французской армии.
     Нельзя  терять ни минуты. Надо уведомить  главнокомандующего и изменить
маршрут во избежание катастрофы.
     Несмотря на усталость,  Сорви-голова готовится  бежать назад, в лагерь.
Легкий шум заставляет его повернуть  голову. Он отходит от окна, наклоняется
и  старается  проникнуть  взглядом   через  плотную  завесу  тумана.  Что-то
непонятное  со  свистом  налетает  и  падает на  него.  Жан  чувствует  себя
связанным, окутанным  сетью,  которую  набросили на него. Сильный удар валит
его на землю.  Он не в силах защищаться,  разорвать  упругую  сеть,  сделать
движение. Очевидно, ему грозит  гибель в руках беспощадных врагов. Раздается
свисток. Прибегают шесть человек, стуча грубыми  сапогами, схватывают Жана и
приносят его в огромную залитую светом комнату.
     Перед столом  стоит  дама  в  черном,  играя острым стилетом.  Лицо  ее
мрачно. Но Жан холодно смотрит на нее, и глаза его встречаются с ее глазами.
     -- Ты олицетворяешь собой Францию, -- говорит незнакомка тихим, шипящим
голосом  с  выражением ненависти,  -- врагов  моей  родины...  проклятый!  Я
ненавижу тебя! Я обещала убить тебя при третьей встрече... ты пришел и... ты
умрешь!
     Сорви-голова,  смелый,  отважный  даже  перед  кинжалом,   перед  лицом
грозящей смерти, насмешливо отвечает:
     --  Да,  я  первый взобрался  на  высоты  Альмы,  я  нашел  дорогу  для
артиллерии,  я  первый открыл огонь. Я водрузил  французское знамя на  башне
телеграфа.  Я  солдат и не  боюсь смерти.  Я  презираю  вас, убийцу, низкого
убийцу!
     Презрительный взгляд, дерзкие слова Жана выводят из себя даму в черном.
     Не  владея собой, страшная, задыхающаяся, она ударяет зуава кинжалом  и
шипит:
     -- Умри же!

ГЛАВА VII


     Мщение дамы в черном.  -- Удар  кинжала. --  В  подвале. -- Жан избежал
смерти. -- Порох, вино и окорок.  --  Обстоятельства ухудшаются. -- Мина. --
Беспомощное положение.

     Когда  кинжал  коснулся  груди  зуава,  дрожь  пробежала  по  его телу.
Заглушенный стон вырывается из его губ, отчаянный стон  сильного и цветущего
существа, бессильного перед лицом смерти. Он рвется в  сетях, борется, потом
закрывает глаза и  остается неподвижным.  Княгиня  долго смотрит  на  него и
отступает. Кинжал  падает из ее руки.  Ненависть потухла  в  ее глазах, гнев
исчез перед этой неподвижностью трупа.
     --  Двое  в один день!  -- бормочет  она. --  Генерал  и солдат! Ужасно
убивать  так! Как пощечина прозвучали эти слова: низкий  убийца!  Да!  Может
быть!  Я  согласна!  Я  люблю  Россию  до  низости,  до  преступления...  не
остановлюсь ни перед чем ради ее спасения! За дело!  В сторону  слабость! За
дорогое отечество!
     Люди, захватившие Жана, одеты по-крестьянски.
     По-видимому, это татары --  с  круглыми лицами, с приплюснутыми носами,
хитрыми узкими  глазами. Спокойно и  бесстрастно смотрят они на княгиню и ее
жертву, привыкшие к пассивному повиновению. Кроме того, они ничего не поняли
из разговора княгини с Жаном на французском языке.
     Дама в черном, к которой вернулось ее обычное  хладнокровие, говорит им
по-русски:
     -- Барин, господин ваш, дома?
     -- Да! Он ждет вместе с господином полковником!
     -- Хорошо! Уберите этот труп!
     -- Что нам делать с ним? Бросить в колодец?
     -- Берегитесь! Французы найдут его завтра!
     -- Так зарыть его в парке?
     -- Нет. Они разроют землю. Снесите его в подвал... он взлетит на воздух
со всеми другими.
     - Да, госпожа, это хорошая мысль!
     При этих словах они берут зуава, неподвижного, бездыханного, с  усилием
поднимают его и несут вчетвером, стуча сапогами.
     Пройдя  длинный коридор, поворачивают и останавливаются  перед  тяжелой
дубовой дверью. Факелы освещают им путь.
     Один из слуг толкает дверь, она отворяется в какую-то черную яму.
     -- Что ж, бросить его отсюда в погреб, -- спрашивает он, -- или нести?
     -- Госпожа сказала: несите!
     -- Да ведь он мертвый! Не все ли равно? А нам меньше хлопот!
     Они бросают зуава на первую ступень лестницы, сильно толкают его ногой,
прислушиваются, как он катится со ступеньки на  ступеньку, и уходят, замкнув
дверь  двойным  замком.  Тогда  происходит  что-то  необычайное.  Едва  труп
коснулся  ступеней,  он съеживается,  насколько  ему  позволяет  сеть,  руки
пружинят, спина  горбится,  голова уходит  в плечи  для того, чтобы смягчить
толчки и избежать увечья.
     Что значит это? Удар кинжалом в грудь... агония... конвульсии.
     Значит, Сорви-голова не умер?
     Это необъяснимо, удивительно, но это так.
     Он жив, но чувствует себя неважно, очутившись в темноте, внизу каменной
лестницы,   торжественно   скатившись   по  всем   ступенькам.   Ушибленный,
контуженный,  он добрую четверть часа лежит на сыром полу подвала, собираясь
с мыслями, едва дыша, но довольный, что избежал смерти.
     Отдохнув немного, он прежде всего старается освободить одну руку, потом
другую, наконец снимает с себя сеть.
     Ноги зуава связаны толстой веревкой, которая  врезается ему  в кожу. Он
пытается развязать узлы и бормочет:
     -- Баста! Я не в силах!
     Бедный  Сорви-голова!  После всех событий  ему  простительно  прийти  в
отчаяние.
     Вдруг он облегченно  вздыхает  --  его рука  нащупывает штык. У него не
отняли оружия, вероятно, потому, что не заметили его  под густыми  складками
сети.
     Жан достает штык и разрезает веревки.  Наконец-то он  свободен! Положив
правую руку на грудь, он чувствует что-то мокрое...
     -- Кровь! Черт возьми! Я ранен... Если бы не мой крапод, сын моего отца
отправился бы в далекий путь, откуда не возвращаются!
     Что такое этот спасительный крапод? Просто кожаный мешок с отделениями,
в  котором зуавы  хранят  свои  драгоценности: деньги,  бумаги,  драгоценные