- На три года кормщику запас выдай, оружие, товары и деньги для торга. На реку Обь и дальше пойдет коч.
     Внизу, на берегу, послышалось церковное пение. Протопоп Иероним из соборной Преображенской церкви спешил освятить новый корабль. Крестным ходом с иконами и хоругвями, помахивая кадилом, он три раза посолонь <По солнцу.> обошел "Сольвычегодск".
     Три деревянные церкви на возвышенном берегу дружно затрезвонили в колокола.
     Аника Федорович, прислушиваясь к голосам священника и дьяконов, вдыхал дымок кадильного ладана и усердно крестился. Пение закончилось. Строганов подал знак. Дюжий, с красной шеей мужик, стоявший возле крепежного бревна, ударил тяжелым молотом. Все замерли, однако бревно не шевельнулось и корабль не стронулся. Мужик вытер рукавом пот со лба и ударил второй раз: бревно опять осталось на месте.
     В толпе, собравшейся возле корабля, пронесся вздох. Примета была плохая: корабль не хотел покинуть землю.
     - Пустите, православные! - послышался голос, толпа молча выдавила вперед отца Феодора. Он подошел к мужику: - Без сноровки дела не сделаешь, дай-кось я.
     Испугавшийся, растерянный мужик молча повиновался.
     Перекрестясь, отец Феодор взял поудобнее молот, примерился глазом к дубовому клину, размахнулся. Все услышали, как звякнули деньги в монастырской кружке... Сильным ударом монах ловко вышиб клин. Бревно рухнуло наземь. Коч дрогнул, будто ожил.
     - Пошел коч-то! - раздался из толпы чей-то обрадованный голос.
     Корабль стронулся с места и, поскрипывая суставами, медленно поехал на катках к воде.
     Толпа радостно закричала, полетели кверху шапки.
     Когда "Сольвычегодск" закачался на волнах, кормщик Молчан Прозвиков отдал якорь. Течение могло отнести корабль на мель.
     К корабельному мастеру Ивану Баженову, скромно стоявшему на корме, подошел Аника Федорович и стал благодарить. Он пожаловал ему сверх установленной платы первостатейных соболей на шапку и козловые сапоги.
     - Хорош у тебя коч, словно из воды родился, - сказал Строганов.
     - Как умел строил, - склонил голову мастер. - Не прогневайся, коли что не так.
     - Да уж лучше некуда.
     За Строгановым подходили остальные гости, и все кланялись Баженову, желали ему здоровья, поздравляли с новым кораблем.
     Особнячком державшиеся старики с длинными седыми бородами, приглашенные кормщиком, запели заклинание:

     Встаньте, государи,
     Деды и бабы:
     Постерегите, поберегите
     Любимое судно.
     Днем под солнцем,
     Под частыми дождями,
     Под буйными ветрами.
     Вода - девица,
     Река - кормилица!
     Моешь пни и колодья
     И холодные каменья.
     Вот тебе подарок:
     Белопарусный кораблик...

