- Но вам надо иметь много судов?
     - В этом у меня нет недостатка. Каждый год мне приходится строить не меньше двух десятков речных лодей на шестьдесят тысяч пудов каждая.
     - Это удивительно.
     - И эти суда строятся только на одно лето. Там, куда предназначен товар, я продаю на слом и лодьи. Да, с убытком. Правда, мои плотники строят их только из одного дерева - ни одного железного гвоздя.
     - Сколько стоит такой корабль на шестьдесят тысяч пудов, значит, тысячу тонн? - спросил датчанин.
     - Пятьсот рублей. При продаже на слом я получаю всего одну четверть. На каждую лодью идет... - Строганов вынул из ящика листок бумаги, посмотрел, - три тысячи семьсот пятьдесят деревьев.
     - Боже мой! Из этого леса можно построить большой мореходный корабль!
     - Вот об этом я и хотел поговорить с тобой. - Строганов помолчал, перебирая бумаги на столе. - Я хочу построить свои морские корабли... Леса в здешних местах много, в Пермской земле - еще больше. Лес мне не стоит ничего. Корабли я построю... Мне нужны кормщики для этих кораблей. Они должны знать, как плыть в Варяжском море <Балтийское море.>, должны знать гавани в разных странах, мели и камни. И воды малые и прибылые должны знать.
     - Откуда, господин Строганов, должны ходить ваши корабли?
     - Из Нарвы и, конечно, из Холмогор, вокруг Северного мыса... Я хочу, - продолжал купец, - построить двадцать кораблей, пятьдесят, сто, сколько понадобится. Я хочу возить свои товары в иноземные страны на своих кораблях... Почему агличане возят к нам свои товары и продают их сами? Пусть. Но и мы хотим продавать свои товары в Аглицкой земле. Корабль за корабль, сколь они к нам, столько и мы к ним. Ведь это справедливо, господин Карстен Роде?
     - Справедливо, господин Строганов.
     - Вот я и говорю... мне нужны корабли, как можно больше кораблей.
     - Где вы хотите их строить, господин Строганов?
     - В Холмогорах. Там много отличных мастеров... Ты можешь меня спросить: почему я до сих пор не строил корабли, если у меня есть корабельный лес, свое железо, а главное, хорошие мастера?
     - Да, мне любопытно узнать.
     - Русские мастера строят отличные корабли для плавания по студеным морям, во льдах... У меня много таких кораблей. Мне надобны быстроходные корабли, устойчивые на море от сильных ветров. Мои кормщики хорошо знают студеные моря, но не обучены к плаванию в западные страны.
     - Но, господин Строганов, вы хотите построить сто кораблей, это целый флот! Даже датскому королю не под силу построить столько за пять лет!
     - Сколько может построить датский король, я не знаю. К нему в кошель не заглядывал, а для нас это просто тьфу... Пустое дело. Да есть ли у датского короля столько земли, сколь у меня? Твоя забота показать моим мастерам, как строить надежные корабли для западных морей, и научить моих кормщиков управлять ими.
     - Мне надо поехать в Холмогоры и все посмотреть своими глазами, тогда я скажу вам, господин Строганов, что можно сделать.
     - Что ж, ты прав, поезжай... Сколько я положил тебе жалованья?
     - Триста рублей в год, господин Строганов.
     Алексей Федорович подвинул к себе бумагу, посмотрел.
     - Прибавлю еще пятьдесят, если через два года будут готовы первые хорошие корабли... Не хуже аглицких, - добавил он, подумав.
     - Благодарю, господин Строганов, я сделаю все, что можно.
     - Так говорили другие, до тебя, однако не выполнили своих обещаний. Десять лет я потерял напрасно, доверившись разным людям.
     - Господин Строганов, если этими людьми были англичане, я не удивлюсь. Они прекрасно понимают, чего вы хотите, и всячески будут препятствовать появлению ваших кораблей у своих берегов. Если это немцы из Любека или из других ганзейских городов - причина та же. Им невыгодно торговать с вами на равных правах, поэтому помогать вам строить корабли они не будут... Другое дело я, датчанин! - Карстен Роде выпрямился и ударил себя кулаком в грудь. - Ваша торговля не сидит у меня в печенках... Больше того, англичане и немцы - мои соперники, и я не прочь сунуть им палку в колеса. И шведы ваши враги, им не нравится ваше стремление к Восточному морю. Решено, я помогу вам, даже только потому, что вы мне нравитесь.
