неблагоприятную оценку "Одиссеи". Неоспоримы заслуги  немецкой  критики,
увлекающей за  собою  в  франц.,  и  английск.  филологов,  в  выяснении
композиции гомеровских поэм и взаимного отношения между  частями  каждой
из них, в выделении стихов и более значительных  мест,  ослабляющих  или
нарушающих силу и единство впечатления, напрасно задерживающих  развитие
основной  темы  и  т.п.  Как  ни   велики   эти   и   подобные   заслуги
"раздробительной" критики, не менее важны и внушительны обратные  усилия
ученых отстоять традиционное убеждение в  существовании  единого  Г.,  в
создании им "Илиады" и "Одиссеи" в том приблизительно виде, в  каком  мы
имеем их теперь, и в наличности определенного плана в  каждой  из  поэм.
Наиболее выдающиеся имена в этом направлении: - Ницш, Лерс,  Фридлендер,
Каммер; из русских ученых решительно примыкает  к  нему  профессор  Ф.Ф.
Соколов   ("Гомеровский   вопрось",   "Ж.    М.    Н.    Пр.",    1862).
Характеристическим образчиком вполне зависимого от Кирхгофа и Виламовица
решения  гомеровского  вопроса  в  русской  литературе  служит  труд  С.
Шестакова: "О происхождении  поэм  Гомера",  вып.  1;  "О  происхождении
Одиссеи" (Казань, 1892). В настоящее время в  филологической  литературе
все больше входит в силу направление  среднее  между  раздробительным  и
единительным.  По  смыслу  этого  направления,  во  главе  коего  должно
поставить Г. Германа  ("De  interpolationibos  Ноmeri",  1832,  вып.  V,
52-77), и позднейшими представителями коего  являются  Кирхгоф,  Дюнцер,
Грот, Бергк, Низе, Набер, Магафи, Джеб, Христ, Виламовиц, , Круазе, в IX
или  Х  в.  до  Р.  Хр.  великий  поэт,  именуемый  Г.,  создал  цельную
художественную поэму, предметом которой  была  распря  между  Ахиллом  и
Агамемноном и соединенные с  нею  перипетии  борьбы  ахеян  и  троянцев;
значительно позже составлена  была  "Одиссея",  как  цельная  повесть  о
возвращении героя на родину из под Трои. Нынешняя "Илиада" в 15693 стиха
сокращается у Зитля, в своем  первичном  виде,  до  4000  стихов,  а  на
первичную "Одиссею" отводится им же не  больше  4000  стихов.  Первичная
"Илиада" Низе еще короче: I книга без заключения, часть II-ой, конец XV,
начало XVI и некоторые части дальнейших книг  до  XXII,  а  равно  часть
ХIII-ой. По мнению Джеба, в состав "Илиады" входили только книги I, XI и
XVI-XXII. Бергк и многие  другие  критики  считают  недостойными  Гомера
такие знаменитые эпизоды, как беседа Приама с Еленою у городской  стены,
прощание Гектора с Андромахою, встреча Приама с Ахиллом в ахейском стане
и проч. Словом, существуют бесконечные  разногласия  между  гомеровскими
критиками,  как  скоро  они  пытаются   начертить   схему   постепенного
образования той или другой поэмы из первичного зерна. Массою критических
замечаний  заслоняются  высокие  достоинства  бессмертных  произведений.
