Большой посол Воронцов сидел молча, не поднимая глаз.
     - Король Юхан победно вошел в город. За ним вооруженное войско, и конное и пешее. Народ приветствовал нового короля со радостью, - продолжал дьяк.
     - Народ всякого будет приветствовать, кто королем стал, - с мрачным видом вставил Наумов.
     - Королева Катерина Ягеллонка в коляске вместе с мужем Юханом по городу ездила. Люди ей цветы на колени бросали, за верность ее славили. Угождали, будто святой... Людей из Польского королевства видел, король Жигимонд послал, много их, сотни две, ежели не более. Те Жигимондовы люди нашего великого государя и царя худыми словами поносят. Говорят-де, он от живого мужа законную жену хотел отобрать. Он-де и зверь лютый, и кровопийца...
     - Ладно, знаем эту песню, - оборвал Наумов. - Еще что видел?
     Дьяк Васильев вынул из-за пазухи бумагу.
     - Тут по-свейски написано, на дверях подворья было гвоздем приколото. Народ возле дверей стал собираться... читают. Я сорвал.
     - Перетолмачь, - процедил сквозь зубы Наумов.
     - "Одних в смоле и сере жгут, - начал читать Васильев, -
     Других на рожнах там пекут,
     Иным вздевают раскаленный шлем на голову,
     Иных варят в клокочущей воде,
     Тех, руки всадив в кашу, варят
     И, обрезав мясо, обнаженные кости ломают.
     Иным надевают на голое тело раскаленные латы.
     Иным обрезают уши, губы, нос,
     Иным вырывают зубы и глаза,
     В иных, как в цель, стрелы пускают..."
     - Складно, толково, - сказал Наумов, - однако ложно. Читать больше не к чему. Сию бумагу, Михаил Иванович, присовокупим к нашему списку. Пусть царь про ихнюю злобу и лживость ведает.
     - Не учи ученого, - пробурчал Воронцов, - не впервой мне царскую службу править... Иди к себе, Ванюха, отдыхай, - отпустил он толмача. - Постой, а харчей принесли?
     - Принесли, Михаил Иванович.
     - Ты знаешь, что последует за свержением Ирика? - спросил Воронцов, когда дверь за дьяком закрылась.
     - Что бог даст, то и будет.
     - Бог-то бог, да нам и сейчас видно, как дело повернется.
     - Сказывай, если знаешь. Однако наш государь крепко бережет свое царство от всякого лиха. Он и на волос не уступит из того, что завоевал.
     - Свейское государство повернется врагом, - уверенно сказал Воронцов. - Не сразу Юхан зубы покажет, а после, как мир с доньским <Датским.> королем учинит. Не забудет Юхан зла нашему государю, а тем паче Катерина Ягеллонка... Король Жигимонд против шурина своего Юхана воевать не будет, - продолжал посол, - одна надея на Колывань...  <Таллинн.>Из-за нее у Жигимонда со свеями вражда не затухнет. Нашу торговлю в Нарве прижмет Юхан. Дай только ему с доньским примириться. Кораблей у него много. И король Жигимонд руки себе развяжет...
     Михаил Иванович медленно, слово за словом, рассказывал о своих мыслях, как они сложились у него в бессонную ночь.
     Утром дьяк Васильев снова пошел в город за харчами. На торгу он разыскал купца Аксака Нефедова и приказал именем русского посла бросить все дела в Стекольне и уходить к рубежу и дальше на Москву. Купец должен был донести царю Ивану о переменах в свейском государстве и о бесчестье, нанесенном царским послам.
     3 октября на подворье приехали советники нового короля.
     - Королем в свейской земле избран Юхан Третий, - перевел их слова толмач. - А брата своего Ирика он с королевства сгонил, и нынче он сидит у Юхана в крепости... А государю вашему Юхан посылает гонца, что он учинился в свейской земле королем и хочет с государем вашим быть в любви и дружбе. Если хотите к своему государю писать грамоту - пишите.
     - Что нам государю писать? - спросил Воронцов.
     - Писать вам, что учинился в свейской земле король Юхан, а Ирика короля с королевства сгонил, а вы здоровы.
     - Как государь ваш хочет с государем нашим в дружбе быть, пусть нас отпустит на Русь. А ежели напишем, что здоровы, вы нам на другой день горше зло учините.
     На все уговоры написать грамоту царю посол Воронцов отказался.

Глава пятая

И ГОСУДАРИ НАРАВНЕ С НИЖАЙШИМИ ПОДВЕРЖЕНЫ ПЕРЕВОРОТАМ

     Английский мореход, купец и посланник королевы Елизаветы Антоний Дженкинсон поздней осенью 1568 года около полудня подъехал к воротам посольского подворья на Варварке, у церкви Максима святого.
     В свиту, состоящую из трех десятков человек, входили купцы и доверенные торгового дома, приехавшие с ним из Лондона. Чем больше людей, тем почетнее, а расходы от этого не увеличивались: дорога посольской свиты оплачивалась русским царем.