     По старинному обычаю, пока старцы пели заклинания. Молчан Прозвиков с помощью мореходов поднял якорь, поставил паруса и обошел вокруг маленького песчаного островка. Коч хорошо слушался руля, был остойчив и быстроходен. На прежнем месте кормщик снова отдал якорь.
     - Приведи-ка, Молчан, того монаха, что вышиб упоры, - приказал кормщику Строганов.
     Дружинники мигом привезли на коч отца Феодора.
     - На что деньги собираешь? - кивнул Строганов на железную кружку с монастырской восковой печатью.
     - На каменные стены для Спасо-Андроникова монастыря.
     Аника Федорович посмотрел на однопалую ладонь монаха.
     - Где пальцы потерял?
     - На твоей службе, господине. Кормщиком на Обь и другие реки плавывал...
     - Так, так... То-то ты дело знаешь... Прозвище-то как?
     - Старец Феодор, а в миру Аристарх Иванов, сын Гурьев.
     - Вот тебе, отче Феодор, на монастырское строение. - Строганов опустил в кружку сверкнувший на солнце золотой. - А сейчас садись за стол вместе с гостями, отпразднуй рожество нового корабля... Посади святого отца, - обернулся он к приказчику.
     У стола отцу Феодору сразу очистилось почетное место.
     Аникей Строганов, закрывшись в каморе с кормщиком, обсуждал тайные дела. Молчан Прозвиков узнал, куда должен он направить свой коч, с кем вести торговлю и каким способом.
     На палубе начались песни и пляски. Заголосила свирель, запел гудок. Неожиданно стихла песня, оборвалась на полуслове.
     За дверью каморы раздались поспешные шаги.
     - Во имя отца и сына и святого духа, - произнес чей-то голос.
     - Аминь, - отозвался Молчан Прозвиков и вышел на палубу.
     - Аникей Федорович, господине! - вернулся он к Строганову. - Твои люди, посланные в Аглицкую землю, у дверей. Вести недобрые.
     - Зови.
     В камору вошел плотный бородатый человек с повязкой на голове и низко поклонился Строганову.
     - Дементий Денежкин, ты?
     - Я, господине.
     - Сказывай.
     - Сказывать недолго. Вышли из Колы благополучно. Как прошли Северный нос, напали на лодью чужеземные люди. Множеством взяли.
     - Почему же напали?
     - Они говорили: "Нет вам сюда дороги. Если хотите торговать, нашим купцам товары продавайте, а они повезут в другие страны на своих кораблях..." Нас на карбас посадили, кто вживе остался, а лодью с товаром захватили. Мы на карбасе от Северного носа шли.
     - Кто сгиб?
     - Сергушка Сумкин, Никола Лобода, Третьяк Собакин, Андрюшка Кольцо... в бою убиты.
     Строганов поднялся со скамьи.
     - Вечная им память! - строго сказал он. - А сирот ихних я выкормлю.
     И снова тяжело опустился на лавку.
     Он сидел, выпрямив спину, устремив взгляд на новую икону святого Николая, сияющую серебряными ризами. Левая рука старика крепко держала железный крест на груди, а правая сжалась в кулачок.
     Перекрестившись, он опустил голову и задумался. Мысль о понесенных убытках так и не пришла ему в голову. Один корабль, груженный дубовыми плахами. Велико ли дело? Нет, не о корабле задумался Аника Строганов. Он перебирал в памяти последние события. "Почему не дают торговать русским купцам в Нарве? - стучало в голове. - Почему закрывают путь морские разбойники, грабят на дороге? Я должен уступить свою торговлю иноземцам лишь потому, что у них есть хорошие пристанища на морском берегу и корабли с пушками и воинскими людьми. Нарва, а вот теперь и здесь, на севере, закрывают дорогу исконную, русскую... Не смеют они, дорога морская - божья, никто ее закрыть не может. Не одному, всем русским кораблям грозит разбой".
     Аника Строганов поднял голову.
     - Ступай, Дементий Денежкин, - сказал он. - Даю тебе новый коч "Солекамск", пойдешь за дальнюю реку Енисей выискивать неясачных людей... Завтра приходи, еще разговор будет, а сегодня устал я...
     Кормщик Денежкин поблагодарил купца за честь и вышел.
     Аника Строганов долго еще сидел на лавке, сожалея, что уже стар и не может сделать все, что задумал. Сын Григорий умный мужик, размышлял он, но гонится за ближней копейкой, а далекий рубль ему невидим... С морским разбоем самому не совладать. Надо просить у царя защиты. Он вспомнил разговор с Карстеном Роде и решил с ним посоветоваться.
     Строганов никуда не пошел с коча. Ему постлали на кровать мягкую перину, и он заснул под едва заметное покачивание корабля и скрип снастей и блоков.