Безнадежное, по-видимому, положение вопроса происходит  главным  образом
от того, что на отдаленнейшую, неведомую древность  переносятся  понятия
другого времени и других обществ. Историческое сочинение Геродота  не  Х
или IX, но V века до Р. Х., отличается  таким  энциклопедизмом  и  такою
эпизодичностью, какие были бы совершенно немыслимы в новом  историческом
сочинении. В истории Геродота открывается не мало противоречий в  оценке
событий и личностей, и особенно в общих воззрениях автора на  окружающее
и в приемах изыскания. И тем не менее Геродот с полным правом носит  имя
отца  истории,  а  труд  его  -  действительно   замечательное   явление
историографии, принадлежащее одному лицу и исполненное по  определенному
плану. Что сталось бы  с  знаменитыми  "Музами"  Геродота,  если  бы  мы
вздумали  оценивать  их  литературные   достоинства   с   точки   зрения
историографии нам современной, по мерке наших понятий  об  истории?  Еще
большая осторожность  требуется  в  оценке  и  разъяснении  произведений
гораздо более далекого и гораздо менее известного времени. Наверное отец
поэзии, единственный поэт, как именовали греки Г.,  руководствовался  не
теми правилами композиции, какие почитаются обязательными в наше  время,
имел перед собою не те требования и вкусы публики,  к  каким  обращается
поэт  нашего  времени.  Те  слабости  композиции,  кот.  новая   критика
открывает  в  Гомеровых  поэмах,  не  существовали,  хотя  бы  в   самой
минимальной мере, ни для поэта, их  создававшего,  ни  для  публики,  их
воспринимавшей.  Величайшие  новоевропейские   поэты-критики,   Лессинг,
Шиллер, Гете оставались в стороне от скептического отношения  к  Г.  или
даже протестовали против него, а Шиллер выражался, что  человеку  стоило
бы родиться на  свет  только  для  того,  чтобы  прочитать  XXIII  песню
"Илиады", заподазриваемую критиками-атомистами. Нельзя забывать и  того,
что родоначальник всей классической филологии,  Фр.А.  Вольф,  удивлялся
цельности построения "Одиссеи", а знаменитый историк Грот,  знавший  уже
существенные возражения, писал, что  гомеровский  вопрос  не  возник  бы
совсем, если бы была у нас одна "Одиссея" и  т.п.  Из  всего  сказанного
следует, что замечаемые новой критикой недостатки построения в  "Илиаде"
и в "Одиссее" несколько не исключают возможности составления  каждой  из
них одним лицом за две с половиною тысячи и более лет до нашего времени,
если, конечно, мы будем строго держаться исторической и позитивной точки
зрения, а не субъективной, рационалистической: в этом последнем  способе
понимания  давних  литературных  явлений   лежит   корень   царящего   в
гомеровском вопросе разногласия и объяснение шаткости  и  ломкости  всех
положительных построений. Другое обстоятельство, необычайно затрудняющее
разрешение вопроса и вносящее ложные представления о поэзии вообще  и  о
Г. в частности - это убеждение в  том,  будто  грандиозные  эпопеи  того
времени, впоследствии действительно  рассматривавшиеся  как  совершенные
образцы эпического творчества, создавались и выслушивались или читались,
как   произведения   вольной   фантазии,   сообразовавшейся   только   с
эстетическими понятиями или какими-нибудь правилами, одинаково принятыми
публикою и поэтом. "Илиада" в "Одиссея" представляли собою не только для
первых слушателей их,  но  и  для  многих  последующих  поколений  нечто
гораздо более внушительное, серьезное и сложное. Поэмы  Г.  совмещали  в
себе все, во что веровал древний эллин и  чем  он  руководствовался  как
идеалом в своих  житейских  отношениях  и  в  суждениях  о  настоящем  и
прошлом: это - религия, философия, этика, история,  бытописание  древних
эллинов, еще не знавших разделения  поименованных  областей  сознания  и
чувства и незнакомых с  другими  способами  выражения  и  удовлетворения
потребностей религиозных, исторических и  иных.  Поэт,  подобный  творцу
"Илиады" или "Одиссеи", смотрел на себя  как  на  правдивого  учителя  в
провозвестника тех знаний и  правил  поведения,  которые  ему  самому  и
слушателям  его  казались  наиболее  верными  и  для  жизни  пригодными;
вдохновенную речь свою поэт считал голосом самих божеств.
   Ныне повидайте, Музы, живущие в сенях Олимпа, Вы, божества вездесущи,
и знаете все в поднебесной; Мы ничего не знаем, молву мы единую слышим:
   Вы мне поведайте, кто и вожди, и владыки ахеян.
   Основу поэм  составляли  многочисленные  песни-былины  предшествующих