     - Хорошо, посмотрим... Я еще хотел спросить тебя, Карстен Роде, о морских разбойниках. Как ты полагаешь от них спасение иметь?
     - Надо на своих кораблях пушки поставить и топить разбойников. Другой управы на них не знаю, - твердо сказал датчанин. - Скажу вам правду, господин Строганов, я сам был корсаром на службе датского короля против шведов...
     - Вот ты какой... Что ж, для дела неплохо. А если я тебе дам корабли, поставлю на них пушки, сможешь тогда оберегать людей, от меня посланных в разные страны с товарами?..
     - Смогу, господин Строганов. Морскому военному делу я обучен. Но есть одна зацепка. Тут ваше золото не поможет. Для корсарства на Восточном море надо патент самого московского царя. Без такой бумаги меня, как разбойника, повесят в любой гавани.
     - Так... Ну хорошо. Твоими помощниками будут двое моих людей; корабельный мастер Иван Баженов и кормщик, а ныне монах Феодор. А потом и других тебе пошлю.
     - Господин Строганов, я поражен... Откуда ваше богатство? Наверно, огромные доходы с земель и с торговли?
     - Доходы! Да, я не скрываю. Не прячу данные мне господом богатства, как другие. Я молю бога, чтобы вместе со мной богатела вся Русская земля. Я хочу, чтобы государство Русское было крепким и сильным, иначе мои богатства пойдут в карман крымскому хану, либо полякам и литовцам. Мне без крепкого государства худо, и государству с пустой казной тяжко. Выходит, мы друг другу нужны. Великий государь, дай бог ему здоровья и многие лета, заметил наше усердие и меня, мужика худородного, в свою опричнину взял. И сыновья мои, Яков, Григорий и Семен, вместе со мной в опричнине...
     Аника Строганов вдруг побледнел и схватился рукой за грудь. Открыв рот, он хрипло дышал, жилы на тощей шее вздулись.
     - Господи, спаси, господи, помилуй, - шептал он чуть слышно.
     Дрожавшей рукой Аника Федорович взял серебряную чашу, стоявшую перед ним, поднес к губам и сделал несколько больших глотков.
     Дыхание старика стало ровнее. На лице появились живые краски. Не обращая никакого внимания на иноземца, он вышел из-за стола, опустился на колени перед иконой пресвятые богородицы и долго клал поклоны, бормоча молитву.
     - Наказал меня господь за многие грехи, - произнес Аника Федорович, снова усевшись на свое место. - Сердечной хворью... Говори, - кивнул он Карстену Роде.
     - А если вам, господин Строганов, свои корабли в дальние моря отправить... как Христофор Колумб? Большие богатства за теми морями лежат...
     - Слышал я про великие богатства, что испанские мореходы и португалы за дальними морями нашли, - сказал Строганов. - Нам в те края не с руки плавать, у нас свои богатства у порога, не на одну сотню лет хватит... Нам бы людей ученых побольше, от них земля богатеет. Князьям да дворянам недосуг мастерством заниматься. Они, почитай, никогда из доспехов не вылезают, всё в походах, всё на конях... И детей своих военному делу обучают. А нашему брату без грамотеев, без мастеров всякого дела, без разыскателей в черепе земном делать нечего.
     Аникей Федорович оживился, его бледное морщинистое лицо сделалось вдохновенным и даже красивым.
     - Вижу я, - громко сказал он, - судьбу и силу русского народа там, на востоке. На реку Обь наш путь и другие сибирские реки, до самого моря-океана.
     Силы снова оставили старика, и он как-то сразу сник.
     Внутри больших золоченых часов, стоявших на столе, что-то ожило, зашевелилось. Открылась дверца маленького домика, из него высунулась птица.
     Дождавшись, когда кукушка откуковала двенадцать раз, Аника Строганов произнес:
     - Прошу к столу, дорогой гость, - пообедаем чем бог послал.
     Медленно, чуть подволакивая ногу, он пошел впереди датчанина.
     Три человека дожидались Аникея Строганова в столовой: корабельный мастер, монах и хантыйский князек, приехавший жаловаться на притеснения хана Кучума и просить у всесильного купца помощи.
