воспламенить возможно скорее порох и вызвать взрыв.
     С помощью ножа  он прорезает петарду,  высыпает горсть пороху и усыпает
им  дорожку до края площадки лестницы,  потом спускается вниз  за  остальным
запасом пороха, наполняет им феску,  снова поднимается  по лестнице и сыплет
порох на ступени. В этот момент он слышит шум, различает топот лошадей, стук
колес, размеренные шаги солдат, звуки барабана, труб.
     Трубач играет марш его полка.
     Сердце Сорви-головы готово  разорваться, в ушах шумит, искры мелькают в
глазах...
     Это  французская армия.  Товарищи  его и  весь  главный  штаб попали  в
западню! Скорее, скорее! Сорви-голова, спеши!  Время уходит, фитили горят, и
жизнь всех  тех, наверху, в  опасности. Страшная смерть ожидает их всех, без
различия лет,  чинов  и  пола. Старые служаки,  юноши, заслуженные генералы,
простые солдаты и тетка Буффарик, и дорогая Роза...
     -- О, надо спешить! -- ворчит Сорви-голова.
     Он громоздит на петарду всякую дрянь, которая валяется в подвале, чтобы
сконцентрировать извержение на верхней части двери.
     Наконец  все готово.  Задыхаясь,  покрытый потом, зуав тропится поджечь
свою адскую машину. Чтобы несколько уменьшить для себя опасность, Жан решает
поджечь порох у  площадки  лестницы и вместо спичек, довольно редких  в  эту
эпоху,  употребляет  свое огниво. Живо! Он зажигает  кусок трута,  раздувает
огонь, ощупывает ступень  лестницы, порох и, без малейшего колебания, кладет
на него трут.
     Словно молния вырывается вверх с шумом и свистом, пробегает по ступеням
лестницы, добирается до площадки... затем ослепительный свет и оглушительный
треск. Пламя, дым наполняют подвал... Происходит ужасное извержение газа!
     Сорви-голова  не  успел  прыгнуть  назад  и только закрыл лицо  руками.
Подхваченный взрывом,  словно  циклоном,  он завертелся  и упал, обожженный,
ушибленный, отброшенный в сторону.
     Проходит минута. Зуав  лежит неподвижно. Сверху есть еще боковой вход в
подвал.  Люди прибегают... несколько зуавов. Один из  них  держит факел. Это
Буффарик. Старик  всматривается в  неподвижное  тело и узнает  своего друга.
Громкое рыдание вырывается из его груди.
     -- Сорви-голова! Бедняга!
     Он поднимает его, как ребенка, и кричит:
     -- Ты еще жив, голубчик! Ты не умер. Боже мой! Скажи мне...
     -- Под этим зданием... мина, -- едва слышно говорит  зуав, --  двадцать
бочек пороху... все взлетит... Спасайтесь! Я сделал, что мог! Прощай!
     Несмотря на свою храбрость, вошедшую в  поговорку, Буффарик вздрагивает
при этих словах, прижимает  к себе неподвижное тело друга  и летит  вверх по
лестнице, крича:
     -- Живее! Спасайтесь! Замок взлетит!
     Солдаты  в  неописуемой тревоге  бегают по  коридорам.  Повсюду  звучит
тревожный крик: "Спасайтесь! Живее! Замок взлетит!"
     Буффарик вытаскивает на свет Божий Жана,  неподвижного, без голоса, без
взгляда...
     Руки его обожжены, борода опалена,  лицо опухло, глаза закрыты опухшими
веками. Сорви-голова неузнаваем.  На крик Буффарика прибегают тетка Буффарик
и Роза, предчувствуя несчастье.  При виде Жана у молодой  девушки вырывается
раздирающий вопль:
     -- Жан! Мой бедный Жан! Вот как мы с вами увиделись!
     -- Он спас нас! Еще раз и ценой своей  жизни!  -- говорит, захлебываясь
рыданиями, старый сержант: -- Пойдем, Роза, понесем его... под этот платан!
     -- Да, отец, да. Мы спасем его, не правда ли?
     Как  женщина  энергичная и хладнокровная, тетка Буффарик тащит ведро  с
водой  и тряпки, чтобы  сделать первую  перевязку. Роза поддерживает  голову
раненого,   которого  Буффарик  кладет  под  дерево,   среди  толпы  солдат,
прибежавших со всех сторон.
     Тревога  распространяется  с  быстротой молнии  и  производит настоящую
панику. Полуодетые, босые, прибегают  зуавы, таща  провизию, мешки,  оружие.
Котелки и кастрюльки бренчат, люди кричат, лошади ржут, шум усиливается...
     Появляется доктор Фельц и кричит:
     -- Раненые! На помощь раненым! Скорее!
     В  самом  деле!  Раненые!  О них забыли. Все бросаются спасать  больных
товарищей. Это -- священное дело!  Чтобы  спасти раненых, солдаты бросятся в
огонь, на штыки, куда угодно, презирая смерть.
     Раненых   выносят  в   одну   минуту,   заботливо,   тихо,   со   всеми
предосторожностями.
     В  это  время  главный  штаб,  генералы,  полковники спокойно уходят из
замка.  Последним  появляется  маршал,  которого  четверо  зуавов  несут  на
носилках. До сих пор никто ничего не знает наверное, никто не может думать и
рассуждать. Все  слышали взрыв, видели,  что сержант Буффарик нес  какого-то
мертвого зуава и кричал: "Спасайтесь!" И больше ничего.
     Теперь и солдаты, и раненые, и коляски, и провизия, и амуниция -- все в
безопасности.  Маршала  положили  в  тени большого  платана,  неподалеку  от
безжизненного тела Сорви-головы.
     Главнокомандующий смотрит на солдата, на жестикулирующего Буффарика, на
женщин, хлопочущих около зуава, и говорить слабым, но надменным голосом:
     -- В конце концов, что все это значит? Объясни мне, сержант!
     В этот момент  земля дрожит, замок качается и вдруг  раскрывается,  как
кратер. Из середины его поднимается столб пламени вместе с тучей дыма. Потом
ужасный взрыв, сопровождаемый настоящим  ураганом, который разносится далеко
вокруг громовыми раскатами...
     Когда  туча дыма  рассеялась,  когда перестали падать разные  осколки и
обломки, на  месте роскошного здания виднелась только  почерневшая стена над
зияющей ямой, откуда медленно тянулись столбы дыма.
     Тогда Буффарик становится навытяжку и, отдавая честь, отвечает маршалу:
     --  Вот  что это значит, господин маршал! Этот храбрый солдат, которого
вы  видите  здесь  умирающим, спас  армию  от  великого несчастья. Настоящий
герой, господин маршал!
     -- Его имя?
     -- Жан Бургейль, по прозвищу Сорви-голова!
     --Я не в первый раз слышу это имя!
     -- Немудрено, господин маршал, -- с гордостью отвечает Вуффарик, -- его
знает вся африканская армия! В  полку Бургейля обожают, и сам  кебир уважает
его, в доказательство  чего обнял и  поцеловал его, когда  он водрузил  наше
знамя на башне телеграфа!
     - Почему же он не награжден... почему не было приказа по полку?
     -- Это потому, что он... как бы сказать... он был осужден на смерть!
     -- Ах, да, припоминаю... за оскорбление старшего чина.