Кормщик Карстен Роде медленно сошел с кормы на палубу. Не имея больше опоры в руках, он пошатнулся и чуть было не упал.
     Федор Рыжиков вовремя поддержал его.
     - Я немного ранен, - словно извиняясь, продолжал кормщик, - но теперь мне все равно, я разорен, и в Копенгагене меня посадят в долговую тюрьму... Так слушайте, что было дальше: ночью мне удалось разорвать веревки на руках, они оказались гнилыми. Я освободился сам и освободил товарищей. Мы напали на злодеев и в кровавой ночной схватке оказались победителями. Но победа обошлась нам слишком дорого. Нас осталось трое. Пятерых немцев, оставшихся в живых, закрыли в трюме... Мы с трудом пришли сюда на этом корабле. Я хочу жаловаться на морских разбойников короля Сигизмунда наместнику русского царя. Мы слышали, у него сильная рука.
     - Мы ничего не слышали раньше о морских разбойниках короля Сигизмунда, - сказал Рыжиков. - Я очень сожалею о вашем несчастье.
     Начальник морской стражи давно жил в Нарве и немецким языком владел превосходно.
     - Господин Карстен Роде, - продолжал он, - вы не ошибаетесь, возле Ревеля много шведских корсаров, промышляющих разбоем.
     - Ошибаюсь?.. Вот лежит капитан Сигизмунда. - Карстен Роде кивнул на тело с отрубленной головой. - У него в каморе бумаги и корабельная книга. Там все написано... Прошу доставить "Двенадцать апостолов" в Нарву. Это мой приз, все, что у меня осталось, - с горечью закончил кормщик.
     - Много ли стоит груз? - полюбопытствовал Федор Рыжиков. - Может быть, если его продать, то...
     - Кроме камней, в трюмах у этого негодяя ничего нет, - с презрением ответил Карстен Роде. - Он надеялся поправить свои дела за чужой счет.
     - Когда они напали на вас? Постарайтесь припомнить точнее.
     - Запомнил на всю жизнь... 14 июля 1568 года. В два часа ночи прогремел первый выстрел.
     Федор Рыжиков вспомнил, что три недели назад прошло мимо крепости восемь датских судов. Их трюмы были заполнены воском, салом, дегтем, пенькой и льном. Как тогда говорили кормщики, все товары они купили у приказчиков купца Аникея Строганова.
     Федор Рыжиков махнул своим людям. Стражники привязали "Двенадцать апостолов" толстой пеньковой веревкой за нос и, сильно загребая веслами, медленно потащили его к пристани.
     Время шло. Когда молодцы из морской стражи подвели данцигский корабль под стены приморской крепости, наступил вечер.
     Поднявшийся сильный ветер нагнал с моря тяжелые серые тучи, ночью проливной дождь снова барабанил по крышам низких деревянных домишек, стоявших у самого берега. В них жили русские стражники с женами и детьми.
     В четырнадцати верстах от моря, на левом обрубистом берегу реки Наровы высится замок с высокой четырехугольной башней, построенной из плитняка. Замок воздвигали ливонские рыцари в XIV веке. Вокруг замка расположился город. Царь Иван вот уже десять лет как захватил в свои руки город и крепость Нарву.
     На другом берегу реки, напротив города Нарвы, дед царя Ивана построил крепость с десятью сторожевыми башнями. Русские мастера построили крепость очень быстро, всего за три месяца, и назвали Иван-городом. От русской крепости до рыцарского замка всего шестьдесят саженей. Если выстрелить из пушки в Иван-городе, ядра будут падать в рыцарском замке.
     Случилось так, что, когда к берегу прибился ограбленный Карстен Роде, в замке нарвского наместника воеводы Григория Ивановича Заболоцкого гостил сам Аникей Строганов с сыном Григорием. Они приехали из своей вотчины Сольвычегодска посмотреть своими глазами, как идет приморская торговля.
     Вряд ли где-нибудь был человек богаче Аникея Федоровича Строганова. Расчетливый делец, дальновидный политик, он пользовался неограниченной властью в своих землях. Он строил города-крепости на рубежах, отливал пушки, вел по своему усмотрению войны или торговал с иноплеменными народами, подданными сибирского хана. За его спиной государь Иван Васильевич не знал забот на северо-востоке своего государства. Строганов строил церкви и монастыри, называл попов и смещал их, снабжал в случае нужды государя деньгами и был его доверенным по сбору податей. Богатейший купец и предприниматель, Аникей Строганов вел обширную торговлю по всем русским городам хлебом и солью, вывозил много товаров в заморские страны, добывал на своих землях соль, железо и медь. И наконец, он хозяин сотни речных судов.
