлович, для дел государских нужна опричнина?
     - Не знаю, - сразу ответил Висковатый. - Задумка-то, может, и хорошая была. Порядок навести, силу свою показать. Я, мол, над всеми хозяин... А теперь опричниной детей пугают, всем на зубах навязла. Хуже разбойников - ни бога, ни царя не боятся.
     - А дальше еще хуже будет, - добавил Фуников, - вспомнишь мои слова.
     - Что было - слыхали, что есть - сами видим. А что будет, кто ведает? Плохо - большую веру государь дал Малюте Скуратову и немцам, что за великие богатства возле трона отираются. Ежели бы мне власть, я бы перво-наперво Малюту за ребро повесил и всех немцев от престола вымел поганой метлой. И за царя Ивана я головой стоять не стану, как раньше стоял. Пусть...
     В это время послышался шум в саду. Почуяв недоброе, Висковатый бросился к окну. Он увидел, как от стены дома метнулась быстрая тень и скрылась в кустах.
     - Человек Малюты Скуратова, - выдохнул дьяк, повернувшись к Фуникову. Он побледнел и, казалось, сразу постарел. - Негодяй, подсылает ко мне лазутчиков, хочет, чтобы я ему покорился... - Висковатый знал, что произойдет, если его слова достигнут царских ушей.
     - Что ж будет с нами, Иван Михайлович? - Никита Фуников стал заикаться от сильного испуга. - Эх, д-дурак я, мой язык р-раньше ума рыщет! Погибли мы теперя...
     Шатаясь, казначей Фуников подошел к столу и, взяв баклажку в руку, выпил все, что в ней осталось.

Глава восемнадцатая

"НЕ ПОКУШАЙСЯ НА ТО, ЧЕГО ВЗЯТЬ НЕ МОЖЕШЬ"

     Высокий, худощавый князь Андрей Курбский, ссутулившись, сидел на своем месте в зале заседаний сейма. Он молчал, поглаживая коротко стриженную, седоватую бородку. И на голове в густых волосах было много седины, несмотря на еще нестарые годы.