     Вслед за посланником и купцами, ехавшими на верховых конях, потянулись повозки, груженные заморскими товарами, укутанные от непогоды просмоленной парусиной. Прикрикивая и пощелкивая кнутами, ездовые подгоняли лошадей к открытым дверям подвала. Слуги весело выгружали из повозок тюки, ящики и бочки и укладывали их в обширном каменном хранилище.
     Старший доверенный торгового дома в Москве Томас Ленгли после первых приветствий пригласил Антония Дженкинсона в свой кабинет, не дав ему как следует стряхнуть дорожную пыль.
     - Государев дьяк Савельев дважды справлялся о вашем приезде, мистер Дженкинсон... В Москве неспокойно, каждую ночь из царских тюрем на площади и улицы выбрасывают тела казненных. Царь создал церковный орден и сам стал магистром <Здесь: глава ордена.>. Он называет братьев ордена опричниками. Если бы сам сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческого рода, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее. Царь и митрополит враждуют между собой. Знатные русские люди, вельможи и военачальники гибнут от рук палача. Ходят слухи... - Томас Ленгли оглянулся, посмотрел на дверь, - будто многие вельможи состоят в заговоре. Они хотят свергнуть государя Ивана Васильевича, - сказал он совсем тихо.
     Дженкинсон и Ленгли говорили еще долго, пока не ударил в подворье колокол, созывавший к обеду.
     Вечером англичан посетили приставы посольского приказа. Они были очень вежливы и вели себя совсем не так, как в прошлый приезд. Кормовые припасы доставили без обычных проволочек и напоминаний. На посольскую свиту полагалось бесплатно каждый день шестьдесят караваев хлеба, четверть быка, четыре барана, двенадцать кур, два гуся, пять десятков яиц и пять фунтов коровьего масла... Все было точно по весу и отличного качества. Привезли и напитки: крепкий мед, пиво, испанское вино.
     Появились дородные посольские дьяки: они обхаживали Дженкинсона со всех сторон и всячески старались сделать приятное. Стоило ему сказать слово, и тут же все свершалось, как он хотел. Английские купцы, живущие в Москве больше десяти лет, посматривали друг на друга и в удивлении пожимали плечами.
     Антоний Дженкинсон почувствовал в воздухе что-то необычное и приготовился ко всяким неожиданностям.
     А неожиданности уже начинались: в город никого из подворья не выпустили. Как только привезли кормовые припасы, приставы со всех сторон подворья поставили вооруженную охрану. Посольские дьяки с низкими поклонами попросили купцов не обижаться и повременить с прогулками до царского приема.
     Погода в Москве держалась приятная, легкий морозец прихватил грязь на улицах и дорогах. Небо было синее, ярко светило солнышко. На подворье жарко топили печи, англичане обливались потом. Слуги то и дело бегали в погреб с кувшинами за холодным пивом.
     В день святого Матвея прибыл гордый и важный дьяк Иван Висковатый, хранитель государевой печати и глава посольского приказа. Дьяк приехал поздним вечером, англичане давно поужинали и собирались ложиться спать.
     - Приготовься, - сказал он Дженкинсону, сняв шапку и усевшись на стул, - сегодня ты будешь перед лицом государя. Он хочет принять тебя тайно, - добавил канцлер. - Возьми с собой толмача, верного человека.
     - А ты, - спросил Дженкинсон, - разве забыл английский язык?
     - Государь хочет говорить через английского толмача.
     - Хорошо, я возьму купца Ральфа Рюттера.
     На все остальные вопросы Иван Михайлович Висковатый отвечал одним словом - "не знаю" или отмалчивался.
     Антоний Дженкинсон, моряк по профессии, надел парадный капитанский камзол, которым очень гордился, с золотыми шевронами и позументами. К царю без подарков идти было неудобно, и Дженкинсон приготовил корзинку с упакованными в ней настольными золотыми часами.
     Дело шло к ночи. Когда совсем стемнело, к воротам подворья подъехали вооруженные всадники. Из царской конюшни Дженкинсону привели породистого серого коня в богатом убранстве. Ральфу Рюттеру конь достался победнее.
     Город давно спал. В домах огни потушены. На улицах темно. Стрельцы освещали дорогу яркими смоляными факелами. Уличные сторожа и огневщики <Пожарные.>, бродившие с большими фонарями, по приказу стрелецкого сотника поднимали решетки. У деревянного моста через реку Неглинку Дженкинсон заметил зловонную кучу. Подъехав ближе, он различил человеческие руки и ноги.
     Всадники свернули влево по берегу Неглинки. На реке, протекавшей под самыми стенами Кремля, были построены плотины. Миновали несколько длинных бревенчатых мельниц с огромными колесами. У Троицкого моста повернули направо, по дороге, идущей среди лужков и зарослей кустарников.
     Отряд подъехал к каменным стенам крепости, не виданной раньше Дженкинсоном. У тяжелых ворот, окованных железными полосами, отряд остановился. Это были восточные ворота, через которые проезжать мог только царь. На них яркими красками были нарисованы диковинные львы в коронах.