     Царь Иван Васильевич доверял купцу Аникею Строганову, принял его в опричнину, даровал всевозможные преимущества и льготы.
     Этим летом строгановские товары - сало, деготь и воск - заполнили нарвское торжище <Рынок.>. Строгановские приказчики предлагали товар на одну деньгу с пуда дешевле, чем прочие купцы.
     Лес строгановские сплавщики доставляли в Нарву не такой, как у всех: вместо сосны и ели они продавали первосортное кедровое дерево. А за строгановскую белку и соболя из сибирских лесов иноземные купцы платили самую высокую цену. У нарвских пристаней сегодня заканчивали погрузку душистого строгановского воска четыре датских корабля, восемь из города Любека грузили кедровый лес, а пять английских - много разного строгановского товара.
     Несмотря на лето, в большой комнате орденского замка, служившей раньше кабинетом нарвскому комтуру <Комендант крепости у немецких рыцарей.>, было холодно. Промерзшие за зиму толстые кирпичные стены не успели прогреться. И темновато в рыцарском кабинете - четыре узких стрельчатых окна с разноцветными стеклами пропускали мало света.
     В огромном камине жарко горел костер из дубовых поленьев. Трепещущие огоньки отсвечивали на темном полированном дереве стен и потолка.
     Тяжелый круглый стол покрыт скатертью и заставлен яствами и напитками. Посередине высился тяжелый серебряный светильник с четырьмя зажженными восковыми свечами.
     Гости и хозяин сидели на резных креслах с высокими спинками, принадлежавших раньше рыцарям.
     Аникей Федорович - подвижный худой старик небольшого роста. Седые волосы лежали у него на плечах, а борода коротко подстрижена. Он одет в черный кафтан, похожий на монашескую рясу, на груди поблескивал большой железный восьмиконечный крест.
     Воевода Григорий Иванович Заболоцкий казался не моложе своего гостя, ростом тоже невысок и худощав. Головою лыс, узкая седая борода росла почти до пояса.
     Григорий Строганов пошел в мать: невелик, а телесами тяжел. Толстое пузо торчит вперед. Мясистый нос, лохматые седые брови. Он не проронил ни одного слова. Однако ел и пил изрядно.
     Аникей Федорович едва прикоснулся к отварному осетру, пожевал пирог с грибами. Хмельного не пригубил, несмотря на уговоры хозяина.
     - Скажи, воевода, - спрашивал Строганов, - как себя аглицкие купцы ведут?
     - Похваляются, что царь им в руки всю торговлю на Русской земле передаст. Купцам, дескать, из других стран в Нарве делать нечего.
     - Ишь как!.. Зачем тогда война, ежели из аглицких рук торговать?.. Или думают они, что умнее агличан и людей нет? А скажи, свейские люди - как они к купцам, тем, что торговать к нам едут?
     Царский наместник нахмурился.
     - Обижают, - сказал он, - поджидают шведы купцов близ Ревеля. Некоторые корабли топят, некоторые в полон берут. Жалуются мне купцы, да что я могу сделать! В море оборонять я не в силах. В устье Наровы крепость стоит, в реку шведам дороги нет, а в море... - Наместник развел руками.
     Старики посидели, помолчали немного. Наместник отпил из своей чаши вина, бросил в рот горсть сладкого изюма.
     - А как ты, Григорий Иванович, про дела ливонские мыслишь? Долго ли еще воевать будем?
     Воевода Заболоцкий задумался.
     - Не знаю, Аникей Федорович, с какой стороны начать... Ливонская война у всякого на языке. Великое дело вершит наш государь. Разбили мы немецкое братство, рыцари разбежались, даровал нам победу господь бог. Однако магистр ихний, Готхерд Кетлер, переметнулся, стал голдовником <Подданный.> короля Жигимонда. Ливония королю досталась, а голдовника своего он назвал правителем Ливонии и сделал его герцогом.
     - "Изгоню московитов из Ливонии, - похвалялся Жигимонд, - и перенесу войну на собственную их землю. Лучше питаться кровью неприятеля, нежели питать его своей..." Видишь, какие слова? Вот и воюет наш государь и царь Иван Васильевич за Ливонскую землю с Литвой. Без малого десять лет. Так-то, друг.
