находит, что, если деятельность земства не вполне удовлетворительна,  то
это    объясняется    главным    образом     "глухим     нерасположением
правительственной власти к земским учреждениям". Окончательный поворот в
его политическом настроении произош„л лишь в самом конце 70-х г. До  тех
пор он усматривал вс„ зло в польской или заграничной  интриге,  которая,
будто бы, свила себе гнездо  и  в  административных  сферах;  теперь  он
восста„т  против  русской  интеллигенции  вообще   и   "чиновничьей"   в
особенности.  "Как  только   заговорит   и   начн„т   действовать   наша
интеллигенция, мы падаем", - провозглашает он, самым решительным образом
осуждая и суд, и печать. После  предоставления  чрезвычайных  полномочий
графу  Лорис-Меликову,  К.,  однако,  изменил  свою  точку  зрения.   Он
приветствовал "новых людей, вошедших в государственное дело" (хотя в это
время  состоялось  увольнение  министра  народного  просвещения,   графа
Толстого), а на пушкинском празднике произнес речь, в которой  заявляет,
что "минутное сближение... повед„т к замирению" и что "на русской  почве
люди, также  искренно  желающие  добра,  как  искренно  сошлись  все  на
празднике Пушкина, могут сталкиваться и враждовать между собою  в  общем
деле  только  по  недоразумению".  Речь  К.  не   встретила   сочувствия
присутствующих; Тургенев  даже  отвернулся  от  протянутого  к  нему  К.
бокала. Виновниками катастрофы  1  марта  1881  г.  К.  опять  признавал
поляков и интеллигенцию. После манифеста 29 апреля К. начал  доказывать,
что "ещ„ несколько месяцев, быть может недель прежнего режима
   - и крушение было бы неизбежно". С этого  момента  он  с  неслыханною
резкостью начинает нападать на суды и земские  учреждения,  а  также  на
некоторые ведомства. Будучи в  начале  80-х  годов  горячим  сторонником
Бисмарка, которого он называл "более русским, чем  наша  дипломатия,  не
имеющая под собою национальной почвы", он к 1886 г. Восста„т против  той
же. дипломатии за то, что она не желает ссориться с Германией, и говорит
о "статьях, узурпаторски названных правительственными  сообщениями".  Он
нападает и на финансовое ведомство, обвиняя его в том, что  оно  состоит
из антиправительственных деятелей. То же обвинение  взводится  им  и  на
министерство  юстиции,  когда  представитель  его  (Д.  Н.  Набоков)   в
публичной речи сч„л долгом опровергнуть нарекания на судебное  ведомство
(1885). Нападал К. и на  правительствующий  сенат,  "чувствующий  особую
нежность  ко  всяким  прерогативам   земского   самоуправства",   и   на
государственный  совет,  усматривая  в  критическом  отношении   его   к
законопроектам доктринерство и обструкционизм и упрекая его за  "игру  в
парламент",  т.  е.  за  деление  на   большинство   и   меньшинство   и
формулирование меньшинством  отдельных  мнений.  Резкость  тона  вызвала
неудовольствие   против   К.   со   стороны    административных    сфер,
подвергавшихся его нападкам: К. приезжал в Петербург, чтобы  представить
объяснения. Вскоре после возвращения в Москву он умер, 20 июля 1887 г. -
В отличие от  других  известных  русских  публицистов,  всю  свою  жизнь
остававшихся верными своим взглядам на  общественные  и  государственные
вопросы (Иван Аксаков, Кавелин, Чичерин и др.),  К.  много  раз  изменял
свои мнения. В общем он постепенно, на протяжении с лишком  30-ти-летней
публицистической деятельности,  из  умеренного  либерала  превратился  в
крайнего  консерватора;  но  и  тут   последовательности   у   него   не
наблюдается.  Так,  например,  в  1864  г.  он  не   может   нахвалиться
гимназическим уставом 1864 г., называет его "огромною по своим  размерам