     - Корабельный мастер Иван Баженов, подойди сюда, - позвал Аникей Строганов. - Вот твой хозяин - датский мореход господин капитан Карстен Роде. И ты, отец Феодор, - посмотрел он на седобородого монаха, - помогай советом, как им новые корабли строить для походов по Варяжскому морю. А я без милости твой монастырь не оставлю.
     Большой дубовый стол был накрыт белой холщовой скатертью. На одном конце стола виднелась одинокая деревянная ложка. На противоположном стояли серебряные кувшины с вином, кубок, чаши, лежали серебряные ложки.
     За стол расселись так. Аникей Строганов подошел к своему хозяйскому месту, в торце стола возле икон, и, приглашая гостей, радушным жестом показал на серебряные чаши и кувшины.
     - Тебя, господин Карстен Роде, я прошу сесть напротив - это самое почетное место после хозяйского... И вы, мореходы, садитесь возле него, поближе. И тебя, князь, прошу садиться, - ласково сказал он хантыйскому гостю.
     Тихо отворилась дверь. Вошел священник в богатой шелковой рясе и, став лицом к иконам, прочитал молитву. Закончив, он удалился.
     Появились слуги с подносами.
     - Прошу вас, дорогие гости, угощайтесь. Ешьте хлебец божий со утешением.
     Аника Строганов сидел один на своем конце не потому, что место напротив он считал самым почетным для гостя. Совсем нет, была другая причина. День был скоромный, и гостей нельзя было угощать постным обедом. Но хозяин давно перешел на одну постную пищу и даже смотреть не хотел на скоромное.
     От конца стола, где сидел Аника Строганов, до другого конца было не меньше двадцати пяти локтей. Разговаривать во время обеда не полагалось.
     После копченой осетрины, черной паюсной икры и многих других закусок слуги поставили перед Карстеном Роде и его соседями большие миски наваристых щей, а после щей был жареный бараний бок и еще гусь с кашей.
     Карстен Роде, подобрав кружевные манжеты, ел баранину прямо с рук. Но в этом ничего удивительного не было: время вилок еще не пришло. Даже английская королева Елизавета, славившаяся на всю Европу изысканностью своих манер, за обеденным столом ловко управлялась одними пальцами, если в этом была необходимость.
     Слуги, стоявшие за спиной у гостей, подливали в кубки красное испанское вино, мускатель и аликант.
     В конце обеда подали желтые ломти ароматной дыни. Подобного лакомства Карстену Роде не приходилось пробовать.
     Перед Аникой Строгановым стояла серебряная чаша с куском отварной рыбы и репой, приправленной постным маслом.

Глава четырнадцатая

МЕХОВЩИКИ АНИКЕЯ СТРОГАНОВА

     Двадцать дней ватажники тянули бечевой груженые кочи по мелкой реке Мутной. Шли правым берегом, по следам многих и многих русских людей, приминая сапогами аршинный лесок - ёрник и густую сочную траву. Над ватажниками тучей вились комары. От комариных укусов мало помогали сетки, которыми люди обматывали себе лица.
     Река Мутная не широка, через нее и ребенок перебросит камень. Вода в ней - что молоко с грязью, прозрачности нет нисколько. В реке и озерах плескалась всякая рыба, много жирного омуля и крупных налимов. На первом Мутном озере запасы с кочей разгрузили в карбасы, укладывая в каждый по сорок пудов. Между озерами карбасы волокли по протокам два человека. А пустые кочи тянули на канатах всеми людьми, да еще пристраивали вороты - не хватало силы.
     Когда последний карбас вытащили на сухой волок, ватажники валились с ног от усталости, и холмогорец Молчан Прозвиков, кормщик передового коча, доверенный человек купцов Строгановых, приказал разводить костры и готовить ужин.
     Сухой волок через полуостров Ямал тянулся всего на пятьсот шагов, от третьего Мутного озера до Большого, из которого брала свое начало река Зеленая. Пятьсот шагов, но как тяжело давались эти шаги! Предстояла переноска запасов на плечах и перетяжка по песку кочей и карбасов.
     Нахлебавшись горячей болтушки из овсяной муки, наевшись до отвала вареной оленины с сухарями, ватажники, позевывая и крестясь, разбрелись по своим кочам.
     Озябнув у потухшего костра, дозорный Федор Шубин решил поискать поблизости сухих прутьев либо деревянных обломков. Он был круглолиц и широкоскул. Из-под ржавых бровей глядели приветливые голубые глаза.