     Воевода Заболоцкий говорил медленно, подбирая слова, чтобы не сказать лишнего.
     Аникей Федорович взял со стола хлебную корочку и стал обсасывать ее беззубым ртом. Временами он кивал головой, будто соглашаясь.
     - Ты не хуже моего знаешь, что русские победы в Ливонии, - продолжал говорить воевода, - всполошили европейских правителей. Каждый хотел поживиться чем-нибудь, откусить от ливонского пирога кус побольше... Ливония распалась на четыре части. И мы, и король Жигимонд, и доньская корона, и свейский король топчемся на Приморской земле и норовим столкнуть с нее друг друга... Каждый за себя и против всех. Скажи, Аникей Федорович, - предупреждающе поднял руку воевода, увидев, что Строганов раскрыл рот, - не кончил я... Торговлю русскую в Нарве некоторые за благо почитают, другие боятся, видят в ней угрозу. Кому Нарва в убыток?
     - Прежде всего королю Жигимонду, - быстро ответил Строганов. - Он боится усиления русского могутства через свободную торговлю, а другое - и сам торговать хочет. Король Ирик ратовал за выгоды Колывани... Теперь Колывань - свейский город, а Нарва всю колываньскую торговлю задавила.
     - Вот как! Ну, а кто с прибытком?
     - Прежде всего Любек с ганзейскими городами <Союз немецких городов, заинтересованных в торговле на Балтике и Северном море.>. Жиреют они от русской Нарвы. А потом Доньское королевство - Нарва им тоже золотом отзывается. За проход проливов они немалую пошлину берут. Чем больше кораблей в Нарву пройдет, тем больше золотых доньской король в карман положит... Однако все они пуще огня боятся, как бы нам в Нарву оружие купцы не привезли, либо бронь, пушки, либо порох. Особенно король Жигимонд...
     - Как аглицкая королева Елизавета?
     - Что ей, она далеко! И морем со всех сторон окружена. Аглицким купцам лишь бы прибыток, все привезут. И для нас Нарва выгоды немалые дает. Из своих рук торговать куда выгодней, - продолжал Строганов. - Одначе Ливонская война тяжкое бремя, а десять лет - срок немалый. Держава наша на все стороны, как зверь загнанный, огрызается: крымский хан свои орды готовит, Жигимонд зубы скалит и свейский король теперь тоже не в приятелях...
     - Свейский король!.. Подожди, что ты такое говоришь? - закипятился воевода. - Нет, подожди.
     - Затвердил одно: подожди да подожди! - с досадой сказал Строганов. - Ладно, открою тебе... Нет больше твоего Ирика, король свейский - Юхан. А Катерина Ягеллонка, невеста нашего великого государя, - свейская королева. Вот так-то... Только гляди, не обскажись ненароком, дело царское, голову можно потерять.
     Воевода слушал с раскрытым ртом.
     - Аникей Федорович, а правда ли сие? Ты верно знаешь?
     - Эх, Григорий Иванович, друг милый! Да разве со всем своим хозяйством управился бы я, коли не знал, что у соседей деется...
     Воевода посмотрел на икону в углу, искоса глянул на купца, потер руки.
     - Пойдем, Аникей Федорович, поближе к огоньку, спине зябко. От сырости и от холода по телу мурашки ходят. Наши дома из еловых али сосновых бревен куда к теплу способнее.
     Строганов усмехнулся. Старики пересели на кресла у самого камина. Посидели. Погрелись. Воевода постепенно приходил в себя. В конце концов поворот со шведами его пока прямо не касался.
     А Строганов молча перебирал четки и вдруг спросил то ли воеводу, то ли самого себя:
     - Конечно, дело теперь прошлое. Но на кой ляд сдалась царю Ивану жена-иноземка? Мало ли на Руси своих баб молодых да красивых! - И сам тут же ответил: - А, что я спрашиваю! Ведь не на бабе, на Литве мыслит жениться наш милостивец великий государь. - Обернулся к сыну: - Собирайся, Григорий, засиделись, скоро ночь на дворе.
     - Что ты, что ты, Аникей Федорович, всегда рад такому гостю... Да и время раннее, и солнышко еще не зашло...
     Договорить ему помешал дьяк, он как-то боком втиснулся в дверь и, подойдя к воеводе, долго шептал ему в ухо.