     Англичане сошли с лошадей, ворота отворились. И они увидели белевшее в темноте высокое крыльцо опричного царского дворца, построенного совсем недавно. Дьяк Иван Висковатый проводил их к крыльцу, к ступеням, ведущим к дубовым тяжелым дверям.
     - Я буду неподалеку, дождусь вас.
     Стражники закрыли за англичанами ворота и скрылись в маленькую, незаметную дверь в каменной стене. На дворе темно, где-то во дворе протяжно выли собаки... В души купцов стал вползать страх.
     - Пресвятая богородица, спаси нас... - неожиданно раздался хриплый голос с ближней воротной башни.
     - Святой Николай-чудотворец, моли бога о нас... - ответил ему от другой башни голос молодой и звонкий.
     - Святые московские чудотворцы, молите бога о нас... - нараспев произнес издалека третий голос.
     - Все святые, молите бога о нас.
     - Славен город Москва! - перекликались (не заснул ли кто?) часовые на стенах крепости.
     - Славен город Владимир!
     - Славен город Суздаль!.. - Последний отзыв еле-еле был слышен.
     Внезапно дубовая дверь открылась. На крыльцо вышел царский оружничий Афанасий Вяземский. Он жестом пригласил купцов во дворец.
     - Вы первые иноземцы, которым царь разрешил войти в новый дворец, - сказал Вяземский вместо приветствия.
     Шли долго, по узким переходам и лестницам, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Купцам казалось, что дорога никогда не кончится. Шли в полумраке, переходы освещались плохо. С потолка кое-где свешивались фонари из кованого железа со слюдой. В них горели восковые свечи.
     Наконец царский оружничий открыл еще одну низкую дверь. Англичане, наклонив головы, вошли в просторную комнату. В золоченом паникадиле <Церковная люстра.> горело шесть свечей. Увидели стол с разложенными на нем бумагами, у стола - кресло. По двум стенам - лавки с мягкими сиденьями. Иноземцев удивили книги. В несколько рядов стояли они на полках. Дженкинсон прикинул: книг было никак не меньше тысячи.
     В красном углу - иконы, горела большая красная лампада в золотом подвесе.
     Неожиданно в комнате возникла фигура в черной монашеской одежде. Высокий человек, опираясь на посох, подошел к англичанам.
     Это был царь Иван Васильевич.
     Купцы были готовы поклясться, что царь появился прямо из стены, вдоль которой стояли книжные полки.
     Царь повернулся к иконам, кланяясь и осеняя себя размашистым крестом.
     - Антон Янкин, - сказал он, помолясь, - я знаю тебя, полюбил и поверил тебе.
     Антоний Дженкинсон, встав на одно колено, поцеловал царскую руку.
     - Благополучен ли был в дороге? - спросил царь.
     - Благодарю вас, ваше величество.
     Вынув из кармана письмо королевы, он подал его царю. Иван Васильевич принял письмо и положил на стол.
     - Об этом мы поговорим особо, - сказал он. - А теперь я хочу доверить тебе великую государскую тайну... Поклянись, что только моя сестра, английская королева, услышит из твоих уст слова, которые я здесь произнесу.
     Царь взял со стола книгу в кожаном переплете с золотым крестом и внимательно слушал.
     - Клянусь передать слова вашего величества только моей госпоже, божьей милостью королеве английской, французской и ирландской, оборонительнице христианской веры, - торжественно сказал Дженкинсон.
     Он снова опустился на колено и поцеловал Евангелие.
     - Клянись и ты, - обернулся царь к Ральфу Рюттеру. - Для такого тайного, великого дела, как у нас, кроме тебя, не нашлось толмача.
     И Рюттер поцеловал Евангелие.
     - Ты его знаешь, Антон, - сказал царь, указывая на князя Афанасия Вяземского. - Это мой первый советник и воевода, от него у нас нет тайного.
     Англичане молча поклонились знатному опричнику.
     - Если мои слова дойдут до ушей королевы и она согласится с ними, - раздельно сказал царь, - многие и многие милости и выгоды в моем государстве получишь ты, Антон Янкин.
     Дженкинсон вновь поклонился царю.
     - Ваше величество, я сделаю все, что от меня зависит, дабы королева благожелательно выслушала ваши слова.
     - Добро, - сказал царь Иван.
     Близко ударил монастырский колокол, зовя к ранней заутрене. Царь поднял руку, чтобы перекреститься, и ряса его распахнулась. Англичане увидели под монашеской черной одеждой кольчугу и длинный нож, засунутый за пояс.
     - Король польский Жигимонд - мой недруг. Королева Елизавета должна его опасаться. Я захватил на своей земле лазутчика с письмом короля к вашим купцам. - Иван Васильевич взял со стола бумагу. - Вот что недавно писал бесчестный Жигимонд: "Я, Жигимонд, король польский, прошу вас, английских купцов, слуг моих доверенных, помогите подателю сего письма и оказывайте пособие и помощь тем русским, которые ко мне дружественны, как деньгами, так и всякими другими способами".
     Царь Иван остановился и посмотрел на купцов. Его рот был крепко сжат, а жидкие брови сдвинуты.