Глава десятая

И ТОМУ НЕТ СПАСЕНИЯ, КТО В САМОМ СЕБЕ НОСИТ ВРАГА

     Боярин Иван Петрович Федоров прискакал в Москву поздно вечером. Он изрядно устал: годы немолодые, а путь из Полоцка, где он воеводил, не близок.
     Верный слуга, Терентий Лепешка, долго толковал с боярином. Вести были недобрые: неделю назад опричники схватили у крыльца боярского дома спальника <Слуга при спальне боярина.> Никиту, и по всем статьям выходило, что он в застенке у Малюты Скуратова.
     - А вчера еще двух взяли: поваренка Илюшку да мужика дворового Якова, - нашептывал Терентий. - На Москве, боярин, слух пошел, что противу тебя великий государь новую опалу готовит.
     Тяжко сделалось на душе Федорова. Он сразу решил - нашелся предатель. В жизни такие люди часто встречались. Слишком приманчиво было для трусливой душонки признаться во всем грозному царю, получить от него прощение, почетную и выгодную должность. Беда грозила и с другой стороны - под пыткой слуги покажут все, что вложит им в уста Малюта Скуратов. Все это понимал Иван Петрович и приготовился к самому худшему.
     Он долго парился в бане, словно желая веником отогнать черные думы. И за стол сел невеселый. Из головы не выходили знакомые и друзья, те, кто подписал челобитную князю Старицкому. Все ли они живы-здоровы?
     Жена боярина Мария Васильевна видела, что с мужем творилось неладное, жалела его и старалась отвлечь от грустных мыслей. Она принесла переведенную на русский язык иноземную книгу с описанием многих лечебных трав. Боярин Федоров травы знал хорошо, лечил ими людей от многих болезней и к таким книгам был весьма любопытен. Но сегодня он и книгу отодвинул не посмотрев.
     Отужинал Иван Петрович без всякого желания. С трудом поднявшись от стола, от верховой езды болели кости, боярин направился в спальню. В дверях неожиданно остановился.
     - Маша, - вспомнил он, - отказала ли ты в Новоспасский монастырь деревеньку?
     - Отказала, Иван Петрович, в Бежецком верху, более пятисот десятин пашни со всеми угодьями. До самой смерти мы будем в ней господами.
     - Ну слава богу. У монастыря вотчину царь не отнимет. Нищими теперь не умрем...
     На улице послышался конский топот и человеческие голоса. Боярин Федоров осторожно выглянул в оконце. Всадники остановились у самого дома. Один из них спешился и стал стучать по воротам. Сердце у Ивана Петровича сжалось.
     - Князь Афанасий Иванович Вяземский, - доложил слуга, - по слову и указу великого государя.
     - Проси, - вздохнул Федоров.
     Он давно знал молодого князя Вяземского, одного из первых людей в опричнине. Его приезд не сулил ничего хорошего.
     Лестница заскрипела под тяжелыми шагами царского посланца. Боярин Федоров пошел навстречу. Гость и хозяин раскланялись холодно.
     Когда все, что требовал обычай, было сказано и сделано, вельможи уселись на лавку в углу, под иконой.
     - Не гад ты мне, Иван Петгович, - сказал Вяземский, - по глазам вижу, не гад.
     - Да что греха таить, Афанасий Иванович, радоваться мне, видно, нечему...
     - От тебя зависит, боягин, как скажешь, так и будет.
     - Не понимаю, Афанасий Иванович, о чем ты разговор ведешь, зачем загадки загадываешь.
     Слуга внес сулею с вином, два серебряных кубка и с поклоном поставил на стол.
     - Прошу отведать, князь, - Федоров распечатал сулею и наполнил кубки, - во здравие!
     Вяземский одним духом выпил вино.
     - Надоело, - сказал он, стукнув ладонью о стол, - не хочу больше полоумному цагю служить. Ты понял меня, боягин? Мы цагю Ивашке клянемся, а он обезумел. Его впогу в клетку сажать.