     В здешних местах леса не было, и дрова приходилось таскать на себе с остальными запасами. Поэтому и на костер, без нужды, жалели каждое полено.
     Озеро Большое казалось совсем рядом. Полуночное солнце окрашивало его гладкую поверхность в розовый цвет.
     Поднявшись с валуна, обросшего серым лишайником, Шубин зашагал к высокому деревянному кресту, одиноко черневшему у берегов озера.
     Песчаный волок был взрыт, в выбоинах, пересечен глубокими колеями. Недавно здесь проходили люди. Рядом со следами влачимых по песку судов виднелись отпечатки многих людских ног.
     "С месяц как прошли человеки, - приглядевшись, подумал Федор Шубин. - Мезенские, наверно. Из Холмогор мы первые в море вышли... Что это там, у креста, будто животина?"
     Федор оглянулся на оставленную у кочей пищаль, ощупал длинный засапожный нож. Из-под накинутого на плечи бараньего кафтана блеснула кольчуга. Желая спугнуть зверя, он гикнул и, напрягшись, стал ждать. Серая куча у креста не пошевелилась. Федор подошел ближе и понял - у креста, скорчившись, лежал человек.
     Шубин медленно подошел к нему, тронул за плечо, негромко позвал:
     - Эй, малый!
     Человек не пошевелился. Федор ощупал его руки, они были холодные. "Мертвый", - была первая мысль. Желая убедиться, он повернул человека лицом кверху и, вынув из-за голенища нож, приставил лезвие к губам. Лезвие затуманилось.
     Шубин крякнул, снял шапку, поклонился кресту и, взвалив на плечи неподвижное тело, двинулся к лагерю. У кочей он бережно положил его поближе к костру и подбросил несколько поленьев. Вместе с Молчаном Прозвиковым они раздели незнакомца, растерли его, влили в рот глоток крепкого вина.
     Незнакомец открыл глаза. Увидев людей, он заплакал.
     - Голодал я, братцы, всякую нужду терпел, - плача, бормотал он. - Душу свою сквернил, ел мышатину, и травные коренья, и ерниковые прутья, и всякое скверно... Помирать к кресту приполз. Спасибо, братцы...
     Он пожевал сухарь, предложенный Шубиным, и сразу заснул.
     Федор Шубин вместе с Молчаном Прозвиковым отнесли его на ночь под палубу, положили на тряпье и покрыли бараньим одеялом.
     - Вишь, оголодал человек, - раздумчиво сказал Молчан. - А по разговору вроде новгородец...
     Под утро потянул морской ветер: небо заволокло нависшими серыми облаками, заморосил легкий холодный дождь.
     Федор Шубин сварил в медном котле кашу и разбудил ватажников. К каше вместе с мореходами поднялся незнакомец. Он был бледен и шатался от слабости.
     У котла кормщик Молчан Прозвиков учинил строгий допрос.
     - Мы строгановские люди, - сказал он незнакомцу, - идем по торговому делу. Всякого в свою дружину не пустим. Вот и обскажи нам, кто ты таков, из каких мест и как на волок попал.
     Незнакомец кивнул головой.
     - Степан Елисеев, сын Гурьев, - назвал он себя. - Из Бежецкого верха. Крестьянин боярина Ивана Петровича Федорова. Землю пахал и хлебушек сеял. И в отхожий промысел, бывало, ходил - кормщиком на дощаниках и речных лодьях. На жизнь жаловаться не приходилось. Боярин был справедлив и милостив. Жена детишек народила - двое было. А в прошлом годе беда пришла. Сам царь к нам в Бежецкий верх пожаловал с кромешниками. Боярские хоромы порушил и наши избенки сжег. А холопов да слуг боярских и нас, мужиков-хлеборобов, топорами зарубили либо пиками покололи...
     - Что так? - спросил Максим Бритоусов, мореход, с белой бородой и с густой белой гривой.
     - Откуда нам знать! Говорили, будто наш боярин измену замыслил, похотел сесть на царский престол.
     - Вона как! - сказал Бритоусов. - Значит, ты, Степан Гурьев, против царя вор?
     Степан хмуро посмотрел на старика.
     - Вором не был. За царя-батюшку всегда готов был голову положить. А в тот раз не показался он мне.
     - Вона как! - опять сказал Бритоусов.