Подвиги лейтенанта. -- Главнокомандующий и доктор. --  Мечта солдат. --
Изнанка  славы.  -- Шест  тысяч  убитых!  -- Веселый  переход. -- Пушка.  --
Русские топят свои корабли. -- Мина  под  замком. -- Раненые.  --  Совет. --
Взрыв.

     Вернемся пока на поле битвы.
     Товарищи   Жана  много   толковали  о  его  погоне,  потом,  после  его
продолжительного отсутствия, начали беспокоиться.
     Так  как  состояние  раненого  лейтенанта требует  помощи  и ухода, они
направляются к лазарету, где усердно работает  доктор Фельц. Собака бежит за
ними,  не  отставая  ни  на шаг.  По  дороге  зуавы встречают артиллеристов,
которые узнают  своего  офицера  и,  радуясь, что  он жив,  присоединяются к
зуавам. Все  они идут тихо, неся  импровизированные  носилки,  и  восхваляют
храбрость раненого.
     -- Да, мальчик еще... три волоска на губе... а храбрый, как лев!
     -- Мы знаем это, -- подтверждает  Бокамп, -- мы видели его на деле, так
же, как вас, канониров! Вы молодцы! Честное слово зуава!
     --  Хорошо сказано, товарищ! --  отвечает артиллерист. --  Делали,  что
могли, как истые французы!
     -- Наш лейтенант сделал больше, чем мы, он спас пушку!
     -- Разве вы видели?
     -- Как же! Это было в тот момент, когда русские гусары  кинулись на нас
с  саблями  и  пистолетами.  Батарея вынуждена была  отступить, одно  орудие
осталось...  ни  людей,  ни  лошадей...  только  квартирмейстер  и  бригадир
остались  в  седлах...  каким-то чудом. Конечно,  орудие достанется  врагам!
Вдруг  лейтенант   бросается  вперед,  лицом  к   неприятелю,  и  командует:
"Запрягать!   Живо!   Отступать...   ползком!"   Живо   запрягают   лошадей,
пришпоривают  их, а офицер стоит на месте  и  дает себя убить... Таким путем
орудие было спасено. -- Ах, это славный молодец, наш лейтенант!
     Носилки с раненым подвигаются вперед,  мимо палатки главнокомандующего,
где царят шум и движение.
     После  долгого  обморока Сент-Арно  пришел в себя, но испытывает адские
боли.  Пот струится по его бледному посиневшему лицу, взор мутный;  несмотря
на железную волю, заглушенные стоны вырываются из его груди.
     Главный доктор, Мишель Леви,  не отходит от больного, неустанно  следит
за ним и угрюмо молчит. Голосом, прерывающимся от боли, маршал говорит:
     -- Прошу тебя... не  как начальник,  а как... друг юности... товарищ по
оружию... скажи мне правду... я отравлен. Да?
     -- Да, отравлен!
     -- О, несчастная! Я погиб, не правда ли?
     -- Я не теряю надежды, маршал!
     -- Я  понимаю... мне  остается только...  передать команду...  генералу
Канроберу... и ждать смерти!
     - Нет, маршал, у вас много энергии, силы, я надеюсь!
     -- Честное слово?
     -- Да, даю честное слово!
     -- Спасибо... тогда я подожду.
     Ни  одного  намека  на  даму в  черном,  на  ее необычайное бегство, на
роковое    стечение    обстоятельств,    благоприятствовавших    преступному
исчезновению княгини. Маршал уверен, что у нее есть сообщники в армии. Разве
не  выкрали  у  него,  во  время  обморока,  обвинительный  лист  с  именами
изменников?
     Этот шотландский офицер, явившийся  вовремя,  чтобы  прервать  разговор
маршала  с пленницей,  кто он? Маршал  припоминает  массу  мелочей,  которые
ускользнули от него...
     Необходимо узнать,  расспросить, беспощадно наказать изменников,  а  он
лежит тут,  измученный страданием, умирающий,  пригвожденный к постели.  Все
эти мысли проносятся в мозгу маршала, и он шепчет:
     -- Жизни  мне!  Жизни,  которую  я безумно растратил! Несколько дней...
несколько часов... чтобы воздать высшие почести  тем, кто умер за отечество,
и наказать виновных! Как я страдаю! Господи! Как я страдаю!
     Ночь проходит, ужасная, мучительная для маршала, только  опиум помогает
ему забыться на время.
     По  стратегии,  союзная  армия   должна  бы   немедленно   двинуться  к
Севастополю, преследовать русскую армию,  которая, при  новой атаке, была бы
отрезана  на высотах Херсонеса, и  --  почем  знать? -- может быть,  сдалась
бы... вместе с Севастополем!
     Какая  чудная  мечта  для солдата! Для главнокомандующего! Но Сент-Арно
умирает,  делит  власть с  Рагланом! Приходится спорить, обсуждать в мелочах
малейшие движения войск. Англичане не торопятся, потому что не подобрали еще
своих раненых. А время идет. Надо отказаться от этой мечты.
     Войска  останутся еще сутки  на поле  битвы,  затем медленно двинутся к
крымской крепости, к Севастополю.
     Следующий после битвы день ужасен, изнанка славы -- тяжела!
     Ярость  стихла,   энтузиазм  исчез,  рассудок  вступил  в  свои  права.
Оставшиеся  в  живых ощущают острое чувство боли. Сердце сжимается, на глаза
навертываются слезы  при воспоминании  об  исчезнувших друзьях, товарищах по
оружию.
     Остается  смутная   надежда...  В  лазарете...  быть  может,  они  там,
изувеченные, измученные, но все-таки живые! Увы, нет. Любимый  товарищ лежит
на поле битвы, холодный, с остекленевшими глазами, с пеной у рта, неподвижно
смотря в  небо! Стаи мух жужжат около него.  Над  ним вьются  с шумом хищные
вороны...
     Саперы спешно  роют ямы -- огромные траншеи, куда относят мертвецов. Их
спускают туда по национальностям: англичан, французов, русских  -- в  разные
ямы.  Спешно  прикрывают  землей  и  заливают  негашеной  известью.  Корабли
привезли огромный груз извести для будущих мертвецов. В глубине этих траншей
лежит три тысячи русских,  две  тысячи англичан,  тысяча  пятьсот французов.
Шесть тысяч пятьсот убитых! Целое население любого городка!
     На другой  день после битвы на  Альме армии пускаются в путь. Остановка
назначена на реке Каача, а в замке графа Нахимова остановится главный штаб.
     Маршал  еще жив. Благодаря самоотверженным заботам  врача его состояние
несколько улучшилось. Его переносят в знаменитое ландо дамы в черном.
     Он   едет  в   полной  парадной   форме,  бледный,  как  смерть,  делая
нечеловеческие усилия, чтобы сидеть твердо  и отвечать опечаленным солдатам,
которые вытягиваются во фронт и приветствуют его.
     Сентябрьское утро великолепно. Тепло, солнце ярко светит, чудный пейзаж
перед  глазами. Французская  армия идет  словно на  прогулку, проходит луга,
поля, пажити.