     - Ну вот, Аникей Федорович, - сказал он, когда дьяк закончил нашептывать. - Только мы с тобой говорили о морских дорогах, и гляди-ко...
     - Случилось разве что?
     - Случилось. Восемь датских кораблей, что вышли из Нарвы на петров день, потоплены и захвачены в полон. Доньский кормщик с товарищами захватил разбойничий корабль "Двенадцать апостолов" и на нем пришел в Нарву. Сей кормщик хочет увидеть меня...
     - Призови его, Григорий Иванович.
     - И я так думаю. Ну-ка, Тимофей, - приказал Заболоцкий дьяку, - позови.
     Ожидая датского кормщика, Аникей Федорович с нетерпением поглядывал на дверь.
     В дверях показался высокий и худой человек. Он был одет в рваную, испачканную кровью одежду. Левая рука лежала на перевязи.
     Иноземец с достоинством поклонился наместнику и купцу Строганову.
     - Пусть говорит, - обернулся воевода к дьяку-толмачу.
     - Свеи напали на вас у ревельских берегов? - спросил дьяк.
     - Мы благополучно прошли возле города Ревеля, где обычно подстерегают шведские корсары, и неожиданно наткнулись на вооруженные суда много южнее и западнее. Они ночью, клянусь мессой, напали на нас. Мореходов убили или взяли в плен.
     - Тебя, - спросил воевода, - тоже взяли в плен?
     - Да, и меня взяли в плен.
     - Как же тебе удалось убежать, да еще на чужом корабле?
     - Разбойники возрадовались хорошей добыче и стали праздновать победу. А я ночью разорвал веревки и освободил семерых товарищей. Мы напали на разбойников и взяли верх. - И кормщик повторил все, что он недавно рассказывал начальнику морской стражи.
     - Кто же были напавшие на вас люди? - спросил Аникей Федорович, не спускавший глаз с датчанина.
     - Клянусь мессой, немцы. Однако они говорят, что поступили на службу к польскому королю Сигизмунду-Августу.
     - Вот как? - хмуро произнес воевода.
     - Я хочу просить русского царя, - продолжал датчанин, - о защите мореходства. Пусть он наказывает смертью каждого разбойника, осмеливающегося подрывать царскую торговлю на море. И еще буду просить царя усилить морскую стражу. Если он хочет торговать, пусть защищает купцов...
     - Великий государь всея Руси знает, что ему делать, - строго сказал воевода.
     - Как зовут тебя? - спросил Аникей Федорович.
     - Карстен Роде.
     - Кормщик Карстен Роде, - неожиданно громко произнес купец, - спрашиваю: хочешь ли поступить ко мне на службу?
     - А как ваше имя, господин? - не сразу отозвался датчанин.
     - Я купец Аникей Строганов.
     - О-о!.. Купец Строганов! Я много слышал о вашем богатстве... Клянусь мессой, если вы хорошо будете платить, я согласен. Перед злополучным отплытием из Нарвы я говорил с одним голландцем, он работал у вас несколько лет. Он хвалил вас.
     - Для начала я плачу триста рублей в год, кормлю и одеваю, - сказал Аникей Федорович.
     - Хорошо... Я разорен, мне выбирать не приходится. Семьи у меня нет.
     Карстен Роде подошел к Строганову и протянул ему руку.
     - Клянусь, буду служить вам верно.
     Строганов пожал руку датчанина, будто скрепляя договор.
     - Что я должен делать? - спросил кормщик.
     - Я хочу построить хорошие корабли и возить на них свои грузы в разные страны. И в Испанскую землю, и к англичанам, и во Францию, и в Любек и Атроп <Антверпен.>. У меня на службе много мореходов, но таких, кто знал бы дорогу в эти страны, нет. Ты будешь учить моих мореходов.
     - О-о, я буду очень рад научить русских мореходов всему, что знаю сам!
     - Здесь, в Нарве, проживает мой приказчик Семен Федоров, - продолжал купец, - знаешь ли ты его?
     - Знаю, господин.
     - Он даст тебе денег на одежду и пропитание, и ты поедешь ко мне в Сольвычегодск, а потом в Холмогоры, там строятся мои корабли.
     - А как быть с моими товарищами? Они хорошие штурманы - Ганс Дитрихсен и Клаус Тоде.
     - Можешь их взять с собой.
     - Что делать с теми разбойниками, которых я и мои люди взяли в плен?