реформою", "одним из плодотворнейших дел царствования", "его славою".  В
1865  г.  К.  уже  находит,  что  этот   устав   "неудовлетворителен   в
подробностях своей программы".  Когда  министром  народного  просвещения
становится граф Толстой (1866), К. пишет, что "вс„  дело  реформы  висит
как бы на  волоске",  а  в  1868  г.,  ко  времени  основания  им  лицея
Цесаревича Николая,  он  уже  безусловно,  в  самых  резких  выражениях,
осуждает гимназический устав 1864 г., является затем главным сторонником
гимназической реформы,  а  после  е„  осуществления  (1871)  -  наиболее
прямолинейным защитником новых порядков. До конца 70-х гг. он решительно
высказывается за свободу  торговли,  за  восстановление  ценности  нашей
денежной  единицы,  пут„м  сокращения  количества   кредитных   билетов,
находящихся в народном обращении. С начала 80-х гг.  он  выступает  ярым
протекционистом и сторонником безграничного выпуска бумажных  денег.  Во
время польского восстания он утверждает, что сближение с Францией "может
нас только ронять и ослаблять".  После  посещения  имп.  Александром  II
парижской выставки в 1867 г. он находит, что  "нет  на  земном  шаре  ни
одного пункта... где бы Россия и Франция не могли оказывать  друг  другу
содействия".  Вслед  затем,  после  покушения  Березовского,  он   опять
сомневается в пользе сближения с Францией. Вскоре  он  является  горячим
сторонником  трех-императорского   союза   и   прямо   заявляет,   после
франко-прусской войны, что  "усиление  Германии  нисколько  для  нас  не
опасно". Даже в 1875 г., когда только  благодаря  личному  вмешательству
имп. Александра II был предотвращ„н новый погром Франции,  К.  отозвался
обо вс„м этом инциденте, как об  "английской  интриге",  направленной  к
тому,  чтобы  "подорвать  доверие  между  тремя   императорами".   После
берлинского конгресса он высказывается против Германии и  придерживается
этой точки зрения до 1882 г., когда становится вновь  сторонником  князя
Бисмарка. Четыре года  спустя  К.  выставляет  Бисмарка  злейшим  врагом
России  и  видит  вс„  спасение  в  союзе  с  Франциею.   До   1885   г.
(включительно)  он  признает  государственными  изменниками   тех,   кто
высказывается за сближение с Францией, а с 1886  г.  он  сам  решительно
вступает в ряды сторонников такого  сближения.  При  такой  изменчивости
публицистических взглядов К., нельзя искать их  источника  в  науке  или
историческом и государственном опыте. К.  проповедовал  централизацию  и
децентрализацию,   расширение   местного   самоуправления   и   усиление
центральной власти, защищал суд присяжных и  высказывался  против  него,
был горячим фритредером и столь же  горячим  протекционистом,  стоял  за
металлическое  обращение  и  превозносил   бумажно-денежное,   отстаивал
университетский уставь 1863  г.  и  усматривал  в  этом  уставе  причину
падения науки. По той же причине весьма трудно  определить  общественное
или государственное значение публицистической деятельности К. Так напр.,
симпатии общества, главным образом,  сосредоточивались  на  Франции,  на
земском самоуправлении, на суде присяжных и т. д., К. же  во  всех  этих
вопросах постоянно менял свою точку  зрения.  Если  бы  советы  К.  были
принимаемы во внимание, то невозможно было  бы  спокойное  и  правильное
течение  государственной  жизни;  постоянно  приходилось   бы   заменять
установленные законы новыми,  противоположными.  Нельзя  признать  К.  и
истолкователем  правительственной  политики:  его   взгляды   часто   не
соответствовали   или   даже   прямо   противоречили   правительственным
начинаниям. Влияние его, достигавшее особой силы  в  периоды  совпадения